Ирина Майорова - Метромания
Через минуту Катя поняла, что очень хочет пить. Но, для того чтобы достать воду, надо подняться, расшнуровать рюкзак, достать бутылку, а сил на это не было. И Катя решила, что отдохнет минут десять, а попьет перед тем, как двинуться дальше. Она вынула из внутреннего кармана куртки карту и едва успела ее развернуть, как взгляд уперся в ту самую точку, где она сейчас находилась. Так бывает, когда открываешь газетную страницу и тут же выхватываешь строчку с пропущенной буквой или орфографической ошибкой. Как потом оказывается, единственной на всей странице. В отличие от подавляющего большинства женщин, топографический кретинизм Кате был неведом. Напротив, всевозможные карты она читала не хуже физрука, который был помешан на спортивном ориентировании и поисках древних курганов, в избытке присутствующих в ближнем Подмосковье. В выходные и во время весенних и осенних каникул старшеклассники во главе с Константином Юрьевичем отправлялись в однодневные экспедиции, где Гаврилова, не блиставшая спортивными достижениями, становилась примером для подражания.
Собираясь с силами, она просидела на рюкзаке минут двадцать. Икры ныли так, будто по ним долго колотили палками.
Поднявшись и вытащив бутылку из рюкзака, Катя жадно припала к горлышку и пила до тех пор, пока пластиковая емкость не стала легче вдвое. А ведь, упаковывая рюкзак и решая, сколько взять воды, она пообещала себе, что будет пить по глоточку, – и тогда вторая бутылка перекочевала из сидора обратно на стол. Злясь на себя за легкомыслие, Катя до упора завинтила крышку, затянула кулиску на рюкзаке и быстрым шагом пошла по коридору.
Ага, вот и лаз в большой тоннель. Чтобы пробраться через узкий ход, Кате пришлось снять рюкзак и толкать его перед собой.
Метров через пятьсот ей вдруг стало трудно дышать. Сначала она решила, что так исподволь, не позволяя сознанию фиксировать свое наступление, к ней подкрадывается паника. Ну да, и другие признаки налицо: липкий пот, частый пульс, загрудинная боль. «Стоп! – скомандовала себе Катерина. – Это от нехватки воздуха. Андрей говорил, что в подземелье есть участки, куда воздух, который гонит вентиляция, плохо доходит…»
Второй раз за последний час Гаврилова поразилась самой себе, точнее – своей памяти, демонстрирующей чудеса дотошного хранения и точного воспроизведения заложенной в нее в разное время информации.
С каждым шагом рюкзак все больше давил на плечи, будто кто-то невидимый, зло шутя, подбрасывал туда камешки величиной с хороший кулак. Теперь Катя шла, считая шаги. На третьей сотне задышалось свободнее. Она остановилась, вытащила из-за пазухи карту. Чуть больше полукилометра, и должен быть еще один поворот – в коридор, где Макса поджидал проводник. Сейчас Катя немного отдохнет, сделает пару глотков воды и пойдет дальше.
Она извлекла из рюкзака бутылку и пакет с бутербродами. Откусила хлеб с прилипшим к нему сыром, но проглотить не смогла. Во рту было сухо, и не смоченная слюной корка больно царапнула нёбо. Катя позволила себе крошечный глоток. Кусок бутерброда удалось прожевать и проглотить, но повторять попытку она не стала. Есть не хотелось совсем. Посидев еще, она положила надкусанный бутерброд обратно в пакет и, вытащив из-под себя рюкзак, провела в нем ревизию. Вынула толстый свитер, который утром купила для Макса, а в освободившуюся полиэтиленовую сумку принялась выгружать из рюкзака галеты, две палки сырокопченой колбасы, головку сыра «Эдам». Теперь надо было пристроить съестное так, чтобы до него не добрались крысы.
Про себя Катя отметила, что их она в подземелье пока не видела и даже не слышала: ни огромных мутантов, которыми несколько лет назад стращали москвичей СМИ, ни даже обычных – таких, какие живут у мусорных контейнеров и безбоязненно шастают по дворам. Катя вспомнила, как ругался на хвостатых тварей, сожравших в его машине электропроводку, Виктор Михайлович с шестого этажа. Прошлой зимой он, известный исследователь жизни и творчества Тургенева, уехал на месяц читать лекции то ли в Париж, то ли в Лондон, а свою машину – серебристую новенькую «хонду» – оставил под охраной супернавороченной сигнализации на «дикой» автостоянке, метрах в пятидесяти от места дислокации мусорных контейнеров. А когда вернулся, весь двор узнал, как мастерски, можно сказать, виртуозно умеют материться маститые литературоведы. Катя, которая в это время шла с рынка, вняла призыву профессора глянуть, что эти «мерзкие суки» наделали, и заглянула под открытый капот. Двигатель, аккумулятор, бачок для воды – все было засыпано разноцветной трухой, перемешанной с крысиными какашками. Крысы покромсали острыми зубами не только изоляцию, но и проволоку. Разделить возмущение и ярость профессора-соседа Катя не могла – ко всем зверушкам, в том числе и к издавна зачисленным во враги рода человеческого, она испытывала симпатию и жалость. От хорошей, что ли, жизни крысы стали жрать пластмассу и проволоку? Да и под капотом, должно быть, прятались, скрываясь от вьюги, которая, как сумасшедшая, кружила по московским дворам всю прошлую неделю.
