Петер Штамм - Не сегодня — завтра
— Без малого десять лет.
Сильвия рассмеялась и вернулась в кровать. Поцеловала его в губы. Андреас обнял ее и потянул к себе. Она села.
— Теперь можешь дать мне что-нибудь выпить.
Андреас надел брюки и отправился на кухню делать кофе. Сильвия пошла за ним. Сказала, что не понимает, как он может жить в такой крохотной квартирке.
— На большую не хватает денег.
— У меня есть друзья, которые продают квартиру в Бельвиле. Три большие комнаты, и недорого. А за эту ты точно получишь четыреста тысяч. Тут престижный район.
Андреас ответил, что не так уж мала его квартира. И ему здесь нравится. Больше места ему не нужно. Потом он рассказал Сильвии об Анжелике и Йенсе и о своей любви к Фабьен.
— Одна и та же история, — заключил он. — С ума можно сойти.
— Но твоя плохо кончилась.
— Для меня, — сказал Андреас. Он протянул Сильвии чашку и сел на кухонный стол. — Не исключено, что она виделась с этим писателем. Он живет на Мальорке. Ничего невозможного тут нет.
— Но зачем же ей рассказывать историю со счастливым концом?
— Понятия не имею.
— Наверно, она была в тебя влюблена. Наверно, ей хотелось, чтобы все хорошо кончилось.
— Я вел себя, как последний дурак, — сказал Андреас.
Сильвия спросила, что же особенного было в этой Фабьен. Она была очень красивой, ответил Андреас. Но было и что-то еще. Если б он познакомился с Фабьен сегодня, она бы ему тоже понравилась, и, наверно, он даже заговорил бы с ней, закрутил бы роман. Той большой любви, которую она принесла в его жизнь, не было бы ни за что. Вероятно, ему нужна была не Фабьен, а прежнее чувство любви, безоглядность этого чувства, которая сбивала его с толку и через двадцать лет.
— Бык, которого подводят к телке, тоже думает, что влюблен, — рассмеялась Сильвия. Сказала, что ей пора, и пошла в спальню одеваться. — Напиши ей, — посоветовала она, прощаясь.
Андреас решил написать Фабьен, но все время откладывал и, наконец, забыл. В школе произошел неприятный инцидент: несколько учеников подрались на перемене. Один из драчунов учился в классе Андpeaса, и надо было разговаривать с директором, родителями и социальным работником. Потом пришло письмо от Вальтера. Андреаса удивило, что Вальтер пишет ему. Они перезванивались раз в несколько месяцев и никогда подолгу не разговаривали. Иногда Вальтер присылал из отпуска открытку, под которой подписывалась вся семья, на Рождество — письмо, в котором рассказывал о том, что случилось за год, а больше они не переписывались. К письму прилагался бланк договора. Уборка могилы, прочел Андреас. Внизу от руки были внесены имена его родителей, а в графе Заказчик значились Вальтер и он.
Нижеподписавшийся заказчик/нижеподписавшаяся заказчица обязуется покрыть расходы могильщика по транспортировке надгробного памятника. Выравнивание земли и восстановление поверхности могильного участка производятся за счет прихода.
Вальтер этот бланк подписал. Обычно, разъяснял он в письме, могилы сносят лишь через двадцать лет, но в данном случае захоронение считается могилой матери. Останки отца ведь погребли в урне. Тогда они, как Андреас, наверно, помнит, и отказались от своих прав. Ему неудобно беспокоить Андреаса по этому поводу, но он не хотел бы принимать решение в одиночку. Он подумал, что, возможно, брат еще раз захочет побывать на могиле отца. До осени ее точно трогать не будут. Если он приедет в Швейцарию, то, само собой, может у них остановиться. Они будут рады снова увидеть его. Вальтер подписался «Твой брат», и это покоробило Андреаса.
Ему вспомнились похороны отца. День выдался жарким. Вальтер с семьей жили тогда еще в квартире, и Андреас отказался от предложения переночевать у них. Он снял номер в гостинице на рыночной площади. Вальтер предложил заехать за ним утром, но Андреас попросил его не беспокоиться.
На протяжении всей поездки он находился в каком-то трансе. Простейшие решения давались ему с огромным трудом, и он не мог думать ни о чем, кроме мелочей. Зато все его ощущения были на редкость ясными. Все звуки, все цвета казались невыносимо громкими, кричащими. Даже запахи он различал намного отчетливее, чем обычно. Когда он переходил дорогу по пути на кладбище, рядом затормозила машина, водитель опустил стекло и что-то крикнул. Андреас пошел дальше, не оборачиваясь. Почувствовал, как на спине и на лбу выступил пот.
