Камен Калчев - Новые встречи
— Все мужья, Ружка, на один покрой. Пожив с Борисом, я их возненавидела. Смотришь — красивые, хорошие, а что за этим кроется, не знаешь.
— Рассуждаешь как мещанка, — перебила ее Ружа. — Сколько мужей у тебя было, чтобы так судить о них? Не лучше товарец и мы, женщины.
— Да, но мы бессильны.
— Сомневаюсь в этом, — усмехнулась Ружа, вспомнив о своем многоуважаемом супруге Колю Стоеве, который нянчил сейчас дома ребенка, то и дело поглядывая в окно, не блеснут ли фары машины. — Не всегда мы бессильны. Вот, например…
Сумела же Гита завлечь в свои сети Бориса, хотела она сказать, но побоялась произнести ее имя. Потому что лучше все же не наступать человеку на больную мозоль.
Долго катались они, рассуждая о разных житейских делах; разговор о замужестве глубоко запал в сердце Яны, хотя она не призналась бы в этом даже самой себе. Но у шофера — директора «Балканской звезды» — тоже было женское сердце. Отлично зная, куда попадают ее намеки, Ружа только забросила удочку и умолкла, будто подобные интимности мало ее интересовали.
Расставаясь в городе, Ружа протянула Яне руку и сказала, как бы подводя итог всему разговору:
— Ну ладно, до свиданья, Яна. Значит, с завтрашнего дня начинаем новую жизнь! Так?
На лице Яны мелькнула улыбка. И тут же угасла.
— Брось шутить, Ружка, скажи лучше, верно ли, что от него пришло письмо?
— От кого?
— Сама знаешь… Правда ли, что он хочет вернуться? И на то же самое место… Разве это его место, а, Ружка?
Ружа выпустила ее руку.
— Пошла ты к черту! — заявила ома. — Все равно что с чурбаном целый вечер проговорила, а не с человеком.
И, круто развернув машину, оставила Яну посреди дороги. даже не взглянув на нее больше.
Долго еще продолжала она сердиться на Яну, и никто теперь не знал за что, потому что Яна заняла уже свои новый пост бригадира.
В первые дни, как водится, работа подвигалась туго. Одно дело — отвечать за четыре станка, другое — за сорок. Яна знала машины, знала и ткачих, которые на них работали, и все же, когда, выйдя на середину цеха, она прислушивалась к шуму станков, ей казалось, что она впервые очутилась на фабрике.
Да и Ружа вела себя как своенравный директор — не разговаривала с ней целую неделю, будто совсем ее не замечала. «Я ей не нянька», — ответила Ружа однажды на вопрос, почему она сердится на Яну. А та начала стараться еще больше. То и дело собирала ткачих своей бригады и давала им разные наставления. Даже график какой-то прикрепила под часами, пытаясь привлечь внимание недовольного директора.
Сама того не замечая, Яна стала во всем следовать примеру Ружи. Прежде всего, рассуждала она, надо подтянуть трудовую дисциплину. От старой гвардии осталось лишь несколько ткачих, а новенькие пришли из села или из текстильного техникума. И с новичками и со старыми приходилось воевать за дисциплину.
И странное дело, пока она рядовой ткачихой тихо-мирно работала на своих четырех станках, такие вещи, как порядок, дисциплина, планы, ее не занимали. Больше того, она наравне с другими очень обижалась, когда Ружа делала замечание опоздавшим. А теперь вот получилось так, что сама превратилась в «надзирателя». И это казалось ей не только необходимым, но и совершенно обязательным. Девушки начали даже коситься на нее. «Рож< кн свои показывает», — ворчали пострадавшие.
Оставаясь по-прежнему молчаливой, Яна уже не ходила с поникшей головой, а держалась прямо, с тревогой поглядывая на руки ткачих, на таблички, где отмечалась ежедневная выработка, на часовую стрелку, которая показывала окончание смены.
По примеру Ружи Яна последней покидала цех и приходила раньше всех — осмотреть, в порядке ли станки. И хоть повсюду на стенах, даже над станками были развешены плакаты и лозунги, призывавшие содержать рабочее место в чистоте, выполнять норму и заботиться о качестве продукции, она все хотела видеть своими глазами, ощупать собственными руками. Некоторые ткачихи действительно отлично знали свои станки, но были и такие, которые все еще беспомощно топтались возле неисправного рычага. Одни старались не допускать брака, другие норовили нарочно ослабить натяжение основы, чтобы пустить ткань пореже и таким образом выгнать больший метраж. Яне, знакомой с подобными ухищрениями, совсем не трудно было их обнаружить. Известны ей были и так называемые «объективные» и «технические», и разного рода другие причины, когда выпускают ткань с большим количеством «поясов», путают основу или часами копаются со щетками. Девушки в таких случаях обвиняли, конечно, узелки или же секционного мастера. Каждый бракодел старался свалить вину на кого-то другого… Все это Яна превосходно знала, и обмануть ее было трудно. Постепенно она превратилась в учителя с указкой в руке, который насквозь видит своих учеников и легко разгадывает их намерения. Девушки побаивались ее строгости. Иногда даже перешептывались: «Эта брошенная на нас вымещает свою злобу!» Но дальше не заходили.
