Ауэзхан Кодар - Порог невозврата
Агзамов тяжело поднялся и пошел куда глаза глядят.
Немного подумав, Агзамов вспомнил Радика, или Радия Гадикова, «главу голубого экрана» как называли его друзья. Как он не подумал раньше, вот кто не ошибется в идентификации! Еще со времен Кунаева повелось, что если не того выдал в эфир, сам эфир будешь нюхать.
Агзамов сошел с троллейбуса и задумался, то ли перейти улицу на светофор, то ли по подземному переходу. По светофору, конечно, быстрее, но Агзамову нужна была стопроцентная безопасность.
Спустившись в подземку, он очень пожалел о принятом решении, ведь в последний раз он пользовался переходом лет двадцать назад, тогда это было приятно, особенно летом, здесь было прохладно, в киоске можно было купить газету, стояли автоматы с газированной водой. Зато теперь через каждые пять шагов сидели нищие, кто-то кинув на пол шляпу, пел под гитару. Какой-то поэтишка, приставая к прохожим, читал стихи, дородная бабка продавала пирожки, безногий инвалид катил на плоской каталке и толпы прохожих, порой нарядных, порой не очень, шли вместе с Агзамовым, торопясь выбраться из этого подземелья.
Агзамову бы тоже побыстрей убраться отсюда, но тут его внимание привлек плакат, в котором он с приятным изумлением узнал изображение Ахурамазды, дающего наставление Зороастру, над их головами стояло сияние, а между ними в большом котле горел огонь.
«Так это сияние же – фарн, хварна», – мелькнуло в мозгу у Агзамова. Он когда-то занимался этим вопросом, но тогда это была запретная тема. Тираж изъяли, книгу сожгли, выдвижение на премию Ленинского комсомола сорвалось. В одно мгновение он стал еретиком и диссидентом. А теперь это тема – достояние массового сознания. Вон к плакату тянут шеи, и старик в берете, и молодая стильная женщина в модных очках, и худосочный интеллегентик бомжеватого вида.
– Так, что же там написано?
Под портретом иранского царя была расположена следующая надпись:
«Хварна – (зенд.), частица божественной силы и мудрости, даруемая нам и приближающая человека к его Отцу. Она не только освобождает от рабства судьбы, но и возносит над ограниченным временем. Обычно хварну изображают как светящийся нимб. Божественный огонь преображает не только наш внутренний мир, но и внешний вид, и если человек получил этот дар, то у него на теле обнаруживаются его признаки.
По своим масштабам, силе и способу получения хварна делится на три вида. Самой главной является хварна царя, которая дается по Божьей воле в счет будущих великих дел. Хварна жреца переходит по наследству и служит признаком чистоты рода, наградой за благие дела предков человека. Хварной воина человек награждается за добрые дела при этой жизни. Символами трех хварн являются три огня, горящие в зороастрийских храмах».
Конечно же, это были минимальные сведения о хварне, Агзамов знал об этом гораздо больше, но он никогда это не примеривал к себе, его это интересовало чисто в научном плане, ну и в плане идеологического подспорья, как аргумент в пользу избранности кочевников и их пути на мировой арене. Правда, его друг Адоев, который первым в Советском Союзе стал изучать эту тему, не разделял его мнения. Он считал это чисто иранским явлением, но что делать, что делать, тюрки для Агзамыча были дороже.
Между тем, людей у плаката становилось все больше. Среди них были и русские, и казахи, и чеченцы, и женщины, и старики, и дети. Агзамыча удивил такой интерес к странной, экзотической теме, но в это время к плакату протиснулся смуглый горбоносый парень с подносом, на котором горело три свечи – высокая, поменьше и еще меньше.
– Покупайте хварну! – заверещал продавец. – Дешево продаю, покупайте! Царская хварна – 20 долларов! Жреческая – 10! Воинская – 5! Покупаете эти свечи, загадываете желание, и оно сбудется, но если к свечам вы купите и молитвы, то оно обязательно сбудется. Молитвы стоят всего 5 долларов. Деньги принимаются и в рублях, и в долларах!
К продавцу подбежала невзрачная женщина в плохоньком, куцем пальто:
– А женская есть?
– Есть! – не растерялся горбоносый и сунул ей в руку самую маленькую свечку. – А молитву можешь взять бесплатно! Для тебя скидка! – улыбнулся он женщине, протянувшей ему, по всей видимости, последние деньги.
Что тут началось! К продавцу потянулись разнокалиберные руки и деньги. Многие требовали непременно царскую хварну! Свечи так и отлетали!
С недавних пор Агзамыч стал замечать, что многие люди, в том числе и ученые, и писатели, и философы, как в омут, бросились в религию, мистику и прочие оккультизмы. Поначалу это его раздражало: «Книг у писателей не покупают, а на всякую ерунду отдают последние деньги!». Потом он стал размышлять и только сейчас его озарило: «Так что же остается бедным людям, если государством своим они брошены, социальные институты не работают, остается только рассчитывать на тайные высшие силы, которые защитят и поддержат. По крайней мере, это твой выбор, ты сам решаешь связаться тебе с ними или нет, покупать реликвии или не стоит. Человек устроен так, что любая глупость из собственных уст ему дороже чужого ума. И, тем не менее, всегда найдутся люди, испытывающие нечто подобное. Постепенно ты чувствуешь себя не так одиноко и даже напротив, связанным с целым миром людей с подобными же запросами и подобным же образом мыслей. Получается, что у нас такой же разброд и шатания, как во время падения Римской империи, но ведь это падение породило христианство, возможно, и мы стоим на пороге создания новой религии».
