Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема
Я позвонил Маврикию, который тоже должен был прийти к ним в субботу, но Маврикий сказал, что у него уже есть бутылка в виде сиськи и что они будут оба прыгать от восторга при виде ее.
И где он только такую бутылку надыбал?
Потом он позвонил и сказал, что едет на следующей неделе к себе в сторожку и если я хочу, то могу поехать с ним, только надо решать быстрее, потому что он один там сидеть не собирается и если я не поеду, то он кого-нибудь другого возьмет. Предложение было крайне заманчивое, потому что о таком только мечтать можно.
Никаких девушек.
Невероятный лес.
Инга сделала из меня своего лучшего друга и сообщила, что придет послезавтра, потому что соскучилась и хочет знать, как там было на Канарах.
Девчонка-соседка прибежала сразу после моего приезда – и началось: а где я был, а я же обещал ее сфотографировать, а когда я собираюсь выполнять свое обещание. Я ей сказал, что как только у меня будет немного свободного времени, но на самом деле это означает, разумеется, что никогда.
Человек что-нибудь ляпнет из хороших побуждений – а к нему тут же пристают как репей.
Следующие четыре дня я возвращался домой и падал без сил. Только взглядывал на окно Кошмарины, ее редко дома не бывает, но сейчас форточка закрыта, значит, ее нет, у нее всегда, даже когда на улице минус тридцать, нараспашку окошко в кухне, а квартира у нее такая же, как у меня.
При виде закрытого окна я вздыхаю с облегчением – значит, я могу позволить себе включить музыку погромче, а я как раз купил отличные колонки, ведь жизнью надо наслаждаться в полной мере, а не чуть-чуть.
Отвез матери очередную порцию стирки, предварительно спросив позволения, и она еще обиделась, что я так трактую ее слова, что я только на минутку забежал и даже не присел, а она рассчитывала, что я проведу с ней хоть немножко времени, и что она спланировала бы свой день по-другому, если бы знала, что я заеду и сразу уеду, как будто у меня зад горит.
Не угодить ей, как ни старайся. Хоть из кожи вон лезь.
Я изо всех сил пытался как-то освободить себе следующий вторник, потому что у меня четыре заказа: когда их сделаю, могу найти себе замену, а это мои старые клиенты, их я должен обслужить сам.
* * *Инга рассматривает мой альбом с птицами. Я печатаю фотографии птиц, потому что в компьютере их как бы не существует. У меня шесть полных альбомов, которыми я горжусь как дурак. Время от времени она ойкает от восторга, а я притворяюсь, что не слышу этого. Хотя мне очень приятно.
– Ты снова едешь в отпуск? С чего это?
– А просто. Я заслужил.
– Но ты же только что был на Канарах. Ой, какие маленькие птички! К ним, наверно, нельзя близко подходить, а то они же бросят гнездо.
– Они бросают гнездо тогда, – говорю я, – когда чувствуют, что человек его трогал своими лапами. А я это снимал издалека, зумом. Я еду, потому что на Канарах очень устал. А это будет долгий уик-энд, там праздники, поэтому мы с Маврикием едем наблюдать за птицами.
– Я не понимаю. Когда же вы работаете, если у вас выходные начинаются в среду? – она поднимает глаза от моих фотографий, которые вообще-то куда важнее, чем какой-то глупый разговор о праздниках и выходных.
– В четверг праздник, пятницу мы возьмем за свой счет, суббота-воскресенье выходные, понедельник тоже за свой счет, во вторник меня заменит коллега – так что я легко могу на неделю ехать.
– У вас случится кризис.
– Какой кризис? Кризис во всем мире был. Кризис был в Греции! И он никак не связан с моими выходными. И потом – у меня нет начальства, я работаю, когда хочу.
– А хочешь ты не часто. И потом нечего жаловаться.
– А я потом и не жалуюсь.
– Ты жалуешься, Иер. Поляки все время жалуются. Привет, как дела? Ужасно. Какая погода? Плохо – жарко! Плохо – холодно! Плохо – нет дождя! Плохо – есть дождь! Плохо – «Висла» выиграла! Плохо – «Висла» проиграла! Все плохо! И будет еще хуже! Все просто ужасно! Дорога плохая, потому что ее надо чинить. Дорога плохая, потому что ее починили. А если у вас все уезжают на неделю просто так – то кто работает?!!
Какая «Висла»? При чем тут вообще «Висла», если я живу в Варшаве? «Легия» должна выигрывать!
Да что это вообще за разговор? Я еду с Маврикием на неделю и должен перед Ингой оправдываться? Она что, взяла на себя роль моей матушки?
Матушка, кстати, тоже не в восторге от того, что я снова уезжаю. Но кто ей мешает тоже куда-нибудь съездить?
