Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема
– Жалко, – смеются они.
– И мы просто не знали, где вас искать, – вру я дальше, хотя это и хамство.
– Надо было обменяться телефонами, – кивают они. – Да ладно, ничего страшного.
– Нам страшно неловко, – отзывается Джери и вообще на меня не смотрит.
– Берите места в самолете рядом с нами, повеселимся, – предлагает Анка.
И этот дурень, мой дружок, снова к ним приклеивается. Мы берем места сразу за ними – это же четыре часа полета придется улыбаться и болтать!
Как по мне – эти девицы слишком агрессивны.
Взлетаем – я это больше всего люблю. Вопреки всем законам физики, что бы там ни придумывали специалисты, сотни тонн металла взмывают в воздух! Я всегда наслаждаюсь этим моментом, прикрываю глаза и каждым нервом ощущаю это начало взлета, ускорение, дрожь, стук колес о покрытие взлетной полосы, рев пропеллеров становится все сильнее и наконец – покой и плавный полет…
Колеса отрываются от земли – и ты уже можешь спокойно двигаться, вставать, можно пройти вперед, к кабине пилота, или из окна смотреть на облака внизу, иногда самолет вздрогнет слегка, если попадает в зону турбулентности, но главное – ты летишь!
Для меня это одно из самых больших удовольствий, которые только можно вообразить. Марта при взлете и посадке всегда искала мою руку, ладошка у нее была влажная – она боялась. А я наслаждался каждой минутой – ведь это единственная возможность в жизни человека почувствовать себя птицей. И когда я думаю, что они могут испытывать это каждый день, – жалею, что не родился птицей.
Я понимаю восхищение своего отца «Спитфайрами». Я вот обожаю летать. Мне бы надо было стать летчиком.
Когда у меня выдается неудачный день – я смотрю в интернете «Посадку на Гудзон» или «Полет капитана Вороны над Окенче». Сказка. Им обоим удалось совершить чудо, настоящее чудо. Посадить эту кучу железа так изящно, так стильно, не утратить хладнокровия, не сдаваться до самого конца, принять верное решение!
Перебивает все, однако, «Миссия „Аполлон‑13”». На пятьдесят третьем часу полета от космической станции пришел сигнал, от которого замер весь мир: «Хьюстон, у нас проблема!»
Три астронавта оказались пленниками космоса. Мир затаил дыхание. Был очень большой риск, что они так и будут кружить на орбите в этом куске железа в компании космического мусора, который никогда не попадет на нашу планету.
Говорят, что полет на Луну – это великий шаг вперед для человечества. А я считаю, что самый великий шаг – это то, что трое мужчин при такой аварии, когда отказало все оборудование, все-таки смогли вернуться. Потому что это было кому-то очень нужно, чертовски нужно! И они это знали – все время знали. Кому-то было очень нужно вернуть их домой, на землю и на Землю.
* * *– Выпьешь?
Между креслами появляется голова Иолки и горлышко бутылки, литровый «Джонни Уокер» из дьюти-фри.
Я отрицательно качаю головой – ведь сейчас полдень, и потом я вовсе не хочу глушить себя во время полета.
– А ты? Джери?
Джери взглядывает на меня и тоже отказывается.
– Ой-ой, ну нет так нет!
Голова исчезает. Они что-то там друг другу рассказывают, смеются, как будто одни в самолете. Джери со мной упорно не разговаривает. Я упираюсь лбом в окошко.
– Мы летим на высоте девять тысяч двести метров, температура за бортом минус пятьдесят один градус по Цельсию, – сообщает нам пилот.
* * *Забавно – мы летим ниже, чем летает ястреб. Он может залетать на высоту одиннадцати километров. Красивая птица: клюв и ноги у него серо-голубые, живет он до сорока лет, подругу выбирает себе на всю жизнь и хранит ей верность до самой смерти. А по размерам он даже больше нашего орла – размах крыльев достигает трех метров. Разумеется, он под охраной, в 2011 году одного видели в Польше, в Домбровице, но он прилетел вроде из Болгарии. Где же им найти себе место – мы ведь все заполонили? Даже тут, на высоте.
* * *– Выпейте, весело же, – наши подруги стоят на коленях на своих креслах, перегнувшись к нам. Стаканы, в которых до этого раздавали воду и соки, наполнены до половины виски.
– Мне потом машину вести, – говорю я.
– Джери, ну ты выпей!
– И мне тоже, – отвечает Джери, хотя мы оба знаем, что это вранье. И я вру, и он врет.
– Фу, какие вы скучные, – надувают они губки.
– Пожалуйста, сядьте на свои места, – к нам подходит стюардесса.
– А мы и так на своих местах, – заявляет Анка.
– Сядьте, пожалуйста, в кресло, горит табло «пристегните ремни», мы входим в зону турбулентности.
– Как хочу – так и сижу, – отрезает Анка, и обе головы исчезают.
