Александр Костюнин - Офицер запаса
– Уважаемые товарищи! Мы благодарны за вашу помощь нам. Советский Союз – лучший друг Афганистана. Он первый заключил с нашей страной договор…
Ленина вспомнил, Аманнулу-хана. Того-то, кстати, как звали?.. Да, Аманнула и звали. В одна тысяча девятьсот девятнадцатом этот Аманнула провозгласил независимость Афганистана от Великобритании и – бегом к Ленину. Тоже непризнанному руководителю непризнанной Советской Республики. Брататься. История умалчивает, кто кого первым признал, но именно в этом заключалась дружба между нашими народами, что друг друга мы признали. Судя по всему, государственные отношения между лидерами строились по формуле: «Ты меня уважаешь – я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди!».
Праздник закончился на высоком идейном уровне.
Губернатор до уазика добрался на своих ногах, тела его соратников традиционно пришлось относить на руках.
Ещё один кирпичик в фундамент дружбы народов был заложен.
А в свою передвижную кухню мы единодушно влюбились, в минуты благоговения уважительно величая её Глафирой. Лёха изобразил на борту с одной стороны красную звезду, с другой – гвардейский значок. Не кастрюля на колёсах – машина боевая!
В оперативной группе отсутствует «знамя части», как в строевых подразделениях. Поэтому при расставании, на память, мы снимались у родной походной кухни. До сих пор у моих сослуживцев в домашних альбомах, как реликвия, хранятся снимки, где все мы, устремлённые взглядами в объектив, а, чуть поодаль Глаша – наша боевая подруга-кормилица.
Полевая кухня, которая разделила с нами судьбу, и, как могла, скрасила военные будни и торжества.
* * *Афганская ёлка
Заканчивался тысяча восемьдесят третий год.
Скоро новогодние праздники. В этот раз мы решили раздобыть ёлку всеми правдами-неправдами.
Только какое празднество без женщин…
Мужчины – воины. Так. Но если нет возможности пройтись перед самкой, развернув во всей красе своё опалённое боевое оперение, и бросить к её ногам поверженный штандарт – вкус победы теряется. Да и нести службу здоровым, энергичным мужикам без женской ласки-тепла тяжко. Ведь помимо воинских уставов существует ещё закон природы. Ему подчиняются и слоны, и мышки.
Нашего старлея Федю сексуальная озабоченность не отпускала ни на минуту. У него был гормональный склад ума… Худой, с длинной шеей, выпирающим кадыком, он не просто ходил – рыскал по сторонам, будто двуглавый дракон. (А вдруг?) С ним говоришь, однако полной уверенности при этом нет, что управляет им та голова, которая под фуражкой. Чувствуешь, сосредоточен он не на интернациональной помощи братскому народу Афганистана, не на запоминании паролей и явок – другое Федю томит.
Мне контролировать свои эмоции было легче. Никогда не забывал: первым делом долг, присяга, приказ. Без таких понятий в «конторе» не служат. Окинь взглядом старушку Землю – где-то обязательно идёт война. А мы боремся за мир. Боремся с оружием в руках. В точках «горячих» и самых «холодных» – сотрудники наших спецслужб. Там благодать, где мы! Если мы будем везде, везде будет любо-дорого поглядеть.
Но влияние «правильных» мыслей к вечеру слабело и у меня. Дни слагались в недели, месяцы. Месяцы – в годы… И всё один. А так мечталось если не потрогать женщину, то хотя бы посмотреть на неё. Издали… одним глазком… краешком глаза.
Хотелось сладкого!
За первые два года службы в Афганистане нам с Федей удалось лишь однажды побывать в Кабуле, самой близкой точке от Айбака, где были советские женщины, вольнонаёмные. Находились они там под жуткой охраной, за высоченным забором. Мы попросили своих кабульских коллег подыскать для нас кого-нибудь. Нашли двоих, со спорной внешностью, пояснив, что «красивых они оставляют людям без воображения». Вывезти с территории части этих отзывчивых царевен-лягушек на «жигулях-копейке» тоже было проблемой. Выручил проверенный шпионский способ – в багажнике.
Отдали нам этих маркитанток под честное офицерское слово на три часа…
После свидания я Федю не узнал.
Он впервые, ни с того ни с сего, сам заговорил о службе.
* * *Позже выяснилось, что совсем близко, в десантно-штурмовом батальоне у майора Дубовского тоже служили по контракту наши гражданские девчата. Да не одна – две.
Целых две!
Молодые девицы. Одной лет двадцать, пермячка. Она заведовала секретной частью и библиотекой. Стихи писала. Всё в белую рифму, заумно:
Родина далеко,
А я вот здесь в горах Афганистана.
Солнце садится, мне кажется – на моей родине…
Вторая – работник военторга, чуть постарше, но тоже детородного возраста. В магазинчик завозили какие-то продукты, промтовары. Она отпускала их за чеки Внешторгбанка.
