Владислав Отрошенко - Дело об инженерском городе (СИ)
место своего нахождения.
Дальнейшие записи, как сформулировал в 1818 году атаман Адриан Денисов, при
котором журнал итальянца попал в распоряжение Войсковой канцелярии, “производились в неизвестное время в неустановленном месте”.
*
Запись № 1
“Сегодня император принял меня благосклонно. Он не затребовал от меня никакого
подарка. Если бы это случилось, я вынужден был бы ответить ему отказом в
присутствии многочисленных вельмож. Но император словно знал, какая участь
постигла серебряную табакерку с портретом моего прадеда Герардо. Я нес ее с
собой на аудиенцию, мысленно простившись с этой семейной реликвией, как
простился со многими другими предметами, столь же для меня драгоценными. Я
утешал себя лишь той мыслью, что никому, кроме императора, еще не удавалось
добиться от меня подношения. “У меня есть одна вещь, достойная внимания, но
она предназначена в подарок его величеству”, — так отвечаю я всякий раз, когда
кто-либо приступает ко мне с грозным требованием подарка, что происходит здесь
беспрестанно. Я воспользовался спасительным заклинанием и сегодня. Лицо
чиновника, который сопровождал меня из тюрьмы во дворец, показалось мне
знакомым. Однако я предпочел не заводить с ним разговора. Думая о предстоящей
беседе с императором, я решил поберечь свои силы, а также силы моего нового
переводчика, весьма обходительного молодого человека по имени Даир, состоящего
на службе в императорской канцелярии. Мы уже находились во дворце, когда
чиновник вдруг объявил, что я должен что-нибудь подарить ему. Я показал ему на
ладони табакерку и произнес свое заклинание. Но оно не возымело никакого
действия. Чиновник взял табакерку, отдал ее своему слуге и надменно посмотрел
мне в глаза. Затем он выговорил несколько слов. Даир перевел мне их так: “Тебе
следовало бы найти для великого императора Туге что-нибудь получше!”
Запись № 2
“Мы продолжаем двигаться на юго-восток. Ощутить это невозможно. Но так
утверждает император. Он нисколько не смутился, когда я прямо спросил у него, известно ли ему, где находится столица его империи.
— Мы достигли озера, которое гудит (Abbiamo raggiunto il lago che romba)***, — перевел мне Даир его ответ.
— Простите, ваше величество, — возразил я, — но я хотел бы узнать, имеете ли
вы более широкое представление о том, на какой территории находится Новый
Каракорум?
Я подбирал слова весьма осторожно. Вопрос, тем не менее, показался императору
странным. Выслушав перевод, он удивленно взглянул на меня. Затем произнес
довольно длинную речь, которую Даир перевел мне коротко: — Великий император Туге отвечает тебе: Новый Каракорум кочует в настоящее
время по территории улуса Джучи — так называется испокон веков западная часть
империи.
Среди императорских секретарей, записывавших нашу беседу, был тот чиновник, который завладел моей табакеркой. Он ни разу не посмотрел в мою сторону”.
Запись № 3
“Никогда еще не встречал я города, столь похожего на дом. Улицы Нового
Каракорума не что иное, как темные и запутанные коридоры. Что же касается
площадей, то им следовало бы называться комнатами или залами, в зависимости от
размеров. Обширных залов здесь попадается немного. Дневной свет проникает
только в те из них, которые имеют в центральной части потолка круглое
отверстие. Оно служит, как пояснил мне Даир, “для того, чтобы дым уходил от
очага”. Большие очаги, выложенные из камня и постоянно полыхающие, действительно встречаются в таких залах. Однако я полагаю, что у этих
отверстий есть и другое назначение. Сквозь них наружу поднимаются высокие
башни. Последние не имеют ни окон, ни бойниц, но зато в изобилии украшены
знаменами, большею частью белыми, с изображением кречета. В просветах между
краями отверстий и стенами башен иногда появляется полуденное облако, луна или
птица — и это все, что можно увидеть из Нового Каракорума. А между тем
император Туге пребывает в полной уверенности, что он управляет огромной
частью мира. Нет никаких сомнений, что империя существует только в его
воображении. Однако сколько усилий затрачивают его подданные, чтобы
поддерживать эту иллюзию! В императорской канцелярии беспрерывно трудятся над
бумагами сотни писцов и всевозможных чиновников; снаряжаются императорские
курьеры; издаются указы и предписания; рассылаются письма и извещения… Кому?
