Сергей Саканский - Гудвин, великий и ужасный
— Не надо этого делать, Малыш. Ты лучше просто дай мне денег, а потом иди и сдавайся полиции. Ведь рано или поздно тебя все равно бы поймали… А я за тебя еще денежек получу, так что выйдет в два раза больше…
— Деньги — это пустяки, — сказал Сван.
— Дело житейское, — подшутил Карлсон.
— Вот что, — сказал Сван, — я не дам тебе денег.
Он встал, крепко держа «люггерс» у бедра. Карлсон втянул голову в плечи и часто заморгал глазами. Казалось, из его рта сейчас вылетит муха.
— И стрелять я тебя не буду, — сказал Сван. — Я просто уйду.
— Ты не успеешь уйти, Малыш, — грустно произнес Карлсон. — Дом уже окружен.
— Это не имеет значения. Есть один способ. Он позволяет уйти при любых обстоятельствах.
Сван сунул «люггерс» в карман и быстро вышел на крышу. Он сделал несколько шагов, гремя старой черепицей, спустился к самому краю и замер, балансируя на водосточном желобе, спиной к мрачному колодцу улицы. Карлсон стоял в дверях и с ужасом смотрел на него, тряся раскрытыми ладонями.
— Стой! Не делай этого, — закричал он. — В тюрьме тебе будет хорошо, вот увидишь. Никаких тебе забот, кормят и поят, а по праздникам сладости дают, прошу тебя, только не прыгай, Малыш!
Сван тускло посмотрел вниз на улицу, где стояло несколько полицейских машин, затем помахал рукой, прощаясь с перепуганным стариком. Какие-то секунды они молча смотрели друг другу в глаза. Это ничтожное время неимоверно растянулось для Свана: он вдруг вспомнил всю свою жизнь, словно промотал какую-то кассету, и с горечью подумал, какой могла бы она быть, не встреться ему на пути этот маленький чудак.
Краем глаза Сван заметил на дальнем конце крыши ловкое, хорошо знакомое движение. Темная фигура быстро переметнулась от трубы к трубе.
— С чего ты взял, кретин, что я собираюсь туда прыгать? — закричал он. — Ты научил меня еще кое-чему, дружище. За это бесценное свойство моей души, которое отличает меня от других, меня как раз и прозвали Неуловимый Сван . За это я и люблю тебя, и имей в виду, — Сван нахмурился, — только за это.
Сказав так, он раскинул руки, словно сжимая в ладонях два мяча, и быстро, с нарастающим ускорением взлетел. Набрав высоту, на которой еще можно было легко дышать, он круто повернул на юго-восток и, нацепив защитные очки, на предельной скорости направился туда, где ждали его неотложные дела.
Плотный ветер привычно гладил голову и грудь. В облачных провалах таинственно мерцали реки и города. Сван улыбался, думая, что ему чертовски повезло: и в том, что он родился на такой зеленой, такой голубой планете, и в том, что был у него когда-то такой замечательный Карлсон.
Гудвин, великий и ужасный
Любишь, не любишь,
Нюхнешь трепака…
Золото пахнет
Дерьмом старика.
В.Высоцкий, 1999
С детства в нем не было ничего особенного: Джеймс Гудвин отличался от своих сверстников разве что чрезвычайно маленьким ростом, но это в худшую сторону: он не обладал ни малейшим талантом ни в чем, но слишком мечтал о славе — пытался писать стихи, так как в конце девятнадцатого века это занятие было весьма престижным, даже в Северной Америке, но ничего не вышло. Кто-то советовал ему стать жокеем, кто-то — воздухоплавателем, имея в виду его щуплость и легкость, но для того и другого нужны были деньги — чтобы взять хорошие уроки верховой езды или купить воздушный шар. Подумывал о карьере профессионального вора, да не хватило смелости. Вот и устроился в городской цирк, где стал косвенным жокеем и почти воздухоплавателем: он чистил лошадей да продавал билеты с высоты десяти футов, из корзины бутафорского воздушного шара, намертво, как тогда казалось, привязанного к столбикам на городской площади.
Это и была его скромная слава. Вскоре весь город узнал маленького добродушного человечка, который сидел в корзине циркового воздушного шара (шар, правда, на самом деле мог летать, если бы не был привязан) и скрипучим голосом зазывал на вечернее представление.
Мальчишки подглядывали за ним, когда он приседал в своей корзине и писал в маленький горшочек. Как только голова Гудвина скрывалась за обрезом корзины, всем сразу становилось ясно, что сейчас происходит внутри, и мальчишки принимались плясать вокруг корзины, исполняя кем-то придуманную дразнилку.
Слышим-слышим, как из письки
Льется желтая вода!