До этого мы отоваривались в дукане – местной лавочке вроде кибитки, слепленной когда из картона, когда чёрт знает из чего. При всём том товары там японские, западногерманские, американские: Sony, Panasonic, Sharp, Wrangler… Первый раз видели, как одетые во что попало, сопливые, чумазые мальчишки жонглируют дефицитной продукцией. (Совсем маленьких в Афганистане не моют вообще: по местному поверью, слой грязи сохраняет от злой напасти.) Тут же кучки дров, их продают на вес, укладывая кривые сучья на чаши самодельных рычажных весов. «Бочата» ругаются по-русски без акцента: «Русские, уезжай домой».
– Щ-щас!
Узнав про советскую торговую точку – «чекушку», мы единодушно решили не носить свои «боевые» в дукан. К тому же появилась легальная возможность регулярно бывать в ДШБ, разбавляя тягучее суровое мужское одиночество женским обществом. Мы приносили девчатам сувениры, подарки. Я, когда удавалось, собирал для них среди камней букетики жёлтой ферулы и голубоватых мятликов. Они удивлялись такому вниманию и смущались.
Однажды Маринка-продавщица, дождавшись, когда десантники выйдут из магазинчика, бросилась в слезах мне на шею. Вся взъерошенная.
– Марин, что случилось?
– Всё, я больше здесь не выдержу-уу… Наташка помоложе, раньше сломалась. Я тоже больше этого выносить не могу. Через неделю сменщицы, прилетает вертолёт. А пока можно мы у вас поживём?
Оказывается, их имели право пользовать командир Дубовский, его зам, замполит и начальник особого отдела. Остальные – уж как получится… Если, к примеру, замполит «прорабатывает», то низшие терпеливо ждут. Только командир может вклиниться без очереди: «Ну-ка, давай её сюда!».
Переехали девчата к нам, а всё успокоиться не могут.
Маринка в отчаянии призналась мне:
– Ещё бы месяц жизни с «рембовиками», я бы или покончила с собой, или свихнулась. Это ж невозможно.
Я с задержкой дыхания в ответ:
– Марин-нн… У нас тоже народ т-такой… озабоченный… годами необихоженый!
Ребята молча перетаптываются в сторонке, пожирают глазами сказочную гостью, слюной захлёбываются. По губам Феди читаю… поэтические строки: «Как увижу я Маринку, сердце бьётся о ширинку!»
– Да всё понимаю. Я с удовольствием. Вы милые, вы мне нравитесь, власть не показываете. Цветы дарите. Но я не могу… Как вспомню эти… ужасы Афганской войны. Бррр! Дайте денёк-другой в себя прийти. Оклематься.
Договорились. Время пошло. Стрелки вперёд не подгоняли. Ровно два дня, минута в минуту, дали ей отоспаться, подкормили. Всё по-честному.
Проходит неделя. Вертолёта нет. Штурмовики-десантники на «бэтээрах» вновь нарисовались: в полном боевом, амуницией брякают, глаза шальные, голодные.
Капитан Зобов запальчиво:
– Мы их забираем назад!
Надо было видеть, как начальник особого отдела с замполитом гонялись по двухэтажной вилле за девчатами. С этажа на этаж. Прятки – не прятки, догонялки – не догонялки. В особняке куча закутков, два входа, два выхода. Сапоги с металлическими подковками: цокот, топот, визг. Они – то туда спрячутся – то сюда. То туда – то сюда.
Офицеры избегались, обыскались, запыхались. Не поймали. Особист с раздражением:
– Вы сами их прячете. Выдавайте!
Редкие рыжие усы его от возбуждения нервно топорщились.
– Ребята, зачем их сильно насиловать? Вы же видите: не хотят женщины возвращаться. Тем более, они рассчитались от вас.
– Нет. Мы вам их сдали – вы нам верните.
Душевного разговора не получилось. Тараканьи бега закончились. Пыль осела. Утихло. Девчонки дрожащие, пунцовые, повыползали из щелей и жалобно, с надеждой:
– Уехали?
– Уехали.
– Фу-у-у…
После этого – пару дней тишина.
Снова прикатывают. С угрозами. Хоть бы в шутку, ан нет, всерьёз.
– Не отдадите по-хорошему – мы технику подгоним, разваляем всю эту малину!
– Я вам разваляю. Сейчас радиограмму в Кабул отправлю, чтобы вас вместе с вашей частью, со всем вашим б…ядством убрали из Афганистана.
Примолкли. Ретировались.
* * *К встрече Нового года мы стали готовиться загодя. С продуктами, благородной выпивкой проблем не было. Алим, вольнонаёмный таджик из Союза, ездил на автолавке, обслуживал воинские части. Продавал на чеки. Полный фургон: «дипломаты», чешская-румынская обувь вместе с крабами, паштетами, печеньем, шампанским.