Однако продуктами, которые волокла на себе, спускаясь вниз, а потом тащась по тоннелю, Катя с местными обитательницами все же делиться не собиралась. Вытряхнув из еще одного – потоньше – пакета шерстяные носки, скрутила его на манер веревки, продела сквозь ручки сумки с провиантом и привязала ее к какому-то толстому, тянувшемуся по стене кабелю. Страховка, конечно, получилась так себе. Крысы и по отвесным стенам лазают, как заправские альпинисты, но надежда, что, вернувшись сюда через пару-тройку часов с Максом, они найдут гостинцы в целости и сохранности, все же была. Присев перед очередным рывком-переходом, Катя прислонилась спиной к стенке и вытянула ноги. И не заметила, как задремала. Проснулась внезапно и, как ей показалась, от какого-то звука – то ли посыпавшихся камней, то ли шагов. Прислушалась. Тишина. Такая глухая и плотная, что, кажется, ее можно мешать, как разбухшие в молоке мюсли, ложкой.
Она шла уже двадцать пять минут, пристально, до рези в глазах, всматриваясь в стену справа, но никакого коридора не было. Катя шла и шла, а стена оставалась сплошной, без малейшего намека даже на крошечный, как дырка в собачьей конуре, ход.
«Неужели не заметила, прошла мимо? Нет, я смотрела очень внимательно. Наверное, это совсем рядом, в нескольких метрах». Пройдя вперед еще метров двести, она уже знала, что придется поворачивать обратно. Страшно хотелось пить. В бутылке оставалось меньше трети. Два стакана. Какая разница – тянуть по глоточку или выпить все сейчас? Лучше сейчас. Тогда не будет так мучить жажда – раз, возвращаться назад не так тягостно – два, и, наконец, рюкзак станет легче – три.
Она и на этот раз заветный ход чуть не пропустила. И пропустила бы, если б у кроссовки не развязался шнурок, и Катя, наступив на него, едва не растянулась. Она присела на корточки, взялась за концы и зачем-то посмотрела налево. Взгляд уперся в черную дыру диаметром чуть больше метра. Катя посветила фонариком и увидела, что на карачках придется преодолеть совсем чуть-чуть – дальше просматривался длинный тоннель-коридор, примерно такой же ширины и высоты, как и тот, в котором она находилась сейчас.
«Как кстати развязался шнурок, – подумала Катя, – не случись этого, я опять прошла бы мимо».
На последние полтора километра у нее ушло почти два часа. Три раза Катя останавливалась и минут по десять – пятнадцать отдыхала. Сейчас она точно знала, что находится под Солянкой, но здешнее подземелье состояло из такого множества ходов и лабиринтов, что обследовать их не хватило бы и суток. А может, даже нескольких дней.
Катя сунулась в один, прошла по нему метров пятьсот – пустота. Ни намека на человеческое присутствие. Вернулась назад, пошла по другому коридору – то же самое. Потом по третьему, четвертому… В пятом или шестом (она уже сбилась со счета) Катя без сил рухнула на пол и завыла. И этот звериный вой будто выбил из ее сердца пробку, которая не пускала внутрь страх. Она вскочила на ноги и заметалась по коридору, стуча кулаками по стенам. Ей стало вдруг невыносимо душно. Сорвав на ходу куртку, Катя бросила ее на пол и побежала. Куда – она не знала. Ей надо было прямо сейчас, сию минуту выбраться наружу, на землю, на воздух! Она бежала до тех пор, пока не ударилась о стену. Тупик! Почему тупик? Никакого тупика быть не должно – должен быть поворот, потом широкий тоннель, потом опять поворот, а там, совсем рядом, – лестница, по которой она спускалась. Глядя перед собой немигающими глазами, Катя пошарила по груди рукой: «Карта! Где карта?!» Только через минуту она сообразила, что карта осталась во внутреннем кармане брошенной куртки. Она бросилась обратно, но очень скоро поняла, что совсем не помнит, как сюда попала, а значит, не сможет найти место, где бросила куртку.
Катя сидела, прислонившись к стене, и, раскачиваясь из стороны в сторону, шепотом повторяла:
