Сара Уотерс - Бархатные коготки
И вот Трикки снова представил публике нашего местного, кентского петиметра, и я затаила дыхание.
На этот раз, когда она крикнула «Хелло!», толпа откликнулась мощным радостным эхом: не иначе, подумала я, весть о ее успехе распространилась по округе. Теперь я, разумеется, смотрела на нее сбоку, и это было немного странно, однако, когда она, как накануне, прогуливалась по краю сцены, мне почудилась в ее походке особенная легкость, словно восхищение публики дало ей крылья. Опершись пальцами о бархат непривычного сиденья, я подалась вперед. Ложи «Варьете» располагались очень близко к сцене — от певицы меня отделяло меньше двадцати футов. Мне были видны все восхитительные детали ее костюма: часовая цепочка между пуговицами жилета, серебряные запонки на манжетах; со старого места на галерке я не могла их разглядеть.
Ее черты я тоже видела отчетливей. Уши — маленькие, не проколотые. Губы — теперь я видела, что ярко-розовые они не от природы, а от грима. Зубы — молочно-белые; глаза — шоколадно-коричневые, как волосы.
Номер длился, как мне показалось, одно мгновение — оттого, что я знала, чего ожидать, а также не столько слушала, сколько рассматривала певицу. Ее снова вызывали на бис — два раза, и под конец она, как и прежде, исполнила чувствительную балладу и бросила в зал розу. На этот раз я разглядела, кто ее поймал: девушка в третьем ряду, в соломенной шляпе с перьями и желтом атласном платье с вырезом и короткими рукавами. И эту хорошенькую девушку, совершенно незнакомую, я в ту минуту готова была возненавидеть!
Я перевела взгляд на Китти Батлер. Подняв свой цилиндр, она проделывала заключительный приветственный взмах. Заметь меня, подумала я. Заметь! По совету мужа телепатки я выписала эти слова в голове алыми буквами и раскаленными, пылающими направила прямо в лоб певице. Заметь меня!
Она обернулась. Сверкнула глазами в мою сторону — заметить только, что ложа, вчера пустая, теперь занята, — потом нырнула под опускающийся темно-красный занавес и исчезла.
Трикки потушил свечу.
*— Ну что, — начала Элис, когда я вошла в зал (в нашей квартире, а не в устричном ресторане на нижнем этаже), — как выступала сегодня Китти Батлер?
— Небось точно так же, как в прошлый раз, — предположил отец.
— Ничего подобного, — ответила я, стягивая перчатки. — Еще лучше.
— Ну и ну! Если так пойдет дальше, какова же она будет в субботу!
Элис глядела на меня, губы ее подрагивали.
— Хватит терпения дождаться субботы, Нэнси?
— Хватит, — отвечала я нарочито безразлично, — только зачем? — Я повернулась к матушке, которая шила, сидя у пустого камина. — Ты ведь не будешь против, если я завтра снова поеду в «Варьете»?
— Снова? — изумленно повторили все домашние. Я смотрела только на матушку. Она подняла голову и взглянула на меня озадаченно и чуть хмуро.
— Почему бы и нет, — протянула она. — Но право, Нэнси, проделать такую дорогу ради одного-единственного номера… К тому же в одиночку. А не может ли Фред тебя проводить?
Кто мне меньше всего был нужен при следующей встрече с Китти Батлер, так это Фред. Я возразила:
— О, его на такое представление никаким арканом не затянешь! Нет, поеду одна.
Я произнесла это твердо, словно ежевечернее посещение «Варьете» было тяжелой обязанностью, которую я из великодушия старалась исполнять безропотно, никого не беспокоя.
Повторно наступило неловкое молчание. Наконец отец проговорил:
— Чудачка ты, Нэнси. Тащиться в Кентербери по такой жуткой жаре — и уйти с конца представления, ни глазком не взглянув на Галли Сазерленда!
Все засмеялись, вновь неловко замолчали, и в конце концов разговор перешел на другие темы.
*Когда я возвратилась домой после третьей поездки в «Варьете», мое робко выраженное намерение вернуться туда и в четвертый, и в пятый раз было встречено недоверчивым хмыканьем и усмешками. У нас в гостях был дядя Джо; он бережно наливал пиво в наклоненный стакан, но, услышав смех, поднял взгляд.
— В чем дело? — спросил он.
— Нэнси втюрилась в Китти Батлер из «Варьете», — отозвался Дейви. — Представляешь, дядя Джо, втюрилась в петиметра!
— Заткнись, — крикнула я.
Матушка строго на меня взглянула:
— Это вам, мадам, лучше помолчать.
Дядя Джо отхлебнул пива, слизнул с бороды пену.
— Китти Батлер? Это ведь та девица, которая переодевается в парня? — Он состроил гримасу. — Ну, Нэнси, чем тебе настоящие-то парни не угодили?
Отец наклонился к нему.
— Да ладно, про Китти Батлер нам только говорят. — Он подмигнул и потер себе нос. — Думаю, она положила глаз на какого-нибудь юнца в оркестровой яме…
— Ах так, — многозначительно кивнул Джо. — Надеюсь, бедняга Фредерик не скумекает, а то…
Тут все обернулись ко мне, и я вспыхнула, тем, вероятно, подтвердив отцовские слова. Дейви фыркнул, матушка, прежде хмурившаяся, заулыбалась. Я промолчала, предоставив им думать что угодно, и вскоре, как в прошлый раз, все заговорили о чем-то другом.
Молчанием можно было провести родителей и брата, но не сестрицу Элис: она знала обо мне все.
— Ты правда положила глаз на какого-то парня в «Варьете»? — спросила она, когда все домашние улеглись в постель.
— Конечно нет, — отвечала я спокойно.
— Ты ездишь туда ради мисс Батлер?
— Да.
Наступившую тишину нарушал только отдаленный грохот колес и слабое цоканье копыт на Хай-стрит, а также совсем уже чуть слышный шелест волн, пробегавших по гальке в заливе. Свечу мы потушили, но окно оставили открытым и ставни распахнутыми. В свете звезд я видела, что веки Элис подняты. В ее глазах читались противоречивые чувства: любопытство и отвращение.
— Ты ведь к ней неравнодушна, так? — спросила она наконец.
Я отвела глаза в сторону и ответила не сразу. Когда я заговорила, то обратилась не к Элис, а к темноте.
— Когда я ее вижу… — сказала я, — это похоже… не знаю, на что это похоже. Словно я прежде вообще ничего не видела. Я как будто наполняюсь, как бокал наполняется вином. Гляжу номера, что идут раньше, — они ничто, они как пыль. Потом она выходит на сцену и… Она такая красивая, костюм на ней такой славный, голос такой приятный… При виде ее мне хочется одновременно смеяться и плакать. У меня болит вот здесь. — Я положила руку на грудину. — Никогда прежде мне не встречались такие девушки. Не знала даже, что такие бывают… — Мой голос задрожал и стих, больше говорить я не могла.
Снова наступила тишина. Открыв глаза, я посмотрела на Элис — и сразу поняла, что мне не следовало пускаться в объяснения, что с ней, как с остальными, нужно было помалкивать и хитрить. Ее лицо выражало на сей раз вполне недвусмысленные чувства: это были потрясение, испуг, неловкость или стыд. Я была чересчур откровенна. Мне казалось, будто мое восхищение Китти Батлер загорелось во мне подобно факелу, а когда я неосторожно открыла рот, луч вырвался наружу, в темную комнату, высвечивая все кругом.