Агзамыч как завороженный тоже решил купить себе свечу. Подойдя к продавцу, он увидел за его спиной книжную полку, заставленную брошюрками и среди них свою книжку о хварне.
«Боже мой! Значит, не все сожгли!» – пронеслось у него в сознании. «Но как же так, ее даже у меня сейчас нет, а у них есть. Пусть отдадут ее мне, это моя книга!»
– Эй, подбежал он к продавцу, – отдай мою книгу! Это моя книга! – кричал он, указывая на книжную полку.
– Уважаемый, какая книга? – улыбнулся продавец. – Я книг не продаю.
– Вон та, на полке! Вон видите – «Р.А. Адоев, А.А.Агзамов. Тюркская хварна». Агзамов это я, отдайте мне мою книгу!
Продавец вопросительно посмотрел куда-то в толпу. Вдруг, откуда ни возьмись, к Агзамову подошли два плотных парня бритых под полубокс и вежливо, но сильно взяв за локоть, потащили по длинному коридору.
Через некоторое время показалась бледно-зеленая дверца трансформаторной будки. Один из братвы вставил ключ и открыл ее. За ней показалась дверца лифта. Ребята втащили упирающегося господинчика в лифт и тот стремительно стал падать вниз, как будто в саму преисподнюю. Вскоре дверца лифта открылась и их выбросило в слабо освещенный подвал, где бегали только крысы. Агзамыча передернуло, он подумал, что его оставят на съедение этим тварям. Чувствовалось что и самой братве тут не особо уютно, один из них приник ухом к двери и стал внимательно вслушиваться. Оттуда раздалась какая-та музыка и послышалась протяжная блатная песня. Это были «Журавли». Ребята переглянулись и заулыбались.
– Э-э, значит, шеф в хорошем настроении, – усмехнулся фиксатый. Какое-то время они послушали трогательную псеню. В подвале стало так тихо, что исчезли даже крысы. В этой благоговейной тишине особенно четко прозвучал последний куплет.
Так и в жизни порой отстаем мы от стаи крылатой,
Хоть и знаем о том, что законы о дружбе все святы.
Но порою судьба начинает шутить и смеяться —
И друзья отойдут, и друзья отойдут и никто не поможет подняться.
Далее ребята не стали медлить. Фиксатый постучался условным стуком, створки железной двери автоматически открылись и он втолкнул Агзамова в большое помещение, очень похожее на приемную. Они оказались, действительно, в роскошной приемной, где в кожаных креслах напротив пышногрудой молоденькой секретарши сидели знакомые все лица. Агзамов хоть и не был с некоторыми знаком, знал их по телевидению или всякого рода билбордам и рекламным плакатам.
Самым первым здесь с головы до ног весь в белом, как арабский шейх, восседал так называемый Сары Аулие, чьи лечебные сеансы собирали целые стадионы, за ним Агзамыч с удивлением обнаружил Бекбола Дукенова, организатора музыкального фестиваля «Поющая Азия», еще более его удивление возросло, когда он вслед за ним увидел спокойно беседующих Утеша, владельца фирмы «Утя» и Ерлана, хозяина автосалона «Наймани-авто», а далее – кто бы мог подумать – сидел Алмаз, по кличке «Черный», родной племянник столичного мэра!
Агзамова поразило, что эти столь разностатусные люди сидели в этом бункере, как будто на приеме высокопоставленного чиновника, а там за за двустворчатой дверью беззаботно пел свои блатные песни хозяин криминальной земли казахской. Иначе ведь и не скажешь, поскольку стены приемной были увешаны портретами Кенесары, Мустафы Чокая и почему-то Александра Матросова. Последнему обстоятельству многие, наверное, удивились бы, но Агзамов был уже знаком с последними материалами в газетах, где прямо объявлялось, что легендарный герой-детдомовец был не русским, а башкиром. Правда, Агзамов сомневался в этом, но обстановка была здесь настолько однозначной, что ему сразу стало не до сомнений. Между тем, братки открыли двустворчатую дверь и ввели Агзамова в ярко освещенный зал, где за довольно загаженным дастарханом с остатками еды и пепельницами полными окурков, полулежало и сидело несколько мужчин и женщин. Кондиционеры изо всех сил пытались очистить прокуренный воздух. Из-за этого в зале было холодно и неуютно, как над пропастью в горах. В глубине комнаты опираясь локтем на подушку, с гитарой в руке, полулежал на боку грузный мужчина, черноволосый и седобородый, с красивыми черными бровями и сетью морщин под глазами. Это соединение молодости и старчества завораживало.