– Ну, так кто работает?
– Не я. Должен же я получать удовольствие от жизни.
Инга разлеглась на диване, чувствует себя как у себя дома, повытягивала альбомы, сделала себе чай в моей чашке – и очень довольна собой.
– Удовольствие и удовольствие. Все время удовольствие. Удивительная страна. У нас если ты не работаешь – то ничего и не имеешь. У нас не бывает выходных на неделю. Нет времени на такие длинные выходные. А у вас сплошные праздники. Праздники и праздники. И люди не хотят налоги платить. А у нас платить налоги принято и считается нормальным. И даже хорошо – потому что если платишь большие налоги, значит, хорошо зарабатываешь.
У меня нет желания разговаривать о различиях между Канадой и моей отчизной. Потому что ей ведь не объяснишь, что это две разные планеты. Она сама поймет в конце концов, когда поживет здесь достаточно долго. Поэтому я просто молчу в ответ.
– А это?
– Это самая большая летающая птица – немой лебедь.
– Это, наверно, в Европе. Потому что кондор больше.
– Нет, он не больше.
– Тогда почему я знаю, что он больше?
Потому что ты, баба, ошибаешься.
Она знает, что кондор большой, – и от этого ее знания он сразу же становится больше лебедя! Я не знаю, откуда у нее такая информация. Может, в Канаде так учат.
– Cygnus olor, или немой лебедь, – это самая большая и тяжелая птица, способная летать. Он всегда взлетает под ветер и должен сделать разбег несколько метров, чаще всего по поверхности воды. У него двадцать пять тысяч перьев, а в длину он достигает одного метра семидесяти сантиметров.
Она смотрит на меня. Женщину легко заинтересовать птицами.
– Как я? Серьезно?!!
– Размах крыльев до двух метров тридцати сантиметров. Это же каждый ребенок знает.
– То есть больше, чем эта кровать?
– Эта кровать и еще вот столько, – я показываю, а Инга смотрит на меня так, как будто я рассказываю ей про девятое чудо света. Впрочем, что с того – она все равно лесбиянка. – Иногда он повизгивает и жалостно стонет, – добавляю я.
– Немой – это потому что не говорит?
– Удивительно, но ты права. Он почти все время молчит – в отличие от тебя.
Инга замахивается и хочет меня схватить за волосы, но я ловко уворачиваюсь.
– А кондор, или Vultur gryphus, в длину достигает ста тридцати сантиметров, размах крыльев у него три метра и десять сантиметров, а весит он до пятнадцати килограммов.
– Тогда почему же кондор…
Когда-то и я был этим удивлен, но теперь-то я знаю.
– Потому что у кондора лучше пиар. Ну и потом, он агрессор, хищник. Какая-нибудь картинка, на которой огромный кондор уносит мальчика, – и люди уже думают как ты.
Я сажусь рядом с ней и тоже смотрю снимки – давно их не смотрел.
У меня их целая серия, я снимал их очень увлеченно, они такие красивые и благородные… и верные. Они выбирают друг друга раз – и на всю жизнь. Вот как на этом снимке, где они прижались друг к другу.
Мы с Мартой сидели в кустах три часа, руки у нас одеревенели от держания биноклей у глаз, а мы не могли глаз отвести от самого красивого зрелища, которое только есть на земле, – от птиц. Два фото сделала тогда Марта – как они срываются с места и бегут по волнам, ей удалось ухватить момент, когда они вытянули шеи, чтобы тяжело оторваться от поверхности и взмыть ввысь.
Мне хочется эти фото вынуть из альбома и выкинуть, но при любопытной Инге делать этого не стоит. И потом – птицы-то в чем виноваты?
А Марта… Марта, как выяснилось, интересовалась совсем другим.
– Ты, Иер, когда говоришь слово «птица» – у тебя даже голос совсем другой становится.
Да, я люблю птиц – может быть, из-за того моего дрозда.
– И когда ты говоришь о Марте – у тебя тоже иногда такой голос.
– Марты больше нет. Она умерла. Понимаешь?! Умерла! Для меня она умерла! Сколько же можно говорить!
– Ты злишься, когда о ней заходит речь. Это проблема. Я хочу знать, что она сделала.
С женщинами так всегда.
Ты чувствуешь себя в полной безопасности, расслабляешься, даже не рассчитываешь ни на что – и глазом моргнуть не успеешь, а женщина уже ковыряется скальпелем в твоем сердце. И добирается до самой серединки, до самого сокровенного. Вытягивает из тебя внутренности, положит перед собой – и ткнет прямо туда, где особенно болит и кровоточит. А потом удивляется, что ты уже не дышишь.
