Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах
– Садись, садись, Слава, – рассеянно пробормотал он, хотя я уже сидел и внимательно наблюдал за ним.
– Что с вами, Семен Ильич? – заботливо спросил я. – Вы как-то нездорово выглядите. Случилось чего?
– Случилось, Слава. Кое-что неприятное случилось. Тебя напрямую касается. – Дед покырхал, прочистил глотку, молодецки крякнув: – Баба на твои объекты виды имеет, представь себе. Все ей мало, заразе. Хочет к тебе в долю прыгнуть, генподряд навязать.
…Да простят меня все, кто читает эту книгу и не имеют понятия о некоторых терминах и специальных названиях. Я и так стараюсь обходиться без употребления нашего, строительного жаргона, но порой не знаю, как переиначить то или иное слово. Ну вот как одним словом назвать генподрядчика? Хрен его как-то еще назовешь. Генеральный подрядчик, как вы, наверное, уже поняли, – это тот, кто строит. Есть инвестор, который все согласовывает и везде башляет, а есть генподрядчик, который строит и получает за свою работу от инвестора. Есть еще субподрядчики, но я о них постараюсь ничего не писать, дабы не засорять ваш мозг мусором ненужных знаний…
– Какая баба? – сперва не понял я, но тут же спохватился. – Ах, баба! Ну конечно, как же я сразу-то… Бабурина.
– Она. – Дед вновь крякнул и попросил: – Налей мне водички, вон там на столе бутылка стоит. Простой водички. Спасибо. – Он отхлебнул, посмотрел на меня исподлобья. – Надо решать что-то, – веско молвил он.
– А что тут решать, Семен Ильич? Участки за мной, все согласовано, бабла я туда вкачал немерено. И что вы мне теперь предлагаете? Я понимаю, конечно, чья она жена, но это просто за гранью добра и зла. Я знаю, как Бабурина в долю прыгает вместе с мужем своим, стариком Бабуриным. Так, что вся прибыль им достанется, а мне дырка от жопы! Чего ей все мало-то?! И так вся Москва у нее словно пятихатка потная в лифчике заныкана! Я ж ей не конкурент, куда мне против нее?! Ведь что получается, Семен Ильич, дорогой вы мой! У меня строительная компания полного цикла: я и жнец, и швец, и на дуде игрец, и инвестор, и генподрядчик, и завод у меня свой кирпичный в Белых Столбах, три месяца назад как купленный, и бетонных узлов у меня два своих, и я даже с Мордашовым добазарился насчет дилерства от его «Северстали», чтобы блядям-посредникам за металл не переплачивать! И чего?! Зачем я все это делаю, если приходит сладкая парочка и говорит: «Давай мы те построим!» А?! Я знаю, как они «построят»-то, Семен Ильич! Я знаю! Мне еще придется в долги перед банкирами залезать, чтобы этим блядям за их охуенно недешевые услуги заплатить! Они смету выкатят мне такую, где все будет на три умноженное от того, за что я сам свой объект построю! Они скажут: «Давай квартир нам тридцать процентов по себестоимости, которая в твоем первоначальном инвест-контракте стоит»! Они так скажут, Семен Ильич! Они скажут так, Бабурины эти ебаные! Да я их в гробу видел обоих, Шерочку и Машерочку! У меня бизнес, а не давательная организация! Да чего там, Семен Ильич, я вам втираю-то?! Мне вам-то, вам нечего будет заслать! Не с чего просто! Пиздец какой-то, Семен Ильич!
Кисин страдальчески вздохнул, протянул руку и похлопал меня по плечу:
– Я ее просил, но ты слишком сытный кусок хочешь в одиночку съесть. Пречистенка, Китай-Город, Остоженка! Не нужно было тебе в центр лезть, Слава, – посетовал Кисин. – Строил бы себе по окраинам дома стандартных серий, и тогда никакая Бабурина бы про тебя даже не знала.
– Вы же знаете, Семен Ильич, наш конек. Мы строим штучные вещи, Москву украшаем. Так больше никто не умеет, – не без гордости заявил я, – остальные только копированием убогим занимаются. Чего эта Бабурина сама построила? Карандашей на Ходынке натыкала?
– Милена Николаевна строит дома экономического класса и сейчас хочет перейти также и в более высокий сегмент жилья классов бизнес и премиум. А таких «карандашей», между прочим весьма пристойных с виду, она, как ты изволил выразиться, «натыкала» по всей Москве. Вон последний объект сегодня, кстати, сдают, на Твардовского. Ты, Слава, не заговаривайся, а то у тебя особенность есть такая, заносит тебя иногда на поворотах. А насчет меня ты не переживай, всех денег не заработаешь, – смиренно подняв глаза к потолку, закончил дед.
Впервые я видел, чтобы Кисин с такой легкостью рассуждал о деньгах, которые он может вот-вот потерять. «Э, Семен Ильич, а не в доле ли ты с Бабуриной-то? Не она ли попросила тебя решить со мною «миром», а взамен предложила тебе поболе того, что обычно ты получаешь от меня? Да, точно, так оно и есть, у тебя это на роже нарисовано. Картина называется «Портрет вице-губернатора Москвы Кисина в момент сложного гешефта». Холст, масло, семь цветов радуги. Сволочь».
Кисин для Бабуриной и ее супруга – начальника своего – не просто член семьи, он член их алчного, многорукого, словно у Шивы, тела. Он пара рук, похожих на щупальца, и руками этими он хочет сейчас вытащить из меня душу, а душа безнесмена – это его деньги, Бог бизнесмена – деньги, цель бизнесмена – деньги, жизнь его – деньги, и все, что он ест и пьет, все, чем он гадит и мочится – это тоже, в какой-то степени, деньги. Получается, что Кисин меня кидает.
Я и раньше слышал о беспринципности, коварстве и вероломстве этого человека. О его дурном характере. Он считает себя держащим Бога за бороду царем иудейским (навеяло «Идиотом» мсье Досто), он решает судьбы людей одним словом. Однажды на моих глазах, во время одного из заседаний своей комиссии, Кисин спросил о чем-то одного из своих тогдашних заместителей. А тот перед этим сидел на больничном и просто не знал, что ему ответить, и честно признался в этом. Тогда Кисин весь побагровел и пророкотал: «Покиньте немедленно заседание. В приемной напишете заявление об увольнении по собственному и оставите секретарю». Несчастный, пошатываясь, вышел, а Кисин, не дожидаясь, пока за бывшим заместителем закроется дверь, громко сказал, обращаясь к одному из своих холуев: «И сделайте так, чтобы этот человек больше в строительстве никогда не работал». И человек пропал. Где он? Неизвестно. И вот сейчас я видел его вероломство сызнова (какое старое, заплесневелое словцо. Оставлю его здесь, чтобы слегка проветрилось). Кисин кидает меня, подставляет под бочкоподобную, ненасытную царь-бабу. И что мне делать? Сдаться без боя? А больше ничего не остается! Не ссориться же мне с Кисиным и, не дай Бог, с Бабуриной. Не я в Москве хозяин, она. Можно, конечно, податься в Кремль, есть там кое-кто: примет жалобу, отнесет в кабинет, скажет пару нужных слов. Но не обойдется ли мне все это дороже в конечном счете? Да что я совсем раскис-то? Переживаю, что потеряю деньги? А я их не потеряю, есть те, кто компенсирует мне бабуринскую прожорливость и всеядность.
– Семен Ильич, я так понял, что мне деваться особенно некуда, поэтому я готов хоть сегодня с Миленой Николаевной встречаться, просто тут дело такое, я вам сразу говорю, что я стоимость квадратного метра увеличу, чтобы нам с вами ничего не терять. Мы-то с вами, дорогой Семен Ильич, с какого этого самого страдать должны? Мы же с вами партнеры, друзья.
– Вот так и растет стоимость жилья, Слава, – сдвинув брови, проговорил дедушка. – Ничего не поделаешь, за все платит конечный покупатель. В конце концов, если может себе человек позволить купить квартиру элитную в Москве, значит, он ее все равно купит. Увеличивай, Слава, стоимость. Я совершенно не против. Я знал, что ты найдешь выход из этой непростой ситуации.
– Я, Семен Ильич, в девяностые на ноги встал, – сказал я, пожимая ему руку на прощанье, – и знаю, что рэкет – это такое явление, с которым бороться ни к чему, все равно достанут. Лучше немного отстегнуть, чтобы потом все не забрали.
– И то верно, – поддакнул Кисин.
– Еще один, последний вопрос. А что у вас артистка делала? Эта, как ее? Гринева! – вспомнил я о приятном.
– Кто? Ах это… Да эти артисты, мля, – ругнулся дед, – все хотят на халяву получить. Ну и что, что ты сын Райкина? И что? Я тебе должен забесплатно театрик твой надстраивать? Он хитрый, этот Райкин. Начал строительство новой сцены вообще без документов, потом все хотел задним числом оформить, на звание свое понадеялся. Комик, мля. Подослал, вишь, бабу мне. А я что, бабы никогда не видел, что ли?
– Понятно, Семен Ильич. Ну, бывайте.
– Ага, Слава. До встречи. Береги себя, ты нам нужен. Сейчас людей с пониманием текущего момента мало уже осталось, а ты молодец, все на лету хватаешь.
– Воспитание у меня правильное, Семен Ильич, – улыбнулся я деду на прощанье и двинулся к выходу. Я чувствовал неулыбчивый взгляд этого могущественного полутрупа на своей спине, и на миг мне показалось, что позади меня не человек, а жадный до кровушки Вампир. Впрочем, фигня это все. Кто их видел-то? Просто все старики вампиры: они цепляются за жизнь, зная, что скоро им придется уйти. У Бабурина с Бабуриной денег столько, что они ими могут топить камины во всех своих домах в течение года. Зачем этой свино-женщине мои объекты? И ничего нельзя сделать, придется согласиться на ее «соавторство». Придется сделать вид, что готов стать ее другом, компаньоном и даже поклонником. А может… Ну уж нет! Я вспомнил повсеместно растиражированные портреты женщины-свиньи, и мороз сковал мои чресла. Воистину жить с женщиной-свиньей достойно лишь мужу-свинье, особенно если на голове его плоская, как блин, кепка.
