Ауэзхан Кодар - Порог невозврата
Первое что пришло в голову Агзамову, что над ним здорово поиздевались. Дело в том, что этот Коран был единственным наследством от отца, Агзам хранил его еще с советских времен, когда такие вещи хранить не полагалось. Арабский язык он так и не изучил, поэтому книга представляла для него даже не антикварный интерес, а родовое наследие: ведь они происходили из рода ходжа, который не принадлежал ни к одному из казахских жузов [1], а был самостоятельным ответвлением из рода Мухаммадова, поскольку эти ходжи были арабскими миссионерами, пастырями исламской духовности в бескрайних просторах казахской степи. Надо признаться, что Агзамов с детства рос атеистом, но его приятно грела причастность к духовному нобилитету, пусть это даже и расходилось с его принципами и взглядами. И вот теперь его как бы спустили с неба на землю, показали его истинную сермяжную сущность, отобрали самое дорогое – его высокое происхождение и в связи с этим избранность, которую он ощущал чуть ли не с пеленок. Пусть мать была беременна им, когда отец был в тюрьме (кто из интеллигенции не сидел в сталинском 38 году?), пусть он рос в семье матери с названными братьями от других мужчин, но он всегда знал, что он иной, чем другие: умнее, лучше, духовней. Он с детства привык подчинять сверстников своему влиянию и никогда не стыдился своего высокомерия, он считал, что имеет на это законное право. Так что же теперь получается, он вырос с булыжником в сердце, когда все считали, что там лишь суры Корана? С ним совершили чудовищный акт духовной кастрации, и он должен это терпеть? Получается, что его не только ограбили, но и лишили ментальной сущности? Нет, он не потерпит этого, грабители должны быть наказаны. Агзамов кинулся к телефону:
– Алло, 02, милиция, вам звонит Агзамов! Меня ограбили! Когда? Откуда я знаю, когда?! Вот я прихожу, а квартира вверх дном, нет сейфа, нет документов! Что еще унесли? Так придите, черти, и посмотрите, я откуда знаю! Адрес? Октябрьская, 63 кв. 18, уг. Декабристов. Хорошо. Я вас жду.
Агзамов положил трубку.
– Кто же это мог быть? Что это за ограбление, скорее похожее на издевательство? Агзамов стал лихорадочно прокручивать в памяти образы своих недоброжелателей, тайных и явных недругов.
В последнее время он очень сузил круг своего общения: к нему приходил только племянник, сын его рано ушедшей из жизни сестры, старый друг Махди, соратник еще по молодежному объединению «Степные пегасы» и иногда заезжал Гадиков, которому с недавних пор подфартило стать сенатором. Но с этим они всегда встречались вне дома, где-нибудь в высокогорном кафе или роскошных апартаментах. В друзьях и близких Агзамов никогда не сомневался, очень им доверял и мысли не мог допустить, что кто-нибудь из них… Вдруг Агзамова перекосило, он подумал: а не есть ли это месть за его прошлую оппозиционную деятельность? Вот черти, значит, ничего ему не простили: ни уход из власти, ни создание своей партии, ни организацию многотысячных митингов?
Он вспомнил, как два года назад встречался с Президентом страны. Тот выглядел очень усталым, раздраженным, с мешками под глазами, но встретил его приветливо, вышел из-за стола, поздоровался за руку, усадил в кресло за журнальным столиком. Тогда-то они и договорились, что Агзамов не будет вмешиваться в политику и взамен за это через два года получит кресло министра культуры. Конечно, разговор выглядел не так цинично, речь шла об интересах нации, стабильности государства, о только что успешно проведенной демаркации границ. Пытливые, как бы воспаленные после бессонной ночи глаза Президента буравили Агзамова, как бы пытаясь вывернуть наизнанку его душу, но в душе Агзамова давно уже ничего не было, ни сопротивления, ни желания служить: мило улыбаясь, все время соглашаясь с доводами собеседника, Агзамыч в своей всегдашней элегантной манере выторговал себе все что можно: должность директора института, череду зарубежных поездок, и под конец президент сам сказал, что перед Новым годом его наградят высшим орденом республики. Этот-то орден он и получил вчера, и вот, после столь замечательного события, такой жалкий конец. Значит, власть не простила ему ничего, – просто нейтрализовала на два года, пока он носился по разным странам, изображая из себя посла доброй воли и посредника в диалоге культур. Агзамыч-то думал, что он обыграет и оппозицию, и Президента, но получилось наоборот: оппозиция укрепляется, власть идет на все большие уступки, и только Агзамова – и та, и другая сторона – выкинули за ненадобностью, бросив орден как последнюю подачку.
Звякнул дверной звонок, это пришла полиция. В дверях показались молодой лейтенант и молодая женщина в форме. Лейтенант строго предупредил Агзамова, что нельзя ничего трогать и, пройдя на кухню, стал допрашивать потерпевшего.
– Прошу ваше удостоверение личности.
– У меня сейчас его нет. Понимаете, я его обычно держу в бардачке служебной машины, вместе с правами…
– Ладно, поверим на слово. Итак, фамилия, имя, отчество?
– Агзамов Агзам Агзамович, – и он расплылся в снисходительно-вальяжной улыбочке, ожидая привычной фразы: «Неужели тот самый?!». Однако лейтенант не выразил никаких эмоций и продолжал задавать очередные протокольные вопросы. То показываясь в дверях, то исчезая, женщина фотографировала тут и там вываленное барахло. Когда Агзамов сказал, что его главным образом интересует похищенный сейф, лейтенант спросил, что было в сейфе. И вот тогда Агзамова как будто ошпарили: там был золотой скарабей, подаренный ему Министром культуры Египта. Агзамыч не был суеверным человеком, но с тех пор как он заполучил этот символ бессмертия и вечной жизни, его здоровье значительно улучшилось и даже в сексуальном плане что-то, наконец, опять замаячило. Так что же это получается? Черт-те что, колдовство какое-то!
– Там, знаете, были все документы, и… кредитная карточка… и…
– Ну, продолжайте, продолжайте!
– Э-э-э… как бы это правильно сказать… золотой скарабей… ну, статуэтка такая… ее мне в Египте подарили… Я обычно держу ее в банке… а вчера на банкете решил показать друзьям… сегодня с утра уехал на работу… думал, сдам в банк позже… и вот…
– И сколько весила эта статуэтка?
– А это обязательно записывать? – глупо спросил Агзамов.
– Ну, конечно, а иначе как мы ее отыщем, без всяких примет и описаний?
– Один килограмм, – меланхолично заявил Агзамыч.
– Не может быть! – подскочил лейтенант.
– Я вам могу показать документы. Это подарок из Египта. Впрочем, документы тоже были в сейфе.
Агзамов уже не знал что говорить, вернее, теперь он мог говорить, что угодно. Все дороги вели только к сейфу.
– А как выглядел этот ваш сейф, – спросил лейтенант.
– Ну, такой большой, на двести килограмм, – ответил Агзамыч.
В это время торкнулись в оставшуюся незапертой дверь, и четверо дюжих парней еле втащили в прихожую сейф где-то на метр двадцать. Выскочившие в прихожую Агзамов и лейтенант не знали что сказать. Женщина мгновенно сфоткала вошедших. Парни оставили сейф посреди прихожей и ушли.
– Это ваш? – спросил наконец лейтенант.
– К-к-кажется мой, – еле выдавил из себя Агзамов.
– Вот видите, целехонький! – обрадовался страж правопорядка. – Может, над вами друзья подшутили? – выдвинул он, как показалось ему, бодрую гипотезу. – Ну, что стоите, открывайте!
Женщина подошла и сфоткала уморительную ситуацию: Агзамов стараясь оттеснить лейтенанта, стал набирать код. Сейф не открылся. После нескольких неудачных попыток, включилась сигнализация. На звук сирены в прихожую ворвался грузный мужчина лет тридцати в золотых очках на надменном носу. Увидев дома трех незнакомых людей, причем двоих в форме милиционера, он сразу оценил обстановку.
– Во, ментура работает, что, задержали ханурика?
Кровь бросилась в голову Агзамова.
– Какого ханурика? Я хозяин этой квартиры, а ты кто такой?
– Это я хозяин, а ты вор, пойманный с поличным. Не правда ли, он пытался проникнуть в мой сейф? – незнакомец со значением посмотрел на лейтенанта. Все повадки этого самоуверенного грузного человека выдавали в нем ненароком разбогатевшего вышибалу, которых ныне так много развелось на постсоветском пространстве. Молодой лейтенант столь грозный с Агзамовым, теперь стушевался и пролепетал что-то невнятное. Даже женщина-мент не посмела сфоткать вошедшего. Крайне возмущенный Агзамыч с кулаками бросился на ухмыляющегося верзилу. Но тот так дал ему в лоб своим выступающим животом, что Агзамыч навзничь шмякнулся на пол. Лейтенант, бросившись к Агзамову, помог ему встать, и они вдвоем стали наседать на верзилу.
– А ну вон из моей квартиры! – опять полез на рожон Агзамов.
