Сергей Стешец - Кроме тебя одного
— Бомж?
— А что, заметно? — съязвил Кешка.
— Не хорохорься. Выпить хочешь?
— Не откажусь, — обрадовался Кешка.
— Отойдем, — предложил незнакомец.
За бутылкой вина фотограф, представившийся Василием, предложил Кешке стать компаньоном в фотобизнесе.
— Я никогда не занимался фотографией.
— Я тоже, — ошарашил Кешку Василий. — Это неважно. Фотоаппараты списанные, через них можно только смотреть, а не запечатлевать в истории коренное население. Зато вспышки фурычут, как настоящие.
— Не понимаю.
— Понимать нечего. Можешь валять дурака? По глазам вижу — можешь. Дело несложное: ставить коренное население группами и поодиночке, щелкать, как толковый фотограф, выписывать квитанцию и смываться. Вот только внешний вид твой не удовлетворяет.
Васька-фотограф посвятил Кешку в подробности своего авантюрного предприятия, принес из камеры хранения сумку и выдал ему «казенное» белье — чистые брюки, рубашку, яркие красные носки и штиблеты.
Приличная одежда, сигареты с фильтром, зажигалка Васьки-фотографа были не чем иным, как атрибутами его «дела», потому что до Целинограда они ехали по одному билету (Кешка скрывался от контролеров в ящике под нижней полкой) и обедали холодными, черствыми пирожками с ливером. Кешке не нравилась эта затея, он старался не ввязываться в дела, к которым проявляют интерес блюстители Уголовного кодекса. Но его убедила подлинность квитанций целиноградского Дома быта, которых у Васьки в достатке. Была возможность заработать бабки без изнуряющей пахоты, как это бывало в шабашках.
Две недели они мотались по джайляу — летним пастбищам овцеводов, — «фотографировали» засвеченной пленкой многодетные казахские семьи, которые снимались охотно, расставались с деньгами без сожаления, щедро угощали заезжих фотографов бешбармаком. Квитанции с печатью делали свое дело, и никто не усомнился в их профессионализме.
Затем Василий со своим помощником перебрался на центральную усадебку в Кокдалы, поделив заработанное: себе — 700 рублей, Кешке — 200. Для бича это было целое состояние, и в такой дележке он не видел несправедливости. В Кокдалах они быстро перефотографировали семьи местных начальников и простых смертных, попутно уничтожив все запасы спиртного в сельском магазинчике.
Их авантюра завершилась бы успешно, если бы Кешка не нарвался на бывшего фотолюбителя, который заметил три неточности в Кешкиной работе: во-первых, заезжий мастер фотографии снимал с закрытым объективом, во-вторых, не переводил кадры, а в-третьих, даже не изображал наведение резкости, пользуясь фотоаппаратом «Зенит». Своими сомнениями фотолюбитель поделился с Алибековым, тот позвонил в целиноградский Дом быта и узнал, что фотографы от их конторы в Кокдалы не посылались.
Когда в Кокдалы прибыл наряд милиции, фотографов-гастролеров уже след простыл. У Васьки был поразительный нюх на неприятности.
И вот теперь Алибеков притащил Кешку в Жаксынское РОВД. Просто удивительно, как он мог узнать его через три года?!
На месте дежурного сидел капитан Аджиев — седеющий, добродушный кавказец. Это обстоятельство обрадовало Кешку, так как капитан не любил лишних хлопот, не любил дел неясных. Он работал заместителем начальника милиции по политчасти, не терпел чернухи и, если сталкивался с чем-то путаным, непонятным его гуманитарному уму, — запирал любого в камеру предварительного заключения до появления следователей. Что касается случаев, подобных нынешнему, он, как правило, посылал к черту на рога обвинителя и обвиняемого, если первый тут же, на месте, не мог убедительно доказать вины второго.
Кешка воспрянул духом и внутренне перестроился.
— Товарищ капитан! — обратился Алибеков к дежурному, все еще не отпуская рукава Кешкиного плаща. — Этот подлец фотографировал у нас в совхоз, брал много денег, давал квитанций и убегал!
— Вы кто будете? — строго спросил Аджиев.
— Сектретарь парткома совхоза «Кокдалинский».
— Это где?
— В Целиноградской области.
— Почему не Хабаровск? Совсем хорошо было бы! — усмехнулся капитан. — Если квитанцию выдавал — должны и фотографии быть.
— Они обманывал! Все квитанций недействительный. Пустой фотоаппарата щелкал — много денег брали.
— Товарищ капитан! Я никогда не был там. Я его впервой вижу! Перепутал он меня с кем-то! — закричал Кешка.
— Помолчи! — оборвал его Аджиев. — Как звали фотографов, номера паспортов, квитанции, удостоверение… И вообще: когда, что и почему?
