Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица
Так вот о предмете – это «розовые очки». И я свои забыл где-то, а может, и потерял. Скорее всего, они свалились с носа, упали где-то на дорогу и были раздавлены чьей-то туфелькой, кажется «Byblos», и поэтому, взирая на все проявления заботы, любви, на все эти земляничные поляны сочувствия, я прекрасно понимал, что ей просто очень нужно, прямо-таки необходимо устроить собственную жизнь. Что, выбрав меня отцом своих детей, она уже никогда и ни перед чем не остановится. Что нет той стены, сквозь которую она не могла бы пройти в этом всепобеждающем стремлении обрести статус замужней женщины.
Женщины, дорогие мои, я хочу обратиться к вам: почему вам так важно звание «официальной жены»? И вот только не надо говорить, что я не прав, хорошо? Да, не спорю, среди нас есть моральные уроды, променявшие нормальную семью на суперкарьеру, профессиональное сердцеедство, извращенную форму однополого секса и на прочие социальные эрзацы нашего времени. Но сколько таких среди вас? Наверняка такое же количество, как и педерастов среди нас, мужчин. Если верить педерастам, то их никак не меньше 5% от всей мужской братии, то есть 5% геев, имеющих дело с фекалиями гораздо чаще, чем профессиональные ассенизаторы. Интересно, распространяются ли эти 5% на младенцев, не осознающих себя геями, и пенсионеров, которые, по-видимому, живут воспоминаниями о своем страстном пути анальных мачо. Мне, как человеку, который как-то не доверяет педерастам, хочется верить, что 5% – количество, сильно завышенное самими же педерастами, чтобы казаться значимей. Так вот, наверное, и вас, таких «неправильных», совсем не много. И знаете что? Я вам желаю счастья! Желаю, чтобы ваша неправильность в конце концов изжила самое себя. Прошла бы, как проходит ангина, и желательно в репродуктивном возрасте. Поверьте, что должность «мама» лучше любой другой должности на свете, а карьера счастливой жены – это лучшая карьера. Впрочем, вы можете сказать, что все это ерунда и мужской род стал слабоват. Так тем более я буду прав, так как вовсе не веду речь о «первом встречном». Отношения, брак – это такая штука, в которой мало «хотеть». Нужно еще и «мочь».
Мой брак начался, когда мне не было и двадцати, и зарождался он на руинах брака моих родителей. Одно словно выходило из другого, и, очевидно, болезнь матери передалась отпрыску. Просуществовав двенадцать лет, брак мучительно заболел и почти скончался. Лежит бедняга, жизнь в нем еле теплится, но отключать его от систем жизнеобеспечения я как-то не тороплюсь. Слишком многое, целая жизнь уйдет тогда без возврата, а я не хочу этого, не хочу, да и не могу сделать часть своей жизни недействительной. И если я не могу вспомнить ничего хорошего – это не потому, что ничего хорошего в браке не было, а потому, что у меня банально плохо с памятью…
Все началось очень давно. Было мне тогда 18 лет, и я стал студентом социологического факультета МГУ. Диковато быдловатый юнец, полутипичный выходец с московской окраины. Начитанный, но начитанный бессистемно, подкачанный, но невыносливый, нагловатый, но не дерзкий, а даже немного трусливый, вороватый и так далее. «Картошка», первые аккорды на гитаре. «От границы ключ, переломан пополам», разносившееся над колхозными полями, и Маргарита – студентка философского факультета. Для кого-то уже одно это будет исчерпывающей характеристикой. Для того, кто знает, что это единственный факультет, куда допускается прием абитуриентов с «легкими» психическими отклонениями. Она такая загадочная на первый взгляд, такая интеллектуальная. Мне так интересно было тогда с ней. Меня сжигала эта псевдолюбовь. Все эти полувздохи, все эти недосказанности и ночные многочасовые телефонные разговоры о высоком, особенно после всех этих Ксюш и Танюш – маленьких сисястых куркулих из вольного города Перово, раздвигавших ноги под собственное бубнение о замужестве и о том, что «подружка опять залетела, такая дура, ваще». А потом пелена с глаз спала вместе с первым минетом. Высокого в отношениях оставалось все меньше, понтов от Маргариты все больше. Дурочка возомнила, что может вить из меня веревки и манипулировать, как ей угодно, но что-то или кто-то, кто всегда заставлял меня поступать так, а не иначе, наверное, тот, кто сидит справа от Джубадзе, нашептал мне однажды нужные безжалостные слова, и Маргарита так и не нашла во мне своего Мастера. К слову сказать, она ищет его до сих пор. Она стала такая умная, окончила еще один факультет МГУ, психологический, и работает по специальности в какой-то бюджетной шарашке. Психолог, мать ее… Я встретился с ней как-то осенью 2004 года и был поражен тем, что «психолог», ничего не знавший о семейной жизни, о взаимоотношениях детей и родителей, прихлебывая «Martini», бывший вместе с другим алкоголем у нее в большом почете, с ходу начала давать мне наставления о том, «как надо» воспитывать дочь. Я не стал слушать, а зачем-то жестко прервал ее, высказав свою точку зрения на воспитание собственной дочери. На этом мы и расстались, и надеюсь, что уже навсегда.
Однажды холодным сентябрьским вечером 1992 года я вышел в свой унылый перовский двор. Мне некуда было податься, и я бесцельно нарезал круги, напевая тот самый кусочек из «Чайфа», про то, как «разливал в стаканы я «Киндзмараули» и «не со мно-о-о-й ты, не со мно-о-й». Меня охватило блаженное ощущение депрессии, которое так вставляло в юности и которое так тяготит меня теперь, проев, подобно кислоте, серьезные бреши в моем сознании. Да-да, раньше, в «добрачный период», я почти искусственно вызывал у себя эту сладкую маету, под которую так хорошо курилась сигарета и пился Smirnoff – мое любимое пойло в то время. Любимое и такое редкое, ибо Smirnoff тогда продавался только в «валютах». Были такие «магазинчеги для KRUTыx»: аналог сталинских торгсинов, как их описывает Булгаков. Помните, когда Бегемот и Коровьев приходят в Торгсин и устраивают в нем тарарам, попутно вбивая в кадушку с сельдью керченской отборной задницу жулика, выдающего себя за иностранца, а на самом деле какого-нибудь цеховика-кустаря или просто начальника вагона-ресторана. Интересно было бы узнать у автора, кем же на самом деле был этот «фиолетовый иностранец»?! Но не узнаем, не узнаем мы с вами об этом никогда, ибо находится Михаил Афанасьевич «в местах столь удаленных, что вызволить его оттуда не представляется возможным». Я, впрочем, надеюсь, все же узнать. Позже увидимся, может быть…
Итак, я жаждал общества, общества кого-то, кто сможет понять и принять меня с моим смешным горем, которое казалось тогда для меня огромным и наиболее значимым, чем что бы то ни было. И я направился к телефонной будке, которую в то время еще не снес Кес…
Адские одноклассники и Дима Христос
