Фэнни Флэгг - Стоя под радугой
– Кто первым? – Он задрал голову.
Бобби с места не двинулся. Тогда Монро сказал:
– Ты придумал. Ты и лезь первым.
– Да нет, ничего, можешь ты первым, если хочешь. Мне все равно.
– Да нет уж, надо все по-честному. Ты придумал – тебе и лезть.
Монро прижал его к стенке, отступать некуда.
– Ладно, если боишься, я пойду.
– Не боюсь я, просто ты ведь придумал, вот и все.
– Тогда сам иди, раз хочешь.
Монро снова поглядел вверх:
– Я не хочу.
Бобби сказал как можно беспечнее:
– Ладно, я пойду, но помни – Мак Уоррен сказал ни в коем случае не смотреть вниз, пока не долезешь.
– Ладно.
– Ну, вперед.
Бобби вдохнул побольше воздуху, поставил ногу на первую ступеньку и начал карабкаться по узкой железной лестнице. Вскоре они поняли, что подъем обещает быть долгим и крутым. Они не учли, что чем выше, тем жарче будет припекать, тем труднее держаться за скользкие железные перила потными руками, не говоря уж о ветре, который так и норовит сорвать их и швырнуть наземь. Через час – по крайней мере, казалось, что прошел час, – они наконец достигли верхушки – еле дыша, обливаясь потом, измученные пеклом и жаждой. На крошечной круглой площадке из гофрированной стали пришлось сесть, так дрожали ноги. Лицо у Монро было таким же красным, как надувные шарики у него в кармане.
Посидев, они собрались с силами и отважились встать и выглянуть за ограждение. Монро сказал:
– Ух ты! Под нами тыщ десять футов. Мы выше, чем на самолете, даже выше Эмпайр-стейт-билдинг!
Выше-то, конечно, не выше, но ошибиться немудрено. Бобби и Монро частенько забирались на дерево или крышу гаража, но тут и сравнивать смешно. Отсюда видать на много миль вокруг.
Бобби просто онемел. Мир-то вовсе не круглый, как глобус в папином кабинете, нет, он плоский, совсем как карта, разлинованная на коричневые и зеленые квадраты. Но когда Монро указал направо, на их родной город, Бобби второй раз в своей юной жизни испытал шок.
– Глянь, – сказал Монро, – вон церковь, а вон наша школа, узнаешь?
Бобби открыл рот. Нет, быть того не может. Элмвуд-Спрингс час назад был для него огромным городом, а оказался всего-навсего горсткой домишек и улочек не длиннее дюйма – жалкий лоскуток жизни посреди пустыни. Вон она, Мейн-стрит, главная улица: с одной стороны церковь, с другой – Масонская ложа. Черные точки не крупнее мурашей ползают туда-сюда, ездят игрушечные машинки величиной со спичечный коробок, а дома – как фишки в «Монополии».
Монро сказал:
– А вон твой дом. Видишь радиомачту на заднем дворе?
Бобби напряг глаза, всматриваясь. Точно, его дом. Вон красный фонарь на верхушке мачты, а если прищуриться, можно заметить и черную точку во дворе, что вешает белье на веревку. Потом вдруг до него дошло: черная точка – это его мама! И следом пришла в голову вторая мысль, напугав его чуть не до смерти. А что, если он стоял бы сейчас дома, на заднем дворе, а кто-то разглядывал его сверху? Ведь это он тогда был бы не крупнее муравья. Нет, половинки муравья… Не больше блохи! Для того, кто смотрит отсюда, он бы вовсе не был центром гигантской вселенной, драгоценностью, что родители берегут как зеницу ока. Для того, кто смотрит отсюда, он был бы ничем и никем, такой же черной крапинкой на планете Земля, как остальные. Его прошиб холодный пот.
– Мне надо домой, мама ждет, – сказал он. И начал спускаться.
Монро кричал вслед:
– Погоди, мы же еще не надули шары. Стой!
Но Бобби не слышал. Единственным звуком в ушах был бешеный стук сердца, а единственной мыслью – как можно быстрее попасть на землю, домой, где он будет нормального размера.
А Монро, брошенный в одиночестве, драпать не собирался. Не дождетесь. Раз уж он залез на такую высоту, пусть об этом узнают. К черту Бобби Смита, он сам надует шары. Вытащив шарик из кармана, стал надувать – и вдруг вспомнил. Подбежал к лестнице и заорал вниз:
– Бобби, погоди, нитки-то у тебя!
Поздно. Бобби уже на полпути к земле.
Добежав до дома, Бобби распахнул дверь, юркнул к себе в комнату и бросился на кровать. Анна Ли была на веранде. Заметив выражение его лица, она решила, что за братом кто-то гонится. Может, Лютер Григгз, здоровенный бугай, не упускавший шанса надавать Бобби тумаков? Но нет, Лютера не видно.
Бедняга Монро проторчал на башне еще минут сорок пять, пытаясь привязать к железной ограде хотя бы один красный шарик, но все они улетели.
А для Бобби этот день значил гораздо больше, чем неудавшаяся проказа с шариками. Он впервые увидел себя со стороны, а не из центра собственной гигантской вселенной. Ему всегда казалось, что он особенный. А получается, он всего-навсего точка среди таких же крошечных точек? Неужели такое возможно?
Потрепанная Энн
В тот вечер Бобби был на удивление ласков и после ужина, когда все вышли скоротать вечер на веранде, пристроился головой на коленях матери, сидевшей на качелях, и уснул, чего с ним не случалось лет с шести. День был необычайно жарким, и теперь все семейство, включая Джимми и собаку Дороти, рыже-белого кокер-спаниеля по кличке Принцесса Мэри Маргарет, наслаждалось прохладой. Ночь выдалась тихая, и все с удовольствием слушали стрекот кузнечиков и скрип качелей. Дороти смотрела на Бобби. Он крепко спал у нее на коленях и не проснулся, даже когда она поменяла затекшую ногу. Она убрала ему волосы со лба.
– Небось напроказил что-нибудь. Вон как убегался.
Анна Ли сказала:
– Я думала, за ним снова гонится Лютер Григгз. Днем он влетел в дом на скорости сто миль в час.
Дороти вздохнула:
– Боюсь, этот Григгз когда-нибудь его покалечит. Он уже на голову выше Бобби.
Док выбил пепел из трубки о край ступени.
– Ну, я бы не волновался. Бобби, может, и не вышел ростом, зато шустрый.
Дороти подумала и согласилась:
– Да, ты прав. На днях, пока я включала радио, он успел выскочить из дому и очутиться далеко в поле, одна макушка мелькала.
Анна Ли – подросток, которая теперь называла брата не иначе как «этот ребенок», – высказалась:
– Этот ребенок – сплошная проблема, правда, мама?
– Да, но бывает милым, если захочет. Просто возраст, наверное.
– Я была такая же? – спросила Анна Ли.
– Нет, ты была сущим ангелом. Помнишь, Мама?
Мама Смит кивнула:
– Точно. Ты была очень воспитанной девочкой. Я тебя везде с собой брала, и никаких проблем – возишься себе с куклой, не пикнешь.
– Ты очень любила своих кукол, – улыбнулась Дороти. – Одна была такая большая, ее звали Потрепанная Энн. Твоя любимица, ты с ней не расставалась.
