Самуил Шатров - Кое-что о Васюковых
— Что такое примета?
— Как бы тебе получше объяснить? — задумалась Лялька. — Это признак… знак, предвещающий что-нибудь.
— А что такое предвещать?
— Вот, например, говорят: тучи на небе предвещают дождь.
— Лодырничество предвещает двойки, — сострил папа.
— Грязные уши предвещают головомойку, — добавила мама.
Все рассмеялись. А Лялька еще сказала, что в приметы верят суеверные люди.
— А что такое суеверный?
— Своими вопросами он может загнать в гроб ломовую лошадь, — рассердился папа.
— Пусть спрашивает, — заступилась за меня мама. — Мальчик должен быть любознательным.
— Что же такое суеверный? — переспросил я.
— Это человек, который верит во всякие суеверия, — ответила мама.
— Так мы из этого никогда не вылезем, — сказал папа. — Суеверный — это человек, который верит во всякую чепуху!
— Вот Зойка говорит, что черные кошки приносят несчастье.
— Это и есть типичное глупое суеверие, — сказала Лялька. — И ты как сознательный товарищ должен бороться с ним.
— Хорошо, я буду бороться, — ответил я.
— Больше ему нечего делать, — сказал папа.
—Борьбой с суевериями пусть занимается планетарий. Ты лучше борись со своими двойками.
— От этого будет больше пользы, — согласилась мама. — И вообще не надо вмешиваться в чужие дела. Никогда не надо вмешиваться в чужие дела, если тебя не просят. Она верит в приметы — и на здоровье! Пусть у Зойквдюй мамы болит из-за этого голова.
Я решил послушаться маму. Я не буду совать нос в чужие дела. У меня и своих дел хватит. Но когда я вышел во двор, Зойка начала смеяться: «Ха-ха-ха! Какой он маленький, какой глупый! Он даже не верит в приметы. А есть замечательные приметы. Все в них верят». Ее дядя, профессор, и тот верит.
Я ничего не ответил Зойке. Я только подумал: «Может, Лялька ошибается?» И я решил спросить Клавдию Николаевну, нашу учительницу. Она-то знает! Клавдия Николаевна выслушала меня и сказала:
— Я очень рада, что ты спросил меня. Твоя сестра права. На свете много смешных примет. Например, австралийские дикари глотают твердые камешки. Они считают, что это поможет им самим стать твердыми как камень. Ерунда, не правда ли? Ведь если ты сжуешь дееяток страниц из учебника по арифметике, то не станешь после этого лучше решать задачи.
Когда я представил себе, что кушаю задачник, мне стало так смешно, что я чуть не задохнулся.
— Я прочла в одной книжке про суеверную старуху, — продолжала Клавдия Николаевна. — Она вывесила на дверях своей избы такое объявление: «Прасковьи Ивановны дома нет». Старуха говорила, что сделала это для того, чтобы не заболеть лихорадкой. Старуха думала — придет лихорадка, прочитает записочку, узнает, что Прасковьи Ивановны до-мал^ет, и уйдет восвояси.
Клавдия Николаевна еще долго рассказывала про разные суеверия, и теперь я уже знал, что Зойка врет. Но когда я пришел во двор, мне пришлось опять с ней поругаться. Зойка сказала:
— Глотать камешки, понятно, глупо. Они невкусные, и можно зубы поломать. Но вот про старуху… это надо еще проверить. А может быть, в самом деле болезни уходят, когда никого дома нет?
— Здрасьте, — сказал я. — Болезни ходить не могут, у «них и ног нет.
— Много ты знаешь. Ноги у них есть, мы только их не видим. Ведь говорят: к нам пришел грипп.
— Это только говорят.
— А бациллы?
— Что бациллы?
— Они не только ходят, они могут даже по воздуху летать. Ты чихнул — и бацилла перелетела ко мне.
— Так и перелетела!
— А ты что, радио не слышал?
Зойка говорила правду. Я тоже слышал'по радио, что бациллы перелетают с места на место и надо закрыть лицо марлей, чтобы они случайно не Залетели в носоглотку. Я сказал:
— Хорошо. Давай проверим. Напишем записочку и повесим ее «а дверях. У тебя дома есть больные?
— К сожалению, нет, — ответила Зойка. — Мама выздоровела, и папа чувствует себя хорошо. А бабушка, которая всегда болеет, уехала на дачу.
— У меня тоже, как назло, все здоровы.
И тут мы вспомнили про Полонского. Завмаг Полонский жил на втором этаже. Он был совсем одинокий. Он сам убирал квартиру и сам выносил мусорное ведро. Он был высокий мужчина, с лицом длинным, как сапог. Одним глазом он смотрел не мигая. Из этого открытого глаза часто выкатывалась слеза, и если Полонский забывал ее вытереть, она сидела, притаившись в морщине на щеке. Полонский был добрый. Мы его любили. Так вот, несколько дней назад он заболел гриппом. Вот мы и решили прибить к его дверям записочку. Я написал печатными буквами:
«Тов. Полонского дома нет».
