Илья Кочергин - Сказать до свидания
– Понял, понял. Тогда до связи.
– До связи. Всем – конец связи. До четырех.
Тамара щелкнула тумблерами, выключая приемник и передатчик.
– Иногда за них, дураков, так волнуешься, вот здесь все сожмется. -
Она поднесла сжатую ладонь к груди. – Лезут куда попало, ни о чем не думают, а потом как с ребятёшками вот так одна останешься… Ведь и лавины какие-то, и лошади где оступятся. Сколько у него – один, двое?
– Двое остались. Сынишке шесть, девочка в пятый пошла. – Таня ответила не сразу, боролась с желанием бежать куда-то, остановить их всех, собрать дома.
– Ладно бы еще трезвые. А ведь иногда… Соображалка-то не работает.
Хорошо, мы с Витей сюда уехали. В поселке до этого жили – хуже было.
Иногда и каждый день пьяный напивался. А здесь тоже – думаешь порой, детишки дичают, без школы, без друзей. Да и учить самим приходится.
Я уж рада, что сейчас Наташка с Лялей хоть играют. Потом заскучает.
Андрюха-то твой как сюда попал?
– Развелся, с работой не ладилось, все найти себя не мог. Потом тоже начал увлекаться этим делом. А потом сбежал сюда. Он же природу всегда любил, еще муж его приучил в походы ходить.
– Таких непутевых балбесов тут полно, по кордонам. Молодые ребята, кто даже университет закончил, большинство неженатые. Вроде и парни-то все хорошие, но какая дура тут согласится… Разве только местная, как у Женьки.
Лето прошло очень быстро. Покос заканчивался, а Тане с Лялей пора было собираться в обратную дорогу. Женя съездил в Улаган за почтой и договорился, что через неделю Катуков приедет на мотоцикле встречать их в Улаан-Бажи.
За оставшееся время Таня провела последнюю проверку, перестирала все грязное Андрюшино, кое-где зашила. Начала немного волноваться, взгрустнула, привыкнув к жизни втроем, семьей, в одном доме.
Вспомнила свою пустую московскую квартиру, ожидание писем. Лялю ведь удавалось брать к себе только по субботам-воскресеньям, да и то не каждые выходные.
Мужики сметали и привезли на тракторе последний стог. С утра Андрей с Виктором отправились на тот берег реки помочь пастухам закончить покос. Обещали вернуться в середине дня. Назавтра уже нужно было уезжать. Таня с Лялей сходила по тропинке в ледник, который находился в полутора километрах от кордона в каменной россыпи под огромным обломком скалы. Даже теперь, в конце августа, мясо здесь хранилось замороженным. Она взяла кабанью лопатку, донесла в рюкзаке до дома, приготовила суп. В остывающую печку поставила формы с тестом. Подмела и помыла пол. В избе запахло уютным запахом свежего хлеба. Собрала свои и Лялины вещи, поставила на стол бутылку
“Алазанской долины”, коробку шоколадных конфет, которые везла из
Москвы и берегла до последнего дня, не показывала Андрюше. Коля как-то сказал, что это хорошее вино. Хотела пригласить соседей, сделать сюрприз на прощание.
Последний раз подергала редкие сорняки на грядках, понимая, что это почти не нужно. “На следующее лето поменьше будет”.
Она отгуляла отпуск за два года.
Таня увидела Андрея в окошко, он в одних штанах, босиком семенил зигзагами от поскотины. Она выскочила из дома, побежала навстречу.
– Отойди. – Лицо как будто не его. Все расслабленное какое-то, глаза полуприкрыты, один заплыл в синяке. К телу прилипли сосновые иголки, мох. Волосы мокрые, в реке, что ли, плавал? Или перевернулись они в лодке?
– Андрюша, ты что? Где ты успел?
– Уйди, сука, убью н-нах…
Таня заплакала. Опять, все опять как в Москве. И ведь она думала, что тут он сумел с этим справиться, он такой здоровый, веселый был.
– Андрюша, Андрюша, это я, это мама. Миленький, посмотри на меня, где же ты… Где Виктор?
Он остановился и мелко шатался, дергаясь.
– Витька х… знает где. Витька… А, Витьку я убил на берегу. Горло нах… вырвал нах… – Он поднял к глазам скрюченные пальцы и смотрел на них.
– Как убил? Пойдем, переоденься, ты же ведь весь мокрый. Пойдем.
Вроде бы узнал ее, или это только показалось. По крайней мере поплелся за ней. Она завела его в дом, дала сухие штаны и рубаху.
Быстро убрала под матрас вино, пока не увидел. Потом выбежала на улицу и припустила к Тамариному дому, предупредить. Они с ней встретились посередине пути.
– Татьян, Татьян, не ходи… Там Витька вернулся, говорит, Андрюху ножом зарезал на речке. Сейчас ружье достал. Я убежала от него. Где ребятёшки?
