Кеннет Харви - Город, который забыл как дышать
– То есть корабль бы утонул? – уточнила Ким. Мисс Лэрейси повернулась к ней, мягко улыбнулась и кивнула:
– Ясное дело, голубонька. Пошел бы ко дну, что твой топор.
Ким улыбнулась в ответ.
Джозеф весело рассмеялся.
Ким и мисс Лэрейси дружно уставились на него.
– Не понял, – сказал он.
– Ты, – обвиняющим голосом произнесла старушка, – что ты строишь?
– Не знаю что… Отношения?
– Корабля ты, может, и не строишь, а вот гроб себе точно наладил.
– Заснула, – неожиданно донесся из коридора низкий голос. Джозеф подскочил, Ким и мисс Лэрейси тоже вздрогнули. Огромная фигура Дата Блеквуда заслонила дверной проем. Старик держал свечу, видно было, что рука у него крепкая, обветренная, вся в глубоких рубцах и шрамах.
– Сморило ее. Малыши россказни любят.
Джозеф снизу вверх посмотрел на дядю.
Мисс Лэрейси впервые заметила, какое у Дага волевое лицо. Морщины, оставленные непогодой, при свете огарка стали еще заметнее. Аура Джозефа сжалась. Остро он чувствует дядино превосходство!
– Как голова? – спросил Даг у Ким и шагнул через порог. По стенам побежали огромные колеблющиеся тени. В комнате сразу стало тесно.
– Уже лучше, спасибо. – Ким приподнялась на подушке и попыталась улыбнуться. – В голове звон, но это ничего. Зато уже не так болит.
– Принеси-ка деточке чайку покрепче, – велела Дагу мисс Лэрейси.
– Спасибо, не надо, – сказала Ким.
– Как насчет перекусить? – Джозеф по-прежнему говорил высоким нервным голосом. – Тебе надо поесть.
– У меня желудок болит, – холодно ответила Ким, давая понять, что заслужить прощение мужу будет непросто.
Мисс Лэрейси наклонилась к ней и погладила по животу.
– Разве ж дело в желудке, ягодка. Тебе бы из мозгов городской хлам повытряхнуть. Тогда и здоровье на лад пойдет, и напасти кончатся. Сколько дорог на свете есть, все твои будут.
Над домом Клаудии густо синело чистое вечернее небо. Звезды плыли по своим небесным путям. Уимерли погрузился во тьму, хотя Порт-де-Гибль на другой стороне бухты сиял яркими огнями. Клаудия только что вернулась с балкона мастерской. Она ходила смотреть на вертолеты. От клуба все время отъезжали машины. Дальше к западу вдоль дороги через каждые тридцать метров мигали красным и синим полицейские автомобили. На Мерсеровой Пустоши бурлила жизнь.
Клаудия равнодушно смотрела на суету в городе. Ей показалось, что на берегу залаяла собака. Вертолеты что-то тащили из воды. Похоже, случилось несчастье, возможно, даже кораблекрушение. Тогда понятно, почему собралось столько народу. Выходит, в фургонах приехали телевизионщики. У Клаудии не было ни телевизора, ни радиоприемника, так что при всем желании она не могла узнать, что происходит.
От двух домов в разных концах Уимерли отъехали кареты скорой помощи. Что-то произошло, беда какая-то. Отсюда они казались маленькими красными точечками. Выли сирены, машины мчались по нижней в направлении потроширского шоссе. Клаудии все происходящее представлялось естественным продолжением ее собственных страданий. Так ей и надо, и пусть будет еще хуже, пусть будет невыносимо. С того самого момента, как пропали Джессика и Редж, Клаудия надеялась, что мир вокруг нее погибнет, и чужая трагедия принесет хоть какое-то облегчение.
Клаудия оглядела мастерскую. Электричество отключили довольно давно, в окошках пяти игрушечных домиков горели свечи. Она подошла к столу, села и взяла в руки глиняный сарайчик. На серовато-белой крыше играли оранжевые отблески пламени. Клаудия открыла несколько баночек с цветной глазурью и начала иссиня-черным цветом прорисовывать грани обшивочных досок. Ей вспомнились руки матери. Девочкой Клаудия любила смотреть, как мама вышивает гарусом по шелку. Отец тоже часто вытачивал что-нибудь из сосны или каштана, а потом полировал фигурку маслом. Клаудия помнила запах масляной тряпки, помнила въевшуюся черную краску у отца под ногтями.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Джессика из темноты.
– О чем? – подумала, а может, пробормотала Клаудия. В последнее время это уже не имело значения.
– Ты жалеешь, что не утонула, как мы, например.
Клаудия продолжала наносить на глину маленькие аккуратные штришки. Она окунула кисточку в банку с краской и отжала лишнее о стеклянный край. При свечах движения художницы казались особенно грациозными, пламя колебалось в такт биению ее сердца.
– Ты так стараешься, – сказала Джессика. Клаудия поболтала кисточкой в стакане, черенок застучал о края, вода помутнела и взволновалась. Клаудия взяла горчично-желтый тон и стала аккуратно наносить его на карниз и наличники.
– Ты так стараешься найти мою любовь в своих фигурках.
Рука Клаудии замерла.
– Ты чувствуешь, правда, мама? Ты когда делаешь что-нибудь своими руками, я возвращаюсь к тебе.
Клаудия продолжила раскрашивать игрушечный сарай, мазки получались неровными.
– Я пойду поиграю с Тари.
Клаудия покачала головой и отложила кисть.
Голос Джессики стал громче и капризнее, пламя заколебалось.
– А я хочу поиграть.
– Не надо, – прошептала Клаудия, – пожалуйста, не надо.
– У нее все равно родители перегрызлись и про дочку забыли.
Клаудия прислушалась. Тишина. Сколько она длится? Может, этого разговора и не было? Голос маленькой девочки рассеял сомнения.
– Я заберу ее, – сказала Джессика, – заберу себе.
Рядом с кроватью Тари на маленькой полочке стоял игрушечный сарайчик, подарок соседки, внутри тускло горела свеча. Тари лежала лицом к стене. В доме и на причале столько всего произошло. Столько волнений! Заснуть никак не удавалось. Бедная мама, скорее бы она поправилась. Тари хотела забраться в постель к Ким, но папа не дал. Он сказал, маме надо отдохнуть и набраться сил. Только это была неправда. Тари все поняла, когда посмотрела на облачко у него над головой. У девочки на глазах выступили слезы. Почему папа не дает побыть с мамой?
Уложил в постель и ушел. Наверное, решил прогуляться. Тари так хотелось забраться к маме в кровать! Вскочить и побежать по коридору к маминой комнате.
В комнате напротив раздался шум. Дядя Даг, наверное. Заскрипели ступеньки, дядя начал спускаться по лестнице. Он хороший. Он спас маму и привез ее к папе. А сейчас с мамой сидит та старушка. Мисс Лэрейси.
Вечером она спросила про летучую рыбу, но Тари ничего такого не видела с самого первого раза. Зато мисс Лэрейси очень обрадовалась, когда узнала, что дома, в Сент-Джонсе, пару недель назад Тари нарисовала парящих в воздухе рыбок. А еще городок с бухтой и старыми рыбацкими домиками и скалы вокруг. Вышло ужасно похоже на Уимерли.
Девочке хотелось взять карандаши, которые она втайне от всех спрятала под одеяло вместе с блокнотом, но у нее устала рука. Слишком долго пришлось заштриховывать картинку синим цветом. Папа, когда уходил, подоткнул одеяло. В мягком гнездышке лежать было тепло и уютно. Чем бы заняться? Тари решила дышать ртом. Это развлекло ее на несколько минут. В перерыве между двумя вдохами было слышно, как по дому разносится ровный голос мисс Лэрейси.
В окошке сарайчика свеча разгоралась все ярче, тени плясали на потолке, на стене прямо перед глазами Тари появилась огромная голова. Тихий голос напевал: «У папы не осталось дел…».
Тари повернулась, прямо на нее смотрела Джессика. Она нежно коснулась волос Тари.
– Ты такая теплая, – прошептала Джессика.
– Привет. – Тари улыбнулась. – Ты чего не спишь? Уже поздно.
Джессика тоже улыбнулась:
– Я сплю.
– Нет, не спишь.
– Я лежу в постели на морском дне, разве не видишь? – Она подняла руку, по коже побежали маленькие искорки. Джессика потерла ладошки, и на пол посыпалась куча песка. Она похлопала руками по скользкой одежде, из карманов побежал песок.
– Пойдем со мной на детскую площадку играть. – Джессика кивнула в сторону окна.
– А где? – Тари приподнялась на локте. Она посмотрела на дверь, в комнате напротив горела свеча. – Где эта площадка?
– В воде, – ответила Джессика, – самая-самая лучшая. Таких чудес, как там, нигде не увидишь.
– А я плавать не умею.
– Я тоже. Ну и что. Надо только все время на плаву держаться.
Томми Квилти жил один, но ему никогда не бывало одиноко. Хотя в городе про него говорили: «Бедняга, все-то его бросили, все покинули». Когда Томми родился, повивальная бабка решила, что младенец мертвый, и начала готовить тело к погребению. Ребенок лежал совсем тихо и не дышал. Повитуха и еще одна пожилая тетушка перенесли его на буфет и начали оплакивать. Совсем было собрались позвать отца и сообщить ему печальную весть, но тут младенец забулькал, а потом закричал.
Томми был еще совсем ползунком, когда нацарапал свою первую картинку. Каракули быстро превращались в умелые наброски. Мальчик рисовал остро отточенными цветными карандашами, на картинках появлялись море, суда и суденышки всех возможных видов и размеров, всякая подводная живность, в том числе невиданные страшилища.