Парторг растерялся.
— Три года назад приезжали вот этот сукин сын и другой. Этот Юра зовут, тот — Костя.
Кешка, отвернувшись, улыбнулся. Правильно — так они с Васькой представлялись для конспирации.
— Фамилий не знаю — паспорт их не видали. Они квитанций писали — думали честно.
— Покажите квитанцию.
Нету квитанция. Я не знал, что Жаксы его встречу.
— Как же вы, дорогой мой, облапошить себя позволили? У нас страна широкая, просто огромная страна — шестая часть суши. В нашей огромной стране Кость и Юр, как в Дагестане Магомедов. Понятно?
Парторг не знал — сколько Магомедов в Дагестане, поэтому капитан не убедил его.
— Но этот сукин сын я узнавал! — Алибеков дернул Кешку за рукав. — Признавайся: я узнавал тебя или нет?
— Да Кешка я, а не Юра! — Кешка посмотрел на парторга, как на недоразумение.
— Видишь, он — Кешка. Признавайся, Кешка, облапошил парторга?
— Впервой вижу, товарищ капитан! — Кешка ел Аджиева невинными глазами.
— Вы уверены, что это тот Юра, о котором вы говорите? — еще строже спросил капитан у Алибекова.
Парторг с недоверием и подозрением посмотрел на Кешку.
— Кажется, это он…
— «Кажется!» Уже кажется! — Аджиев по-кавказски вспыхивал мгновенно. Вскочил со стула, забегал по дежурке. — А вы хорошенько посмотрите! Может, не он?
— Похож, — пролепетал Алибеков и вконец растерялся.
— Я на Кикабидзе похож! А сижу здесь, песен не пою. — Капитан решительно оторвал Кешку от намертво вцепившегося в него парторга. — Гуляй, Кешка! Да не пей сегодня больше, не то — закрою!
Кешка не заставил себя долго уговаривать.
В этот день ему еще раз улыбнулась удача: по дороге в гастроном, куда вынужден был снова возвращаться, он встретил ингуша Ахмеда, который промышлял унтами, отстреливая для сырья бродячих собак. Сегодня Ахмед подстрелил огромного, но еще молодого пса и сказал Кешке, чтобы тот через час явился за тушей.
Бережно прижимая две бутылки бормотухи к бокам, Кешка помчался к котельной, чтобы взять саночки.
Степа изошел нетерпением, ожидая Кешку, и готов был разорвать его на части, но известие о собаке обрадовало его — он уважал фирменное блюдо Кешки. Корреспондент запретил пить вино и побежал домой за специями. Кешка с саночками отправился к Ахмеду.
— Нелюди! — сплюнул в сердцах Сашка. — А я себе пару голубков изловлю!
Кочегар вытащил из котельной лестницу и полез на чердак детского сада.
В тот вечер они попировали на славу. Пьяный и сытый Степа не пошел домой, а улегся на узкой раскладушке в обнимку с Кешкой. Сашка, будто и не пил вовсе, смотрел по телевизору эстрадный концерт, изредка поглядывал на своих собутыльников и ругался:
— Нехристи! Собак жрут! Тьфу!
Кешка проснулся от страшной жажды — от вермута и крепко наперченного мяса горело нутро. Он в один присест выпил литровую банку тепловатой воды и вышел на улицу по-малому.
Стояла глубокая весенняя ночь. Легкий морозец схватил лужицы тонкой корочкой льда, затвердела и хрустела под ногами грязь, и лишь неподалеку журчал ручей, набирая силу, утверждая необратимость смены времен года в природе. Поселок затих, заснул и светился только редкими огнями уличных фонарей. Крупные и чистые, словно вымытые в весеннем ручье, звезды пульсировали холодным светом в черном небе, но Кешке было не до них. От тупой обложной боли раскалывалась голова, казалось, что она сейчас вскроется изнутри, как лед на реке в апрельский день. К тому же пакостно, как после сосания насвая, было во рту. И тошнило. Засунув два пальца в рот, Кешка вызвал рвоту и вылил на шлаковую горку выпитую перед этим воду. Стало легче лишь на минуту. И опять запекла изжога. Без соды тут никак не обойтись, а у них с Сашкой ее ни щепотки.
Икая, он присел на шлакоблок, откинул голову к стене котельной. «Который час?» — лишь на этот прозаический вопрос он смог расшевелить свои больные и ленивые извилины. Течение времени редко интересовало его, но сейчас ему важно было знать: долго ли мучиться до утра? Было мучением встать и посмотреть на будильник, но еще большим — сидеть с изжогой и похмельем. "А вдруг?" — распалил себя надеждой Кешка и осторожно прокрался в каморку, в которой дуэтом храпели Сашка со Степой. На четвереньках в темноте он нащупал бутылки, звякнул ими.