Директору, разумеется, это нравилось. «Хорошо взялась, — сказала она секретарю парторганизации, — люблю строгих людей». И незаметно ее отношения с Яной опять наладились. Ружа, как и прежде, стала вызывать Яну к себе, беседовала с ней о планах, нормах, дисциплине. Увлеченные работой, они не вспоминали больше о Борисе. Ружа не хотела заводить об этом разговор, а Яна не решалась спрашивать. Жизнь текла и без него, без Бориса. И, казалось, все к лучшему. Борис, возможно, не вернется. Кто знает, чем было вызвано его письмо. Он и раньше любил переполошить людей, чтобы придать себе важности.
То ли вернется, то ли нет. И Яна все больше успокаивалась, обращая свои помыслы на другое.
Как-то Ружа сказала ей:
— Получила приглашение от Манчева, в гости зовет.
— Манчев? — удивленно спросила Яна. — Кто этот Манчев?
— Директор «Победы Сентября», наш конкурент.
— А-а, — вспомнила Яна, — высокий такой, медведь…
— Он самый, — улыбнулась Ружа.
И они умолкли, словно стараясь получше припомнить Манчева, слывшего большим оригиналом.
— Хорошо бы обменяться опытом, — продолжала Ружа. — Говорят, Манчев ввел у себя всякие новшества. Его и на городском совещании ставили в пример.
— Поедем, — согласилась Яна.
— Ладно, я позвоню ему.
На этом и кончили разговор о Манчеве. А на другой день, под вечер, сели в машину и покатили во «дворец» Манчева, находившийся за городом, в буковом лесу.
Был хороший, теплый вечер, какие нередко выдаются в это время года. И хоть солнце уже скрылось за холмами, отблески его долго еще озаряли ущелье, тонувшее в синих тенях орешника. Склоны и облака над ними долго светились, прежде чем покрылись алыми бликами заката. Но и после того, как солнце опустилось за горизонт, ощущалось чудесное сияние дня. Долго еще пламенели в небе пожары, пока наконец не сгустился синий вечерний сумрак.
В такой вот летний вечер Ружа и Яна ехали горной дорогой, вьющейся по берегу реки среди сумрачного ущелья.
Ружа сидела за рулем, а Яна, спрятавшись в полумраке старой «победы», опасливо поглядывала в окошечко. Дорога шла лесом, и чем выше они взбирались, тем быстрее сгущались сумерки. Ориентироваться помогал свет фар. Умелый и опытный шофер, Ружа ловко брала повороты, зорко глядя вперед. Яна молчала. Не до разговоров было и Руже. Они уже обсудили все, что касалось встречи с Манчевым.
Прислонившись головой к стеклу, Яна незаметно задремала, убаюканная монотонным гуденьем мотора. Сквозь сон ей казалось, что она, подхваченная сновиденьями, летит поверх деревьев, поверх скалистых пиков, возвышавшихся по обеим сторонам ущелья.
Очнувшись, — она увидела, что машина стоит. Ружа сердито махала кому-то рукой и кричала:
— Почему не посторонитесь? Что за безобразие? Стали, да еще на крутом повороте!..
Она дала продолжительный гудок, но мотоциклист, стоявший в свете фар посреди шоссе, тоже что-то кричал, чего женщины в «победе» не могли расслышать.
— Дайте дорогу! — требовала Ружа. — Не понимаете, что надо посторониться?.. Нахал какой!
Ружа торопливо вылезла из машины. Дорогу загородил громоздкий двухместный мотоцикл, на заднем сиденье которого помещался большой чемодан, привязанный куском провода. И мотоцикл, и чемодан, и сам водитель были густо осыпаны пылью.
— Извините, что побеспокоила вас! — послышался неожиданно звонкий женский голос.
Ружа опешила — она была уверена, что перед ней мужчина.
— Прежде всего вы нарушаете правила движения, — строго заметила Ружа. — Или в аварию захотелось попасть? Что у вас случилось?
Она говорила сердито, с удивлением оглядывая стройную фигуру в брюках.
Женщина с большим трудом отвела мотоцикл к кювету, чтобы освободить дорогу, и очень просто объяснила, что кончился бензин и она вынуждена была остановиться.