Обыкновенные мальчишки, будущие фермеры, адвокаты, врачи, как мы знаем, еще более жестоки, чем, скажем, взрослые полицейские, гангстеры и политики…
Гудвину стукнуло тридцать. Он, между прочим, так и не женился, поскольку ни одна из городских невест не пожелала выйти замуж за обладателя столь специфической славы. Вот уже более десяти лет он торчал в своей дурацкой корзине посреди города и писал украдкой в горшок. Но однажды все кончилось и одновременно — началось.
Как-то раз поднялся сильный ветер, почти ураган, прогнившие канаты лопнули и — оказалось — что шар, надутый, между прочим, водородом, умеет летать. Ошеломленного Гудвина понесло.
Слово за слово, влекло его через пустыню, затем — над хребтами и каньонами Скалистых гор. Он лежал на дне корзины, писал и молился, изредка выглядывая за край. Внезапно внизу открылась удивительная долина, полная селений с остроконечными крышами. Шар стремительно терял высоту. Вот показался какой-то чудный город, заставленный дворцами и храмами. Шар зацепился за колокольню, лопнул и рухнул посреди городской площади. Гудвин сидел в корзине, как бы собираясь и здесь продавать билеты на вечернее цирковое представление.
Сначала он подумал, что его убьют. Местные жители сбежались на площадь, плотным кольцом окружив корзину. Затем они пали ниц, словно трава под ветром. Гудвин все понял: здесь его приняли за Бога…
Гудвина проводили во дворец, напоили горячим чаем, уложили в постель. Приставили сиделку. Ночью оказалось, что это никакая не сиделка, а старшая жена в его гареме, который насчитывал двенадцать единиц. Самой младшей из его жен было десять, самой старшей — за шестьдесят.
Последующий месяцы, пока он не привык к своему новому положению, ему казалось, что все это происходит в каком-то затяжном сне, или же шар разбился в горах, и он сейчас находится в раю.
Все это могло быть также предсмертной галлюцинацией — Гудвин где-то читал об этом — умирая, человек может либо вспомнить всю свою жизнь, либо подставить на ее место какую-нибудь другую, более удачную жизнь… Гудвин внимательно присматривался к окружающим предметам: все сущее могло в любой момент треснуть и разлететься на куски, словно зеркало, и тогда он ощутит себя агонизирующим на раскаленной скале, да, ему даже приснился этот ужасный сон: он запутался в сетке лопнувшего шара, он сучит ногами и шарит руками, а над ним, в раскаленном безоблачном небе парит — внимательный черный стервятник…
Кроме всего прочего, оказалось, что шар упал как раз на голову предыдущего правителя города, который так держал свою политику, что все население города и страны его ненавидело, желая скорейшего избавления.
Таким образом, Гудвин как раз и явился тем самым громом небесным, который освободил страну от ненавистного диктатора. Любое желание Гудвина становилось беспрекословным законом. Понятия не имея, чем заняться, он стал издавать указы, один другого нелепее.
Несмотря на то, что страна эта была отделена от всего остального мира непроходимыми горами, и в принципе не могло бы случиться никакой войны, Гудвин приказал окружить столицу высоченными стенами, затем назначил и воспитал несколько сот стражников, представлявших собой непобедимую в местном масштабе армию, которой, впрочем, не с кем было сражаться. Затем, узурпировав власть (полностью заменив кабинет министров) он отдал совершенно сумасшедшее распоряжение о том, что все жители города должны теперь носить зеленые очки, после чего город сразу неимоверно разбогател, поскольку все его здания были украшены фальшивыми изумрудами.
Была ли это ложь во спасение? Вряд ли… Нечего там было спасать. Была ли это ложь во зло? Тоже нет. Это была ложь во имя лжи. Глупейшая и никчемная ложь. К тому же она была практически сразу разоблачена: один местный лавочник, напившись своего изумительного зеленого вина, свалился с веранды мордой о мостовую. Глаза остались целы, но сквозь разбитые очки он увидел, что в карниз соседнего здания вместо изумрудов вделано обыкновенное стекло.
Сплетня расползлась практически мгновенно. Один журналист, редактор городской газеты «Голубые новости», некто Вулф, решил ее проверить и с помощью канцелярской скрепки открыл замочек своих очков. Выяснилось, что не только украшения, но и местные деньги сделаны из стекла. Ничего плохого, в принципе, этом не было. Если деньги имели хождение и менялись на товары, то какая разница, из чего они сделаны? Ведь во всем мире, во всех штатах спокойно ходили никели или даже обыкновенные бумажки… Но журналист Вульф, устав от многолетнего прозябания на своем посту, придумал заработать на разоблачении политический капитал, организовал тайное общество с целью свалить тирана. Не прошло и месяца, как общество было обнаружено и разоблачено. Его адептов публично выпороли на городской площади, после чего, к ужасу и изумлению сограждан, с помощью заточенных рогатин ослепили.