Мы стали ждать: выздоровеет ли Полонский? Уйдет ли от него грипп, когда увидит записочку?
Полонский не выздоравливал. Два раза к нему приезжал доктор на машине с красным крестом. Два раза он поднимался по лестнице, читал записку и уходил. Когда доктор приехал в третий раз и увидел записку, он поднял страшный крик. Он кричал, что Полонский симулянт: три дня подряд вызывает врача и уходит из дому! Такого потрясающего нахальства он еще ие встречал! На крик выглянул сам Полонский. Ругаясь, они зашли в комнату. Немного погодя они вышли. Завмаг обнимал врача за шею, а врач поддерживал его за спину. Так они спустились с лестницы. Машина увезла Полонского в больницу.
— Вот видишь, — сказал я Зойке, — записка не помогла. Пришлось все-таки взять его в больницу. А мне так хотелось его вылечить.
— Мне тоже хотелось, — ответила Зойка. — Суеверие про записку, «наверно, неправильное. А вот про черных кошек правильное. Это я точно знаю!
— И про кошек неправильное, — сказал я. — А ты докажи.
— И докажу!
Когда Зойка ушла, я сказал Лешке Селезневу:
— Надо доставь черную кошку. Надо утереть ноо этой ломаке Зойке.
Мы начали искать черную кошку. Я заметил, что, когда нужна как%я-нибудь вещь, ее очень трудно найти. А если вещь «не нужна, она все время попадается на глаза, Когда черная кошка не была нужна, мы по двадцать раз в день встречали ее во дворе. Теперь она пропала. С ней исчезли все кошки. А их было немало. Были среди них белые и рыжие, пятнистые и в полоску, облезшие и заросшие шерстью по самые глаза. Они играли, дрались, купались в песке и иногда затевали такой концерт, что наш дворник Хасан Иванович выскакивал из подвала со шлангом в руке.
— Погибели на вас нет! — кричал он. — Вот я вас сейчас водой, окаянных!
Они разбегались и через минуту возвращались обратно. А теперь все кошки исчезли. Словно их ветром сдуло. Словно они заболели каким-то кошачьим гриппом и лежали где-то по своим закоулкам.
Пришлось искать черного кота в других дворах.; Однажды прибегает Лешка и говорит:
— Я только что видел того самого черного; кота, который чуть не съел всех наших голубей. Угадай, где он? В двадцать седьмом,
_ Это не очень хорошая новость, — сказал я.—
Ребята из двадцать седьмого дома так просто его не отдадут.
Я не ошибся. Приходим в двадцать седьмой и говорим:
— Дайте взаймы черного; кота,
— Он нам самим нужен, — отвечает Славка Черепанов, их заводила.
— Может, вы обменяете его на самодельную удочку? — спросил я.
— За породистого кота какую-то удочку? Дайте нам голубя!
— Голубя! За простого кота!
— Он лаверакско-бандуракскрй породы, — ответил Славка.
—. Такой породы на свете нет, — сказал Лешка. — Самый обыкновенный грязный, плешивый, вонючий кот!
Мы ушли. На следующий день я сказал Лешке
— Придется им отдать голубя.
— Ты с ума сошёл! — закричал Лешка. — За такого голубя я бы сто котов не взял.
— А мне хочется по дрессировать кота, — сказал я. — Знаешь, как это интересно!
— Зачем его дрессировать?
— Как зачем? Мы научим его перебегать дорогу по свистку. Свистнул — он перебежал,
И мы начали мечтать, как выдрессируем кота и как он по свистку перебежит Зойке дор6?у< Она перепугается и будет ждать «несчастья, а оно не придет. И мы расскажем об этом Клавдии Николаевне, и она похвалит нас перед всем классом, А потом, кто знает, может быть, она начнет нас посылать к девочкам вроде Зойки. Мы будем разъезжать со своим дрессированным котом, как доктор на машине с красным крестом. И мы будем лечить девочек от суеверий. А потом сам Дуров узнает, как мы хорошо выдрессировали кота, и скажет своему помощнику: «Наша львица родила львенка. Не отдать ли его этим ребятам на воспитание?» И мы вырастим льва, и нас будут пускать в цирк без билета…
Так мы мечтали, сидя у себя на чердаке.
Я взял голубя. Мы выпустили его, чтобы посмотреть в последний раз, как он летает. Мы не могли долго смотреть: уж очень он красиво летал. Потом я поймал его и спрятал за пазуху. Он был теплый и ласковый и даже два раза клюнул меня в грудь. Милый голубь! Его было так жалко отдавать. Но все же мы отнесли его в двадцать седьмой и вернулись оттуда с черным котом. Когда мы принесли кота на кухню, мама сразу закричала:
