Нина Федорова - Семья
— Войдите, пожалуйста, — сказала Бабушка, кланяясь и приглашая англичанина в дом.
Господин вошел — ив полчаса была заключена удивительная сделка: лучшая комната в доме, с балконом в сад, была сдана, и деньги, тут же и без просьб и торговли, были уплачены вперед за два месяца. Они уже лежали посередине стола, в обыкновенных банковых билетах. Комната же была снята для благородной английской дамы. Дама эта, по словам господина, была не очень молода, не так давно овдовела и была, во всех смыслах, совершенно одинока в Тянцзине. Посещениями ее никто не будет тревожить. К сожалению, дама не может похвалиться прекрасным здоровьем, хотя, с другой стороны, ее нельзя назвать и больной — совсем напротив. Предвидя возможные и непредвиденные расходы, господин считал своим долгом сказать, что дама вполне располагает материальными средствами и все подобные расходы будут оплачены братом дамы, мистером Стоуном, который в настоящее время уже спешит из Англии, из Ливерпуля, в Китай. Мистер Стоун прибывает с единственной целью — ликвидировать коммерческие дела мистера Парриша — «Кожи и кости Туркестана». Дама — жена покойного мистера Парриша. Закончив ликвидацию дела, мистер Стоун, без сомнения, ликвидирует и все личные дела сестры. Он же — то есть пришедший господин — только партнер в фирме «Кожи и кости». Имени своего господин не назвал, да он и не держался на равной ноге в доме №11. Нисколько. Он лишь считал своим долгом — своим исключительно христианским долгом — позаботиться о даме, вдруг оказавшейся в полном одиночестве. Тут господин слегка вздохнул и добавил, что дама еще недавно была совершенно очаровательной женщиной, но так как в этом мире все превратно, то изменилась и дама… Но все же он хочет надеяться, что переменится и это. Тут господин посмотрел на всех строго и просил запомнить, что с помещением дамы в пансион № 11 совершенно оканчивается его личное участие и заботы о даме. Он — только партнер фирмы и уезжает на лето. Его последним словом будет просьба оказывать даме возможно больше внимания. Она нуждается в постоянном внимании, будучи неустойчивой в неутешном горе. На тревожные вопросы Бабушки господин ответил, что дама станет есть что дадут, всегда будет всем довольна и в пансион прибудет к вечеру того же дня.
Он ушел, оставив на столе деньги. Бабушка в смущении смотрела на них. В ее кругу, в те прежние времена, никто не давал денег так — прямо на стол или в руки, как в лавке. Они передавались в конверте, незаметно. Но все же это были деньги, и как они были нужны!
Стали поспешно готовить комнату для дамы. Мать и Бабушка за работой высказывали всевозможные предположения о необыкновенном событии. Мадам Милица и маленький Дима старались помогать в работе и развивать тему разговора.
— Англичанка! — вслух и зловеще размышляла Милица. — Как этому верить? Настоящая благородная английская дама в русском пансионе, все ест и никуда не ходит! И заметьте, к ней тоже никто не ходит. Партнер спешит уехать на дачу, но брат торопится на место действия. Сумел снять комнату на два месяца, не назвав своей фамилии. Деловой человек всегда наслаждается своим именем. Как хотите, это — необыкновенное происшествие, и на дне его лежит тайна.
Всем стало не по себе, даже немного жутко. Дима взял Бабушку за руку, чтоб, на всякий случай, быть к ней поближе.
— Не будем заглядывать в будущее, — умиротворяюще сказала Мать, Татьяна Алексеевна. — Может, и нет большой тайны. Ведь у нас нет доказательств…
— Доказательств? — Мадам Милица сверкнула глазами. — А деньги? И — вы обратили внимание? — не за один, а за два месяца, и вперед. Я это вижу в первый раз в жизни. Честный человек избегает платить вперед. Много вы видели авансов от квартирантов? А этот визитер разговаривает свысока, а деньги так и кидает на стол. Мне он даже на поклон не ответил. Сноб английский!