На парковке перед кладбищем стояло несколько машин, но никого не было видно. На тяжелые кованые ворота падала тень большого хвойного дерева. Андреас взял с собой сумку с вещами, поскольку хотел уехать сразу после похорон. Теперь же не знал, куда ее девать. Решил было спрятать в кустах у входа, но тут же от этой идеи отказался. Снял пиджак и закурил. Рубашка была мокрой от пота. Легкий ветерок охлаждал влажную ткань на спине и под мышками.
Приглашенные собрались маленькими группками у кладбищенской часовни и тихо переговаривались. Среди них было много школьных приятелей Андреаса. Они кивали ему, когда он проходил мимо, что-то бормотали, спрашивали, как у него дела и чем он занимается. Андреас искал глазами Вальтера, но никак не мог его найти.
Неожиданно громко забили колокола в церкви на другой стороне улицы, и приглашенные медленно двинулись к входу в часовню. Вся обстановка казалась Андреасу гротескной: скорбные мины, перешептывания, смиренность. Его отец дожил до старости, жил уединенно, и Андреас не сомневался, что большинство присутствующих были с ним едва знакомы.
Он остался стоять на дворе. Когда отзвонили колокола и в дверях часовни показался служка, бросивший последний взгляд на собравшихся, Вальтер и его жена вышли из комнаты прощания, находившейся в вытянутой пристройке. Вальтер выглядел скорее удивленным, чем скорбящим. Нервно посматривал на часы. У Беттины были заплаканные глаза.
Оба не заметили Андреаса. Он вошел в часовню, следуя за ними на некотором расстоянии. В руке у него по-прежнему был окурок. Он едва не выбросил его в стоявшую у входа купель. Андреас остался стоять у задней стены, опустив сумку с вещами на пол.
Вальтер и Беттина прошли по центральному проходу. Сели в первом ряду, где уже сидели родители Беттины с детьми. На детях были яркие наряды. Вероятно, так захотела Беттина. Прежде чем сесть, Вальтер повернулся вполоборота и как будто слегка поклонился, приветствуя гостей. Скромно улыбнулся. В этот миг Андреасу стало жаль брата, он с удовольствием подошел бы и обнял его.
Вальтер склонил голову. Дети беспокойно ерзали на своих местах. Потом заиграл орган, гости расслабились и откинулись на спинки скамеек.
Лишь тогда Андреас заметил Фабьен и Мануэля. Они сидели в одном из последних рядов, неподалеку от него. Когда Фабьен наклонилась к Мануэлю и прошептала что-то ему на ухо, Андреасу удалось увидеть ее профиль. Она почти не изменилась. На ней было черное платье без рукавов. Андреасу захотелось прикоснуться к ее плечам, ее шее. Мануэль был в черном костюме. Волосы его изрядно поредели, он располнел. В молодости он особо не выделялся, но выглядел хорошо, теперь же Андреасу показалось, что, хотя они и были ровесниками, Мануэль сильно постарел.
Пастор, похоже, мучился от жары. Он был бледен и монотонно бубнил проповедь, перемежая ее с безликим рассказом о жизни, полной труда, о детях и членстве в разнообразных союзах. Чего-то Андреас ни разу не слышал, что-то забыл. Отец почти никогда не говорил о своем прошлом. Ту малость, которую знал Андреас, ему рассказала мать.
Органистка несколько раз сфальшивила. Андреас обрадовался, что никто не пел. Во время молитвы он просто скрестил руки. Незаметно выронил на пол окурок. Глаза он закрывать не стал, смотрел, как перед ним, словно изменчивые тени, качаются фигуры молящихся, и не знал, кто из них выглядит смешнее — они со своей имитацией бессмысленного ритуала или он с его отрицанием.
Гроб во время похоронной церемонии вынесли во двор. Он стоял посреди двора, но никто не обращал на него внимания. Андреас не мог представить себе, что хоть чем-нибудь походил на покойного. Отец был замкнутым человеком, и если бы он еще был жив, то стоял бы где-нибудь с краю, в тени сосен, и наблюдал бы за собравшимися своим беспокойным и в то же время насмешливым взглядом. Тогда Андреас не испытывал скорби. Скорбь впервые захлестнула его, когда он вернулся в Париж, в привычную обстановку, — причем с такой силой, что он сам удивился.
Вальтер подошел к Андреасу, пожал ему руку и подвел к семье. Лицо Беттины приняло сосредоточенное выражение, на мгновение показалось старушечьим. Они поздоровались, потом к ним подошел пастор, сказал что-то утешающее, и гости выстроились в очередь, чтобы выразить соболезнования семье. Все напускали на лица уныние и старались показать искренность скорби. На лице Вальтера снова появилось прежнее удивленное выражение, изредка сменявшееся деланым радушием, когда он кого-то приветствовал.
