Владислав Дорофеев - Нарциссомания
Но пока джэфисту до святости далеко, он направился в стоящий в углу сада туалет. При свете спички в коробочке для туалетной бумаги он обнаружил листки из «Тараса Бульбы» Н. Гоголя… Времена и люди. И пятьдесят пятый листок пришлось использовать.
Маска недоумения, которая появилась на лице джэфиста, когда он обнаружил Гоголя в туалете, чем-то напоминала уже однажды виденную баптистом маску недоумения. Да, вспомнил. Это была осень. Навстречу переходила улицу когда-то знаменитая актриса. Подагрические ноги, белые чулки, каракулевая шапочка и черные полусапожки. На лице застывшая маска недоумения. Она так никогда и не смирилась со старостью. Действительно, ее смерть началась со старостью, а не со смертью.
Как тут не вспомнишь о том, что у Пушкина в его усадьбе в Михайловском было много клопов. И жизнь там проходила не только среди полей и рощ, но и крестьян в лаптях, печек и черных поддевок, няни-дуры, потливых барышень, кур, возков, пьяных извозчиков, невысоких дворцов, грязных бород. И современная любовь к Пушкину – это любовь бессилия. Кстати, сам Пушкин был крайне уродлив: на маленьких ногах, с большим лицом, карлик и урод, со вздорным характером, но гениальной душой. Это хорошо видно на литографии Линдрота, 1837 года.
Дальше по тексту сплошь бабы. Прямо таки болезнь какая-то. Сплошь бабы на уме были у меня семь лет назад. Все же нельзя мне жить одному и без женщины. Моя юдоль в общении вечном с женщиной. Там описываются на нескольких страницах какие-то две встречи с новыми женщинами, как он, кто-то, пытался их соблазнить. Впрочем, все описываемые штуки не полового, а какого-то мистического характера, нет в действиях некоего героя жажды совокупления, есть лишь жажда порабощения. Поработить и отбросить. Какое-то мистическое свинство. И без всякой связи с текстом приводятся имена Честертона и Чингисхана. И заканчивается очередной женский пассаж словами Бернарда Шоу: «Я еще когда-нибудь напишу про женщин, когда я буду уже совсем стар, и желудок мой совсем уже испортится, и я одним только краешком буду еще выглядывать на свет, тогда я высуну голову и скажу им: „Вот вы какие!“ – И юркну поскорее назад, а то заклюют…» Кстати, нечто подобное мог бы написать и Чехов.
Но занавес закрывать рано, бал продолжается.
Следует описание расставания и последней встречи с женщиной, которую он – семилетней давности я – любил. Написано все не четко, неконкретно. Любопытна выдуманная сцена самоубийства этой женщины, у которой была собака – рыжий дог.
Над обрывом стояло дерево, ветви которого казалось держали на себе воздух пропасти. Девочка заставила собаку держать лапой зеркало. Получалось так, что, когда она спрыгнет вниз, веревка как раз удержит ее лицо на уровне зеркала. Она еще раз отмерила веревку, поправила зеркало. Затем надела петлю и спрыгнула. Веревка остановила ее на заданном уровне. И в зеркале остановилось навеки ее настоящее лицо. А собака умерла в тот же миг. Бархат ночи покрыл сном скульптурную группу и пропасть внизу.
И в душе джэфиста горькое небо опустилось на землю. И жизнь сделалась безрадостной, равнодушной, тупой и счастливой. Как тут не продать душу дьяволу. Сядь джэфист, посмотри на себя внимательно. Кто ты? Зачем ты? Почему ты? Куда ты? А над креслом, в которое уселся джэфист, чтобы посмотреть на себя, на стене мерцала надпись: «Дали – не художник, а банан какой-то». А в это время в комнате воняло падалью, в сундуке лежали трупы. Интересно, что в туалете в это же самое время пахло айвой. Иногда в туалете пахнет птичьим пометом. И пока Гаариил занимался собой, в соседней комнате автор писал «Роман с самим собой». Вымысел, глупость, ни сюжета, ни драматургии, ни результата, ни посыла. Широко раскрыв глаза, изо дня в день пишет автор свое произведение, исследует свою душу, исследует свои импульсы, пытается наметить свой путь. И просто болтает. Например о том, как в давние-давние времена в Индии появился джэф. И первый священник-джэфист вышел перед храмом к толпе молящихся, и его, залитые «веществом» глаза говорили людям о каких-то розовых мирах и ценности безразличия. И никто не мог понять причину страшной бодрости жреца, народ думал, что это и есть чудо. И только жрецы знали причину и тщательно хранили много столетий секрет изготовления джэфа.
Вернемся в ночь и сад.
Гаариил вышел из туалета и пошел к дороге, к шоссе. Пройти нужно было километр или два, не больше. Навстречу странная процессия. Приглядевшись, он различил две процессии. Обе хоронили. Но в одной процессии люди плакали, рвали на себе волосы женщины, в другой, люди смеялись, приплясывали, танцевали, И все это было как в немом кино, без звука. Вокруг была нормальная ночь, нормальная деревня, нормальная природа, все пахло, росло и жило, а люди плакали и смеялись молча, точнее, беззвучно. Чудно! Оказавшись в гуще людей, Гаариил вдруг понял, что покойник один, но одни плачут, другие смеются. Чудно.