– Андрюша сейчас дома. Девочки на ручей хотели…
Они нашли Лялю с Наташкой и увели к Жениной жене. Сам Женька был трезв, сидел у себя на кухне – с мужиками не поехал, оставался на кордоне чинить трактор. Он выключил магнитофон, снял наушники, улыбнулся им, взъерошил рыжую шевелюру и запел хриплым басом:
– Те, кто нас любят, – смотрят нам вслед. Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет… Добро пожаловать, сударыни. Чай? Проблемы?
Детей посадили в комнату и сказали никуда не выходить. На улице бухнул выстрел.
– А мы знаем, папы пьяные. Но мы не выйдем, мы спрячемся под кровать, как раньше, – сказала Наташка.
Таня опять поспешила домой, как вдруг увидела, что Андрей бежит в лес.
– Андрей, Андрюша, стой! Женя, остановите его. Пожалуйста.
Андрей припустил еще быстрее. Женя выглянул с крыльца, потом зашел домой, надел резиновые сапоги, шапку.
– Он вон туда…
– Да вы не волнуйтесь, я его найду. – Он успокаивающе махнул рукой, не спеша зашагал к сосняку и опять запел: – Рок-н-ролл мертв…
Через полчаса Женя вернулся за Таней и отвел ее в густой черемшаник, где, неловко подогнув под себя руку, спал на земле Андрей.
– Он выспится – в порядке будет. Только лучше не трогайте его, – сказал он, заметив Танино движение. Взял ее за руку, ободряюще улыбнулся, показав золотые зубы. – Идите домой, я его, если хотите, покараулю.
Таня поставила на стол кашу и стала смотреть, как Ляля завтракает.
Руки немного дрожали, ночью она так и не ложилась. Сидела в кухне.
Андрей вернулся только в середине ночи. Хмуро зачерпнул воды, напился, потаращился на спящую Лялю, завалился на кровать и уснул.
Утром в окошко над его кроватью постучал Виктор. Прижался к стеклу.
Улыбаясь, показал на посиневшую половину лица:
– Кто это сделал, а? С тебя за это бутылка. Сам-то жив?
Видно было, как Тамара отогнала его от окна.
– Я тебе покажу – бутылка. Сволочь, детей еще пугать ружьем.
Андрей спустил на пол ноги, посидел, надел сапоги, пробубнил:
– Извини, мам, что вчера, это… – И вышел на улицу.
Виктор посмеивался и вздыхал, глядя на свою Тамару.
– Может, найдешь нам хоть маленько? Только подлечиться? Что ж, окончание покоса отметить нельзя?
Та плевалась. Таня глядела на них из окошка.
Подошел Женя.
– Как вы добирались-то оттуда? – спросил он.
– У-у, это просто водный слалом был. – Виктор ощупал лицо. – Это самому удивительно, как целы остались. Весла потеряли в самом начале. Больше под лодкой плыли, чем в лодке. Там же видел какие буруны? Все бело на камнях.
– Тьфу, – опять расстроилась Тамара. – Еще гордится, как будто что доброе сделали. Страна ждет героев, а манда рожает дураков, как говорится.
– Потом вышли как-то прямо на броду, лодку вытащили. А потом этот добрый молодец, – Виктор добродушно ткнул Андрюху в ребра, – снял шапку, обнял меня, отошел на шаг и по ряхе мне со всей силы. Хорошо, у меня ума достало сразу свой нож от греха в лес выкинуть. И ему сказал, чтобы выкинул свой. Сегодня все утро по кустам лазил, пока обои нашел. На, держи. И не дерись.
Они еще посидели, покурили, потом отправились ловить лошадей. Они все вели себя так, как будто все нормально, как будто так и нужно.
Съездили на охоту, побегали с ведрами на пожар, покосили, напились до полусмерти и чуть друг друга не поубивали… Жизнь идет своим чередом.
– Папа хороший, не ругайся на него, – сказала Ляля. – Я еще к нему приеду. Мы вместе с тобой опять приедем.
– А я и не ругаюсь, – ответила Таня. Но она знала, что уже не приедет. Ей не хватит сил, а к тому же неизвестно, что будет после этой предстоящей операции осенью, о которой она не говорила Андрею.
Она устала и чувствовала себя немного чужой. Устала от насмешливых, темных алтайских лиц, от сухой жары, которая струилась все лето над покосами за домом и над склоном за поселочком, от дурного запаха кедровой и сосновой смолы, запаха навоза, сена и дыма. От этих гор, заслоняющих горизонт, пугающих своей дикостью и величиной. От пожара, от огромного количества загаженного мухами мяса, которое они привозят с охоты и съедают, от закатов вполнеба и керосиновых ламп по вечерам.
Таня убрала тарелку и машинально протерла клеенку на столе.
Это все слишком велико для нее и чуждо. Кто знает, может, привелось бы тут раньше с Колей оказаться, привез бы он сюда ее в поход – и полюбила бы она эти места. А сейчас уже поздно. Ей показалось, что она сделала все, что было возможно, помогла Андрюше, а теперь осталось только дотерпеть до дома. Одинокого, пустого дома, где она будет доживать одна. Или не доживать. Это уж от операции зависит.