Стыдно, потому что стюардесса окидывает нас неприязненным взглядом, хотя мы как раз сидим на своих местах и даже ремни у нас пристегнуты как нужно.
– А на родине ты обретешь дар речи? – обращаюсь я к Джери.
Молчит.
Ну и ладно.
* * *Девушки впереди начинают громко болтать: о каком-то парне, о какой-то девушке, которая перешла кому-то из них дорогу… и кажется, не думают о том, что их слышит полсамолета.
Когда бабы начинают трещать – они перестают сами себя слышать.
Я закрываю глаза.
Марта всегда болтала в самолете – вспоминала о том, что ее восхитило или поразило, пихала меня в плечо: «А помнишь, как она смешно сказала… а ты видел, как он…».
Я любил, когда она болтала.
Мой ястреб
Я сижу в кухне, Марта в комнате, к ней приехала подруга с работы. Я слышу голос Марты, взволнованный, полный энтузиазма:
– Потому что, понимаешь, самец ведь всегда старается произвести хорошее впечатление, правда? Ну вот он и пыжится. И ты даже не представляешь, какие невероятные возможности есть у этого создания! Какие чудеса они могут творить! Посмотришь – ничего особенного, нечто среднее, серенькое. Но как только он почует что-то интересное – матерь божья! Голова кверху, в лучах солнца сверкает словно платина в золоте, оперение разноцветное растопырит, каждое перышко переливается и сияет так, что ты глаз оторвать не можешь. Из обычной серости, нормальности, можно сказать, будничности – и вдруг получается нечто поразительное, удивительное, невероятное!
– Я знаю, – говорит подруга.
– А я вот первый раз в жизни такое видела. Вдруг он превратился просто в принца из сказки, в мгновение ока изменился, я бы в жизни не поверила, если бы не увидела собственными глазами. А все только для того, чтобы очаровать самочку. Убедить ее, что он партия лучше, чем другой. Да какой там другой – и третий, и десятый! Что он лучшая партия на свете вообще!
– А я откуда это могу знать? – спрашивает подруга с пониманием.
– Каждый из них демонстрирует, что он и есть лучшая партия, каждый! Знаешь, я думаю, что они все в это по-настоящему верят. И целыми днями занимаются тем, что доказывают это друг другу, летая с одного цветка на другой, выпивая нектар, притворяясь, что работают, – но на самом деле все время думают о сексе. И если что-то такое в воздухе почувствуют – что где-то какая-то красотка появилась – то все: они уже голодны, они уже горят желанием, они уже не могут ни о чем другом думать, а только начинают выступать, как в цирке.
– Да тут никакой цирк не сравнится, – поддакивает подруга.
– И начинают друг с другом соревноваться, только перья летят, глазами косят, крылья растопыривают, я тебя умоляю, вышагивают так, чтобы она только на него смотрела и, прошу прощения, чтобы поскорее к телу допустила.
Марта взволнована, она забавно говорит – как будто это ее действительно волнует.
– Точно, все точно, говорю же! – пытается перебить ее подруга.
– И вот в этом своем стремлении к цели они несравненны, неподражаемы, потрясающи! У них внутри словно мотор работает! И вот он изображает из себя идиота, полный возбуждения, он летает вокруг и притворяется, что ему все нипочем и что он никогда не устает. Всем известно, что когда речь идет о сексе – усталость как-то сразу куда-то девается. И вот у него сердце бьется в десять раз быстрее, чем обычно, и он выплясывает перед ней, то подпрыгивает, то на цыпочки встает, то приседает, я тебя умоляю, и все с такой скоростью, с таким старанием, что и пилот истребителя бы устал и сдался. А этот нет, этот не сдается, потому что он, понимаешь, чувствует, что его ждет впереди награда, когда эта «одна-единственная» его выберет в конце концов. И что эта дура делает? Отдается ему, конечно, в прекрасных интерьерах живой природы, потому как не может устоять перед красотой и силой такого самца.
– Ну, мы все идиотки, знамо дело, – опять поддакивает подруга.
– А что дальше? Как ты думаешь? Разумеется, она остается с двумя маленькими птенцами, цыплятами, в гнезде, которое, кстати, сама себе и построить должна. Да, именно, сама. Если она не соорудит себе жилище – погубит потомство, потому что на отца детей рассчитывать не приходится. И вот она, бедная, мучается, страдает, подвергается опасностям, потому что как одинокая мать может себя защитить? И что она делает, знаешь? Что ей остается? Она ищет того, кто может о них позаботиться. Домик себе сооружает рядом с тем местом, рядом с ястребом каким-нибудь, думая, что там она будет в безопасности. Потому что ястреб ведь сильный и страшный, хищник – и абы кто на него не полезет. Понимаешь, у нее свой расчет: она около этого ястреба потихоньку трется, надеясь, что этому хищнику ничто не угрожает и что таким образом она этих своих двоих маленьких спасет. И так и получается.
