Лаура Рестрепо - Ангел из Галилеи
— Боится? В каком смысле боится?
— Просто иногда ангел бывает ужасен.
Последняя фраза словно ударила меня током. Но продолжать расспросы не было возможности, так как мы пришли к розовому дому и дети, сбившись в кучу, подняли гвалт. Это было типичное жилище бедноты, из тех, что вечно остается недостроенным, а его обитатели время от времени вдруг берутся за дело, пуская в ход доски, куски картона, ставят там и сям горшочки с цветами, нелегально подключаются к электросети, устанавливают гигантское радио и мощную телевизионную антенну.
Орландо толкнул дверь, и меня охватило странное беспокойство. Что же за существо мне покажут? Возможно, какого-нибудь монстра. Глубоко вздохнув, я постаралась подготовить себя к тому, что сейчас произойдет.
Я попала в темную комнату со спертым воздухом и заполненную облаками дыма от курившихся благовоний. Потом я разглядела неясные фигуры. Шесть или семь женщин молились, стоя на коленях, они вонзили в меня взгляды — так последователи культа вуду втыкают булавки в тряпичную куклу. Затем они, кажется, потеряли ко мне интерес, занятые молитвами, но время от времени я вновь ощущала на себе уколы их пытливых глаз.
Орландо, единственный из всех детей, кто зашел со мной, дернул меня за штанину, чтобы я тоже преклонила колена, и я послушалась. Тогда он указал на женщину, которая была здесь главной. Вооруженная четками сеньора, худая до невозможности, была одета в черное, а на ее жутком лице явно чего-то не хватало. Я искоса разглядывала ее: глаза были на месте, нос тоже, рот, подбородок… На самом деле единственным, чего недоставало лицу, было выражение, но этого оказалось достаточно, чтобы оно выглядело нечеловеческим. Такое же впечатление, по словам людей, видевших его, производил Ники Лауда, автогонщик, заживо горевший в потерпевшем аварию автомобиле.
— Это сестра Мария Крусифиха, глава совета, — тихонько сказал Орландо.
— Какого еще совета?
— Совета, который занимается ангелом.
— А как же мама ангела?
— Ее здесь нет.
— А вот эта, в накидке, — спросила я, указав на крошечную женщину в невероятном бархатном плаще темно-синего цвета, — она тоже в совете?
— Да, она тоже. Ее зовут Марухита де Пелаэс.
— А ее накидка — она для церемоний?
— Нет, для защиты от дождя.
— А вон та здоровенная тетка, — я осторожно показала на массивную сеньору, молящуюся с истовостью и кротостью, никак не вяжущимися с ее размерами, — кто она?
— Это Свит Бэби Киллер, экс-чемпионка в вольной борьбе, здесь, в Галилее, ее все знают. Второй человек в совете. Раньше она была злобной, очень нервной, особенно когда мы называли ее Мужиком, такое у нее прозвище. Но с тех пор как появился ангел, она стала доброй как овечка. Ее даже можно назвать Мужиком — и она хоть бы хны. А дело-то только в том, что не всем удается выговорить Свит Бэби Киллер.
Орландо несомненно мог это сделать. Более того, у него был тягучее произношение, как у Тома Хенкса в «Форрест Гампе».
— Ясно. А мужчины в совете есть?
— Ни одного, только женщины.
— Значит, заправляет всем эта монахиня?
— Какая еще монахиня?
— Ну эта — сестра Мария Крусифиха, так, что ли?
— Она не монахиня, она мирская. Она скажет вам, когда вы сможете подняться и увидеть его.
— Ангела? А где он?
— Он пребывает в месте, которое называют пещеры Бетеля, это на горе.
Пришли новые люди, полдюжины мужчин и женщин, они разошлись по углам и сели, не мешая и не создавая суеты. Паломники, объяснил Орландо, некоторые из них принесли дары. Я заметила, что внутри дом вовсе не похож на типичное обиталище бедноты, где на пяти квадратных метрах гармонично размещаются восемь детей, три кровати, два кресла-качалки, столовый гарнитур с застекленным буфетом и шестью стульями, холодильник, столики, собаки и куры, табуретки, календари, чугунки и фарфоровая посуда. Этот дом был другим, более просторным, более пустым, так что люди и предметы находились там словно бы в свободном плавании.
Время шло, а я все ждала, пока что-то произойдет, но ничего не происходило, лишь одно Ave Maria следовало за другим. Сестра Мария Крусифиха читала высоким голосом, мы вторили ей, и казалось, что этому не будет конца. Мои колени уже не в силах были выносить это наказание.
— Орландо, — спросила я, — можно мне немножко поговорить с сеньорой Крусифихой?
— Прерывать запрещено.
— Я не хочу больше молиться.
— В любом случае придется подождать, пока кончится дождь.
Прошли еще четыре круга молитв, пока небо наконец не прояснилось и в доме не начались передвижения, означающие, что желанный миг настал. Сестра Мария Крусифиха исчезла куда-то, затем снова появилась и принялась раздавать приказы:
— Женщины — в накидках, мужчины — с обнаженной головой!
Она подходила к каждому из нас с ничего не выражающим лицом — то ли от святости, то ли от того, что оно было сильно обожжено, — хватала за плечо и ставила в ряд у двери. Иногда ей не нравилось место, занятое тем или иным человеком, и она отводила его чуть дальше или, наоборот, передвигала поближе — Бог знает, какими критериями она руководствовалась, по крайней мере, точно располагала нас не по росту. Наконец она осталась довольна достигнутым порядком, и мы, как гномы за Белоснежкой, последовали за Крусифихой на улицу. Я уныло посмотрела на гору, словно там меня ожидала неприятная встреча.
— Вы тоже идете знакомиться с ангелом? — спросила я у мужчины в шляпе, шагающего сзади.
— Я знаком с ним, я несу ему это подношение в благодарность, ведь он спас мою внучку от неминуемой смерти. — С этими словами он показал мне курицу со связанными лапами, которая выглядела еще более сбитой с толку, чем я сама.
Я хотела бы, чтобы со мной остался Орландо, так я ощущала бы себя увереннее, но сестра Мария Крусифиха заявила: мальчик не может подняться наверх, так как по понедельникам и четвергам дети не допускаются. Я спросила почему, но эта сеньора была здесь для того, чтобы отдавать приказы, а не для того, чтобы что-либо объяснять.
Вскоре появились другие проблемы, которые необходимо было срочно решить: например, голова у меня была не покрыта. Но так как мужчинам велели снять головные уборы, а у моего соседа имелась шляпа, я попросила его одолжить ее мне и надела. Но и это было не все.
— Вы не можете войти туда в брюках, — сказала мне Крусифиха.
Мой плащ был достаточно длинным, с пуговицами до самого низа и ремнем, так что я застегнулась получше и, не сходя с места, сняла джинсы.
— Теперь я в юбке, — сказала я.
— Но вы не должны брать с собой фотоаппарат.
— Мне нужно сделать хотя бы один снимок…
— Это исключено. Он боится вспышки.
Я объясняла, я умоляла, но так ничего и не добилась: пришлось оставить камеру Марухите де Пелаэс, той самой сеньоре в синем плаще. Это меня доконало. Время шло, а у меня еще не было «истории», я до сих пор не видела ничего определенного, что представляло бы интерес для журнала, а теперь оказывается, что мне и фотографий сделать не удастся. Похоже, о статье надо забыть: если там не будет снимков, шеф без разговоров зарежет мою работу.
В конце концов мы тронулись с места, но не успели продвинуться и на двадцать шагов, как возникло еще одно препятствие, наиболее оригинальное из всех.
Остановив колонну, сестра Крусифиха вновь вцепилась своими когтистыми пальцами в мое плечо и, отведя в сторону, озадачила меня следующим вопросом:
— Скажите, вы сейчас в нечистоте?
— В нечистоте? В какой-такой нечистоте?
— Я хотела сказать, нет ли у вас менструации…
Я сообразила, что речь идет о каком-то древнем суеверии, согласно которому присутствие менструальной крови заставляет вино горчить, а железо ржаветь, и кто знает, что она может сделать с ангелами… Я испугалась, что меня так и не допустят в пещеры.
— Нет, сеньора, я чиста. — Это была правда, преподнесенная на языке, показавшемся мне подходящим по стилю к ее вопросу.
— Вы можете точно сказать, когда у вас была последняя менструация?
Это был уже перебор. Сестра Крусифиха вела себя не только как библейский пророк-женоненавистник, но как гинеколог на полугодичном обследовании, и я готова была послать ее ко всем чертям — ее, ангела и свой журнал в придачу. Но я сдержалась. Что я теряю, ответив? Точную дату я, разумеется, не помнила — никогда не следила за своим циклом, — поэтому ляпнула первое, что пришло в голову:
— Ровно пятнадцать дней назад.
Думаю, ответ ее удовлетворил, во всяком случае она позволила мне вернуться к остальным, и мы начали восхождение по желтой тропинке, вьющейся среди зарослей акации и мокрого дрока.
— Эти семена очень ядовиты, не вздумайте их есть, — предупредил меня сосед, указывая на зеленые стручки, в изобилии свисающие с кустов.