И вспомнился Гаариилу рассказ одного из своих друзей. О том, что Джон Леннон – это внук Маяковского. Разумеется, внебрачный. Как и когда пересеклись судьба бабушки Леннона и линия жизни Маяковского, никто не знает. Известно лишь, что произошло это где-то за границей, когда Володя Маяковский делал свой заграничный вояж.
Там, где проселочная дорога соединялась с автотрассой, стояли две скульптуры. Приглядевшись, Гаариил увидел Пушкина и Франца Кафку. Что-то у них общее в выражении лиц, они примерно одного роста и примерно одинаковый комплекс неполноценности в глазах. Фигуры были из меди, а окружены были небольшими оградами из каменных цепей. От удивления вырос у Гаариила во всю щеку огромный глаз, который на все это смотрел, не моргая. Жизнь закончилась, миссия учителя начинается. И вокруг головы джэфиста закрутился подозрительный ветерок. Приложи руки к груди и иди вдаль.
Там вдали стоят дети среди долины желтой. Дети, когда джэфист подошел, опустили свои наполовину красные, наполовину белые головы и что-то сказали. Затем Гаариил им что-то дал. Они взяли, поднялись на цыпочки и обрушили на Гаариила что-то. Гаариил ушел по уши в землю. Затем он вылез и засмотрелся на зеленое небо. Потом настал час любви. Из туманного горизонта выделилась, словно барельеф, какая-то баба, над головой у нее горят буквы – Мадонна. Затем баба превратилась в крест, который трансформировался в шар. А в небе свободно парит, как дельтаплан, распятый на кресте сатана. Затем шар превращается в золотое облако, из которого появляются две женские груди. Откуда-то появляются женские руки, которые начинают цедить из грудей молоко. Молоко с неба течет на желтый песок. Затем некоторые молочные капли на лету превращаются в нагие человеческие тела, которые моментально оживают на земле, начинают обниматься, целоваться, совокупляться. Вдруг оказывается, что Гаариил один из них, одно из этих нагих тел. Тела пьют небесное молоко. Затем некоторые тела превращаются в животных: верблюда, льва, орла и слона, А кто-то подпрыгивает и, набирая скорость и высоту, возвращается в лоно мадонны. С ними Гаариил, который откуда-то на лету вынимает нож и, уже находясь у цели, всаживает нож в сердце мадонны. Красная ее кровь плещется с неба на песок и там внизу застывает наподобие серы, но красной серы. Желтые глаза мадонны облеклись туманом. А в воздухе запахло влагой и сыростью. Тут Гаариил вспомнил, что ему нужно в зеленые равнины Междуречья. И он опустился на колени уже на земле в горькую и пыльную желтизну песка. С солнца упали три луча и образовали треугольник вокруг Гаариила. В руке Гаариила оказался воздушный змей, который заменил ему мадонну. И он пошел за псом, бежавшим впереди. А дети, которые стояли среди долины желтой, начали умирать. Но как-то странно, сначала у них из глазниц выкатывались глаза, затем они целовались друг с другом и превращались во что-то. А верблюд, лев, орел и слон ушли в песок навсегда. Оказалось, что песок – это сплошное женское тело. Вот уже женское тело заполнило весь мир. Нет глубины и высоты – есть одно тело, которое скрывает в себе весь мир. И джэфист думал сейчас лишь о сохранении навсегда любви и верности к этому телу. Он просил автора наградить его преданностью и способностью к любви. Но его захватил черный поток и вынес наружу. Там он попал вновь в зеленое пространство, в котором у зеленой реки по зеленой траве бегали зеленые люди: мужчины и женщины с красивыми бедрами и раскосыми глазами. Слово в душе Гаариила победило мир.
С последним утверждением я не согласен. Это было написано семь лет назад. А я сейчас, после всего увиденного там, считаю, что слово в душе Гаариила не победило мир. Увы, такова реальность, он нее не отмахнуться.
Как вы относитесь к предметам? Вы к ним равнодушны? Вы к ним относитесь потребительски. А ведь у предметов жизнь тяжела. Предметы бьются за свою судьбу, предметы противятся всякой перемене, если перемены предметам во вред. Предметы рушатся один за другим, потому что не выдерживают, но у предметов есть последняя защита, когда ломается их судьба, тело предмета. Достаточно иметь предмету тело и рядом свет, все, предмет жив. Свет преобразует тело предмета в тень, значит, предметы убивают свет. Но свет – безмозглая тварь впрочем, чрезвычайно плодовитая. Но самое верное средство размножения света – зеркало. Поставьте перед зеркалом свечу. Свет, отпрянув от огня, помчится дурашливым зверем навстречу зеркалу, а там его ждет совокупление, и вот уже разъяренным зверем свет мчит назад и в стороны. Свое начало свет понимает только в зеркале, свет видит себя в зеркале. Но, если свет забирается внутрь ракушки, которая лежит на речном дне, тогда свет там и остается.