— Вы только отчасти правы, — заговорила Бабушка кротко. — Англичане, конечно, несколько снобы, но такими они бывают в чуждой для себя обстановке, в чужих краях, и особенно здесь, на Востоке. У себя дома они очень радушны. Я два раза была в Англии. Они там гостеприимны…
— Еще бы! — усмехнулась мадам Милица. — Там у вас были деньги. Снобы исключительно гостеприимны к чужому богатству.
— А почему снобы знают, что у Бабушки сейчас нету денег? — спросил Дима.
— Детка, не будем осуждать людей, — ответила Бабушка.
В комнате стало тихо. Шуршали лишь щетки и тряпки. Дима старательно, пальчиком, вытирал пыль с рамки зеркала.
— Ах! — вдруг вскрикнула мадам Милица. — Я как-то подавлена всем случившимся. Мне нужен кофе, и сию же минуту.
— Там осталось в кофейнике, — с радостной готовностью откликнулась Бабушка. — Сейчас подогрею.
— Нет, — гордо возразила мадам Милица, — в такой момент мы не станем пить подогретого кофе. Заварим свежий, — и с благородным великодушием добавила: — Поставьте на стол четыре чашки.
В шестом часу вечера были привезены вещи миссис Парриш. Сундуки, чемоданы, ящики — все было наилучшего английского вида, солидное, богатое, прочное.
В семь часов, когда уже наступили сумерки, большой, роскошный автомобиль остановился у калитки пансиона №11. Дверца автомобиля быстро раскрылась. Первым появился огромный бульдог. Он вышел спокойно, с достоинством, не торопясь отошел в сторону и остановился у стены. Взгляд его был мрачен. Казалось, что он не одобрял происходившего. За ним из автомобиля проследовал господин, утренний посетитель. Затем выпрыгнул, словно выброшенный пружинкой, шофер, — и вдвоем они почти выволокли из автомобиля высокую, грузную даму, которая сопротивлялась, отбивалась от них и кричала по-английски господину звонким, полным энергии голосом:
— Скотина! А-а-а! Куда вы меня тащите! Чудовище! Пустите! Дайте мне выйти самой! — И она легко выпрыгнула из автомобиля. Это была высокая, цветущая женщина с приятным, но несколько отекшим лицом. Прическа ее была сильно растрепана, падали шпильки, платье было помято и в беспорядке — и все же сразу всем было ясно и очевидно, что дама эта, миссис Парриш, была действительно настоящая английская леди. Самым удивительным в ней был голос: здоровый и свежий, он походил на голос хорошего мальчика.
На крыльце дома, в ожидании прибывшей, уже стояла живописная группа. Бабушка и Мать, в лучших своих платьях, приветливо улыбались и кланялись. Дима, только что начисто вымытый, с не просохшей еще мыльной пеной на висках, мячиком выкатился из дома. За ним, как луна, выплывала мадам Милица в ореоле своих черных кудрей.
Встреча и внедрение в пансион вновь прибывшей оказались трудной и сложной церемонией. Все были взаимно удивлены, все нервничали — и каждый по-своему. Мать и Бабушка старались не показать, как они шокированы. Господин старался не встречаться ни с кем глазами, — он смотрел то на небо, то на свои перчатки. Шофер крутился около миссис Парриш с видимым намерением подхватить ее, если она станет падать. От мадам Милицы исходили неясные восклицания и жаркие лучи любопытства. Красота собаки поразила Диму. Собака была мечтой его жизни. Одна только миссис Парриш, по-видимому, не испытывала никакого смущения. Покачиваясь, в туфлях с очень высокими каблуками, из которых один был наполовину оторван, она подошла к крыльцу, с удивлением посмотрела на незнакомые лица — и вдруг широко и мило всем улыбнулась. Господин мигнул шоферу, чтобы воспользоваться благоприятным психологическим моментом и втащить даму на крыльцо. Но едва он коснулся ее руки, как миссис Парриш встрепенулась и закричала:
