Дом, которого нет - Трофимчук Елена

– Заберут они, как же! – Вовка шагает широко, на один его шаг приходится три Аленкиных. Они идут со школы вместе – бывший детдом на той же улице, что и Аленкин дом.

– А Иринку скоро отдадут? – спрашивает Аленка.

– Сам заберу. – Вовка сжимает кулаки и шагает еще шире.

– Как сам? – не верит Аленка.

– Сбегу и заберу! – Вовка идет так быстро, как будто решил сбежать прямо сейчас.

– А пожарным, что ли, не будешь? – Аленка не знает, как уговорить Вовку остаться в Заречье.

– Видно, не судьба, – пожимает плечами Вовка и останавливается у детдомовского сада. – Хочешь, че покажу?

– Ага, – быстро соглашается Аленка и ныряет за Вовкой в сад.

Яблони только-только сбросили яблоки. Яблок в этом году много. Аленка в своем саду, кажется, все-все соберет, а под дерево заглянет – все равно лежат. Детдомовские яблоки никто не собирает.

– Эти – самые вкусные. – Вовка протягивает Аленке большой желтый штрифель со светящимся от сока боком.

Солдатенковых поселили там, где раньше квартировались учителя. «Вон наши окна», – показывает Вовка и ведет Аленку дальше, в ту часть детдома, куда Аленка никогда не ходит. У крыльца со сгнившими ступенями Аленка останавливается. С обеих сторон на них смотрят черные окна с остатками стекол.

– Не боись, – говорит Вовка, запрыгивает на крыльцо и протягивает руку Аленке. Аленка берется одной рукой за Вовкину руку, другой – за сломанную перилу. Перила трещит, и Аленка хватается за Вовкино плечо.

– Ну даешь! – Вовка придерживает Аленку второй рукой, и на какую-то секунду Аленка чувствует на своей щеке шершавый пластырь.

– Пусти. – Аленка быстро идет по сумрачному коридору, под ногами хрустит стекло.

– Не туда, – кричит Вовка, обгоняет Аленку и сворачивает влево, в большую комнату без двери.

– Здесь школа была, – объясняет Вовка, но Аленка и так поняла – на полу валяются учебники, а в углу лежит половинка глобуса. Половинка аккуратная, с гладким краем, будто кто-то поделил Землю пополам.

– Я вон что нашел. – Вовка протягивает Аленке темно-синий альбом.

– Альбом для черчения, – читает Аленка, – и что?

– Что-что – открой!

Аленка открывает альбом. На первой странице большими буквами под трафарет выведено – туристический поход воспитанников Зареченского детского дома по маршруту «Заречье—Минск». На других страницах крупным разборчивым почерком расписан каждый день похода. В первый день воспитанники детского дома останавливались около деревни Смольяны. Дежурные готовили вермишель с мясом, а остальные собирали дрова или лежали на траве. А Герасименок В. и Власнев И. в траве кувыркались. В другие дни воспитанники возлагали цветы к обелискам со звездами. Рисунки обелисков тоже есть в альбоме. Еще есть рисунки шалаша с описанием, как его сделать.

– Ты собираешься в поход? – спрашивает Аленка.

Вовка кивает.

– В Минск?

– Дальше, – улыбается Вовка.

– Но они же ходили в Минск.

– Раз можно дойти до Минска, то можно и дальше, – объясняет Вовка. – Мы пойдем к Тихому океану.

– Кто это – мы?

– Мы с Иринкой. Следующим летом и отправимся.

Вовка подходит к большому окну без стекла. За окном – заросший пустырь, который когда-то был детдомовским огородом.

– Хочешь с нами? – вдруг спрашивает Вовка и перевешивается через пыльный подоконник.

– А Тихий океан – это где? – Аленка смотрит на глобус.

– На другой половинке, – отвечает Вовка.

– Далеко, меня бабушка не отпустит. – Аленка кладет альбом на подоконник и выходит из комнаты.

– Значит, не судьба, – кричит ей вслед Вовка.

Вовка сидит у окна со старым альбомом в руках и за детдомовским пустырем видит Тихий океан. Он еще не знает, что следующим летом по направлению пожарной части уедет учиться в кадетское училище. Иринку вернут Валентине, и они поселятся в новом доме, выделенном сельсоветом. А через три лета, когда Вовка будет на сборах всего в трехстах километрах от Тихого океана, в новом доме случится пожар, и Иринка погибнет. «Видно, судьба такая», – напишет Валентина сыну и попросит Аленку отправить письмо.

Аленка идет по усыпанной яблоками дорожке и не знает, будет ли яблочным тот год, когда она спрячет письмо Вовкиной мамы в половинке глобуса. «Тихий океан», – прочитает Аленка у гладкого края поровну поделенной Земли.

Ритуал

Про Лексеича написали, что его качества снискали авторитет. И что был он неравнодушным и преданным делу. Еще написали, что светлая память про Лексеича сохранится в сердцах. Фотографию Лексеича – там, где он в белом халате и без очков, напечатали в левом нижнем углу, прямо над телефонами редакции «Крупский вестник».

Лексеич умер вчера. А сегодня, с самого утра, Аленка и бабушка Соня приехали в райцентр за новой школьной формой – из старой Аленка за лето выросла. На том же автобусе в райцентр приехала Леокадия Степановна – жена, а теперь и вдова Лексеича. Леокадии Степановне надо купить костюм. «Для покойного», – объясняет Леокадия Степановна, и кажется, что она говорит не про мужа, а про незнакомца по имени Покойный. «Не подготовился Лексеич», – качает головой бабушка Соня. Сама она к смерти подготовилась. «Смертный узел лежит там», – напоминает бабушка Аленкиной маме всякий раз, когда простужается или гонит коров на далекое поле. Смертный узел на самом деле никакой не узел – стопка одежды с неоторванными бирками. Сверху стопки – вязаная темно-зеленая кофта, как будто бабушка надеется, что на том свете будет прохладное лето или теплая осень.

Похоронное бюро называется «Ритуал». Черные, скорбно вытянутые буквы жмутся друг к другу на низкой серой двери. За соседней дверью – магазин «Мелочи жизни». Вывеска на магазине – веселая, разноцветная, с пляшущими буквами.

– Погуляй пока по магазину, мы быстро. – Бабушка Соня кивает Аленке и ныряет вслед за Леокадией Степановной в серую дверь.

Аленка проходит мимо полки с новенькими навесными замками, перебирает открытки с красными тюльпанами и белыми ландышами, любуется спрятанными под стекло нитками макраме – салатовыми и ярко-розовыми. По магазину Аленка бродит долго, потом еще столько же стоит на крыльце и, наконец не выдержав, берется за ручку серой двери. Черные буквы «Ритуала» смотрят строго, неодобрительно смотрят. Дверь открывается, не издав ни звука, и Аленка входит внутрь.

– Большеват будет. – Леокадия Степановна протягивает черный пиджак сильно накрашенной женщине с завивкой. Женщина на работника похоронного бюро не похожа. Она похожа на секретаршу Зареченского сельсовета тетю Розу. Тетя Роза объявляет мужем и женой зареченских молодоженов и выдает свидетельства о рождении только что родившимся детям.

– Другие размеры на следующей неделе будут, – говорит женщина с завивкой.

– Так хороним же завтра, – растерянно моргает Леокадия Степановна.

Женщина с завивкой разводит руками и возвращает пиджак на вешалку – к черным брюкам. Вешалка с костюмом висит над гробом – бархат цвета переспелой вишни, внутри – блестящая белоснежная ткань. Аленка вдруг представляет, какое красивое платье может получиться из белоснежной ткани. Пышное, свадебное. И представляет, как невеста в красивом платье идет под руку с женихом. Жених – в черном костюме.

– Бери, большой – не маленький. – Бабушка Соня трогает Леокадию Степановну за рукав шуршащей блузки.

Школьную форму для Аленки выбирают быстро – рукава у платья длинноваты, но к Новому году выправятся. Передника два – простой черный и гладкий белый. Черный Аленка заталкивает на дно сумки, белый вытаскивает наверх. Платье несет на вешалке – чтобы завтра не утюжить. На обратном пути бабушка садится рядом с Леокадией Степановной – говорят про Веню из похоронного оркестра (дай Бог, чтоб не запил) и про блины с творогом на поминальный стол (с вечера печь надо). На свободном сиденье рядом с Аленкой едут костюм для покойного Лексеича и школьное платье для нее самой. Черный костюм Аленка отодвинула к самому окну, а платье к себе придвинула. Но его рукава все равно дотрагиваются до рукавов костюма.