Дорис Лессинг - Трава поет
По ее телу прошла судорога. Мэри вроде бы пришла в себя. Она осмотрелась по сторонам, провела языком по сухим губам. Женщина сидела, прислонившись спиной к тонкой кирпичной стене, выставив руки ладонями вверх, будто бы в попытке предотвратить наступление нового дня. Она опустила руки, отошла от стены и глянула через плечо на то место, где только что сидела.
— Там, — сказала она вслух, — это будет там. В звуках собственного спокойного голоса Мэри услышала предостережение, пророчество о неизбежности того, что ее ждет. Она зашла внутрь дома, прижав руки к лицу, чтобы не видеть веранду, от которой веяло злом.
Дик уже проснулся и как раз натягивал штаны, собираясь выйти и ударить в гонг. Мэри замерла в ожидании, когда наконец прозвучит этот звон. Наконец он прокатился над фермой, и вместе с ним к ней пришел ужас. Где-то стоял он, вслушиваясь в звон гонга, что давал сигнал к началу последнего дня. Мэри ясно его видела. Он стоял где-то под деревом, прислонившись к нему спиной, и ждал, вперившись взглядом в дом. Она это чувствовала.
— Еще рано, — сказала себе Мэри, — пока еще рано. — Впереди ее ждал день.
— Мэри, одевайся, — велел Дик тихим настойчивым голосом. — Смысл сказанного дошел до нее, только когда муж повторил.
Мэри послушно отправилась в спальню и принялась одеваться. Начав было нащупывать пуговицы, она вдруг остановилась и направилась к двери, собираясь позвать Мозеса, который бы помог ей облачиться, дал бы ей расческу, завязал бы волосы, взял бы ответственность за нее на себя, так чтобы ей не надо было ни о чем думать. За занавеской она увидела Дика с молодым человеком; оба сидели за столом и поглощали завтрак, который она не готовила. Мэри вспомнила, что Мозес ушел, и ее захлестнула волна облегчения. Она останется в одиночестве на целый день. Целый день она будет одна. Сейчас Мэри могла сосредоточиться лишь на одном, том единственном, что ее все еще беспокоило. Она увидела, как Дик со скорбным выражением лица встал из-за стола и задернул занавеску. Только сейчас Мэри поняла, что стояла на пороге прямо перед молодым человеком в одном лишь исподнем. На щеках вспыхнул румянец стыда, однако, прежде чем спасительное негодование позволило Мэри его заглушить, она успела позабыть и о Дике, и о молодом человеке. Она закончила одеваться: медленно, очень медленно, делая долгие паузы после каждого движения, — чего торопиться, ведь у нее в распоряжении целый день. Наконец она вышла из спальни. Стол был заставлен тарелками — мужчины ушли на работу. Большое блюдо покрывала толстая белая корка жира, отчего Мэри подумала, что мужчины ушли довольно давно.
Мэри равнодушно составила тарелки вместе, отнесла их на кухню, наполнила раковину водой, а после забыла, чем занималась. Она неподвижно стояла, без сил опустив руки, и думала: «Он где-то там, среди деревьев. Выжидает».
В панике она стала носиться по дому и закрывать двери и окна. В конце концов Мэри плюхнулась на диван, напоминая зайца, сжавшегося на поросшем травой клочке земли и наблюдающего, как приближаются собаки. «Впрочем, какой сейчас смысл ждать? — посетила ее мысль. — До наступления ночи впереди еще целый день». И снова у Мэри ненадолго прояснилось в голове.
«В чем же тут дело?» — лениво шевельнулась глупая мысль. Мэри прижала пальцы к глазам с такой силой, что взор заволокло желтым туманом.
— Не понимаю, — сказала она, — не понимаю.
Она вновь представила себя взирающей на дом сверху, с некоей невидимой горы, уподобляясь судье, глядящему на собравшихся в зале, однако на этот раз Мэри не почувствовала облегчения. В эти мгновения беспощадной ясности для нее было сущим мучением смотреть на себя со стороны. Именно такой, какой она видела себя сейчас, она предстанет и перед остальными, когда все будет кончено: костлявой, безобразной, достойной жалости женщиной, растерявшей за данную ей жизнь буквально все, за исключением одной-единственной мысли: а том, что от палящего солнца ее отделяет тонкий лист вздувшейся жести, а от гибельной тьмы — краткие мгновения оставшегося дня. Время текло, а она все висела в воздухе и видела перед собой не только Мэри Тёрнер, которая, стеная, покачивалась в уголке дивана, прижав к глазам кулаки, но и ту прежнюю Мэри — глупую девушку, которая, сама того не ведая, устремлялась навстречу собственной гибели.
— Не понимаю, — повторила она, — ничего не понимаю. Зло здесь, но в чем его суть, я не знаю.
Мэри застонала от страшного напряжения, которое испытывала, являясь одновременно судьей и подсудимой, осознавая лишь только то, что сейчас испытывает муки, которые было не описать никакими словами. Теперь она могла ощутить зло — но разве она не жила с ним долгие годы? Долгие? Сколько именно? Все началось давно, еще до того как она перебралась на ферму. Даже та, молодая Мэри это знала. Но что она сделала? В чем заключался ее проступок? Что она сделала? По своей воле — ничего такого. Шаг за шагом она сама до этого докатилась, превратившись в безвольную женщину, сидящую сейчас на сломанном диване, от которого воняет грязью, и дожидающуюся прихода ночи, которая с ней покончит. И поделом ей — Мэри это понимала. Но почему? Против чего она прегрешила? Конфликт между Мэри-судьей и Мэри-подсудимой, чувствовавшей себя невиновной, ощущавшей, что ее гонят вперед силы, природу которых она не могла понять, нарушил целостность видения. Женщина испуганно рывком вздернула голову, подумав только, что деревья подступают все ближе к дому, смотрят на нее, дожидаются наступления ночи. Мэри пришла в голову мысль, что, когда ее не станет, погибнет и дом. Его уничтожит буш, который всегда ненавидел и окружал дом, молча выжидая удобного момента, когда можно будет пойти в наступление и заглотнуть проклятое здание, не оставив от него и следа. Ей не составило труда представить опустевший дом с гниющей мебелью. Сперва появятся крысы. Они и так уже бегали здесь по ночам, шурша хвостами. Они станут лазать по мебели и стенам, грызть все и подтачивать, покуда не останется только кирпич и железо, а полы не станут толстыми от слоя испражнений. Затем настанет черед жуков — черных, вооруженных клешнями и жвалами жуков, которые приползут из вельда и поселятся в щелях между кирпичами. Некоторые из них уже успели здесь обосноваться и теперь шевелили усами, поглядывая на мир пестрыми маленькими глазками. А потом зарядят дожди. Затем небо снова станет выше, очистившись от туч, пойдут вверх деревья, одевшись в пышную листву, а воздух сделается ясным как хрусталь. Но по ночам по крыше без конца будет барабанить ливень, прогалина возле дома зарастет травой, а за ней последуют и кусты. В следующем году веранда уже перейдет во власть ползучих растений, которые сбросят банки с цветами, и они будут распускаться и благоухать бок о бок с порождениями дикой природы. Сквозь разбитые стекла внутрь дома будут проникать ветви, а потом медленно-медленно к стенам подступят деревья, навалятся на них плечами и станут давить, покуда не поддастся кладка. Стены сперва покосятся, затем начнут крошиться, а потом и вовсе рухнут. Останутся развалины, куски ржавеющего листового железа среди кустов, а под ними — жабы, длинные извивающиеся черви, напоминающие крысиные хвосты, и жирные белые личинки. Под конец буш окончательно поглотит руины, и не останется вообще ничего. Люди станут искать дом. Будут натыкаться на каменную ступеньку, упирающуюся в ствол дерева, и говорить: «Видать, это старое жилище Тёрнеров. Удивительно, до чего быстро буш поглощает заброшенные дома». Оглядываясь по сторонам, отводя в сторону носком ботинка заросли, они обнаружат дверную ручку, застрявшую в развилке ствола, или же осколок фарфора в груде мелких камней. Чуть дальше их будет ждать насыпь красноватой глины, заваленная гниющей соломой, напоминающей волосы покойника (это все, что останется от хижины англичанина), а за ней груда щебня — следы стоявшего здесь некогда магазина. Дом, магазин, загоны для кур, хижина — все сгинет, ничего не останется, все поглотит буш! Перед глазами мелькали зеленые мокрые ветви, сочная, влажная трава и выпирающий кустарник. Вдруг, как по мановению волшебной палочки, видение исчезло.
Подняв голову, Мэри огляделась по сторонам. Она сидела в крошечной комнатке, жестяная крыша над головой обдавала ее волнами жара, а по всему телу градом катился пот. Все окна в доме были закрыты, отчего духота стала непереносимой. Мэри выбежала наружу: какой прок сидеть в доме сложа руки и ждать, ждать, когда откроется дверь и за ней придет смерть? Женщина бросилась прочь от дома по иссушенной земле, на которой местами поблескивал песок, направляясь к деревьям. Деревья ненавидели Мэри, но оставаться в доме было выше ее сил. Она домчалась до них, почувствовав, как на ее кожу падает их тень. Кругом, не умолкая ни на миг, без устали надрывались цикады. Мэри направилась прямо в буш. В голове билась мысль: «Я еговстречу, и все будет кончено». Запинаясь, она брела сквозь заросли бледно-зеленой травы, а ветви кустов цеплялись за платье. Наконец Мэри остановилась и привалилась, зажмурив глаза, к дереву: в ушах — шум, кожа — полыхает. Так она стояла и ждала, ждала. Шум был просто невыносим. Вдруг сквозь него до нее донесся резкий звук. Мэри вновь открыла глаза. Прямо перед ней росло молодое деревце с узловатым, шишковатым стволом, словно бы на самом деле оно было старым. Но это оказались не узлы. На дереве сидели три гадкие мерзкие цикады, которые стрекотали, не обращая внимания ни на нее, ни на окружающий мир, радуясь лишь дарующему жизнь солнцу. Подойдя поближе, Мэри уставилась на них. Такие маленькие цикады, и так невыносимо шумят! И ведь раньше она ни разу в жизни их не видела. Вдруг застыв у деревца, Мэри поняла, что все эти годы она прожила в доме, окруженном раскинувшимся на многие акры бушем, и при этом она ни разу не пыталась зайти в заросли деревьев, никогда не сходила с тропинок. И все эти годы, пока стояла жара, она устало внимала действующему на нервы, жуткому, выматывающему стрекоту, так ни разу и не увидев насекомых, которые его издают. Подняв глаза, Мэри обнаружила, что стоит на самом солнце, которое висело столь низко, что, казалось, протяни руку, и его можно достать с неба — огромное красное солнце, выглядевшее зловещим от подернувшей его дымки. Она потянулась рукой вверх, задела листву. С ветки кто-то вспорхнул. Издав тихий стон ужаса, Мэри бросилась сквозь кусты и траву обратно на прогалину. Там она остановилась, схватившись за горло.