Куда? В пространство империи! В то фантастическое пространство, о котором
император знает лишь одно — что оно “очень обширно”. Разумеется, никакой карты
империи здесь нет. Да и нужна ли она его величеству?”
Запись № 4
“Напрасно я пытался выяснить сегодня, сколько времени существует Новый
Каракорум. О времени здесь судят произвольно. Для его измерения служат
процессы, длительность которых не может быть постоянной, ибо она зависит от
случая. Вот единицы времени, которыми пользуется император Туге, — записываю
их в том порядке, в каком я их узнал из утренней беседы с ним: “время, в течение которого ящерица остается неподвижной”; “время выкуривания одной трубки”;
“время, нужное для того, чтобы жук взлетел с ладони ребенка”; “время, за которое слуги находят перстень, потерянный господином”.
Название периода или отрезка времени может быть связано с любым явлением, нечаянно попавшимся на глаза. Есть “время, когда сильно трепещут флаги на
башнях”, “время, когда быстро ползет муравей по стене”.
Утренний час, в который я расспрашивал императора о мерах времени в его
империи, он назвал, взглянув на того чиновника, что присвоил мою табакерку, “временем, когда секретарь Церен часто макает перо в чернильницу”.
Что ж, в таком случае мне следовало бы назвать это время временем, когда я
узнал в секретаре Церене того самого унтер-офицера, которого я видел во дворце
правителя страны казаков… Да, это был несомненно он — калмык, исчезнувший
незадолго до страшной бури, разрушившей в Черкасске многие строения. Но узнал
ли он меня?”
Запись № 5
“Я ошибался, карта существует. Сегодня я вновь задал вопрос императору о
размерах империи. Он ответил буквально следующее: — От восточных пределов государства до западных — четыреста уртонов.
— Я полагаю, ваше величество, — сказал я, — что уртон — это мера расстояния, но какое именно расстояние она обозначает, мне неизвестно.
— Расстояние между двумя почтовыми станциями, — ответил император.
— Я благодарен вашему величеству за это разъяснение. Однако мне было бы легче
понять, сколь велико расстояние в четыреста уртонов, если бы вы выразили его в
иных единицах измерения.
Выслушав перевод моей просьбы, император кивнул и погрузился в молчание. Оно
длилось довольно долго, может быть, столько времени, сколько “ящерица остается
неподвижной”. По крайней мере, была такая минута, когда император закрыл глаза
и задремал, что предвещало окончание беседы. О том, что его величество больше
не желает говорить, объявляет обычно начальник императорской канцелярии
господин Илак. Я терпеливо ждал этого объявления. Но заговорил сам император.
— Великий император Туге, — перевел Даир, — согласен сказать тебе иначе: от
восточных пределов государства до западных лежит путь в тысячу двести кочевок.
Мне ничего не оставалось, как снова поблагодарить моего собеседника за ответ, лишенный для меня всякого смысла. Но едва лишь Даир взялся переводить мои
слова, император остановил его жестом и что-то сказал, обратившись к господину
Илаку. Тот удалился из аудиенц-зала и вскоре вернулся, неся на вытянутых руках
кожаный футляр цилиндрической формы. Приблизившись к императору, он опустился
на колени. Туге произнес несколько слов и взмахом руки указал на меня, после
чего господин Илак поднялся на ноги, подошел ко мне и, раскрыв футляр, развернул передо мной карту. “Spatiosissimum Imperium Mongaliae Magnae juxta recentissimas observationes mappa geographica accuratissime delineatum opera et sumtibus Matthaei Seutteri”****, — прочитал я титульную надпись, сделанную
в левом нижнем углу, в картуше… Как сожалею я теперь, что при этом я вынул из
кармана и надел очки! Увидев их, император объявил, что “эту вещь” я должен
ему подарить — сегодня, сейчас, сию минуту, “во время, когда степной сурок
жует сухую траву в позолоченной клетке”… Но даже без очков я рассмотрел карту
империи монголов достаточно хорошо, чтоб убедиться, что на ней изображены те
