Фэй Уэлдон - Поларис
Капитан плеснул оливкового масла из пластмассовой канистры, привезенной Зелдой, в кувшинчик, а оттуда — на сковородку. Он намеревался слегка потомить горчичное семя в масле, потом полить им мелко натертую морковь, добавить туда лимонного сока, перца и соли — получился бы простой, но весьма аппетитный салат к цыпленку. Но масло брызгами разлеталось со сковородки.
— Не чистое оливковое масло, — пробурчал капитан. Он исследовал содержимое канистры и обнаружил под тонким слоем оливкового масла не что иное, как белое вино.
— Ваша жена совершила крайне необдуманный поступок, — отчитал Джима капитан. — Мы с вами и мистер Штурман — группа управления лодкой, а не какая-нибудь рок-группа.
Тем не менее он не вылил вино — напротив, водрузил канистру на шкаф: не дай бог опрокинут.
Во время обеда поступило сообщение, что в непосредственной близости от них действуют русские подводные лодки.
— А когда они бездействовали? — Капитан зевнул.
Все же, прихватив тарелки, офицеры отправились на центральный пост и там наблюдали за светящимися точками на экране радара, слушали сигналы, когда другие левиафаны приблизились, на миг замерли совсем рядом, а потом вполне дружелюбно проследовали дальше.
— Никак цыпленка учуяли? — предположил капитан.
— Навряд ли, сэр, — усомнился Джим: однажды, еще школьником, он побывал на экскурсии в Ленинграде, и его там закормили маринованной селедкой.
— Тогда что же эти русские делают целыми днями?
Капитан Алек и его офицеры уже не помнили, что сами делали, пока не овладели умиротворяющим кулинарным искусством и питались рублеными шницелями, как все прочие. Зато теперь их дни были исполнены высокого смысла и сознания достигнутой цели.
Прошло две недели. Томпсон и Мег заключили своего рода перемирие. Она пыталась выжить его из спальни, он норовил залезть на кровать; в конце концов оба согласились на ничью, и Томпсон вновь занял свое место под кроватью. Теперь, когда рядом не было Тимми, Мег стала замечать природу. Она наблюдала, как зима беспощадно укорачивает день, совсем как неумолимый лавочник, рано закрывающий лавку перед футбольным матчем. Бум, бум! Упали жалюзи, скрылось солнце, поднялся ветер, и жизнь, ворча, уползла под землю, остались лишь мрачные, резко очерченные горы. Даже слизняки повывелись в кухонном шкафу. Мег пожалела, что их больше нет. Жалеть об отвратительных скользких тварях, льнущих к сырым стенам в самых темных неожиданных местах, — возможно ли это? Мег пришлось признаться самой себе, что ей недостает слизняков лишь потому, что они живые существа, из животного, а не растительного мира, и у них есть какая-то неясная цель и неосознанное желание, загоняющее их в самые недоступные и неуютные места, где не выживают даже растения. Они — Жизнь, посылающая своих гонцов в неживой мир.
Иногда Мег радовалась, что Тимми далеко от дома. Она бы пожаловалась по простоте душевной, что ей недостает слизняков, тут же залилась бы краской и почувствовала себя дурочкой под насмешливым взглядом Тимми. Какие-то думы надо таить в себе, в этом одно из наказаний человеческого бытия. Казалось бы, раз человек наделен даром речи, должно происходить общение между людьми, но его, конечно, нет. Горько, что она сожалела о слизняках. Уж лучше бы Томпсона пожалела. Страдания Томпсона усугублялись, когда он наблюдал людей за беседой: он полагал, что они обмениваются мыслями о чудесах Вселенной. Томпсон ошибался, но не знал об этом. Подлинные разговоры между Тимми и Мег, подлинное общение происходило в постели и без слов. Неудивительно, что Томпсон любил лежать под ней.
Зимой автобус в горы не ходил. Пассажиры в эту пору были редки. Мег отправилась в библиотеку на базу на велосипеде — полчаса туда и два часа обратно в гору — и попросила библиотекаршу найти для нее книгу о слизняках. В библиотеке был богатый выбор книг по вышиванию, вязанию, варке варенья, обивке мебели, самоучитель французского, «Первые шаги в философии», но никакой информации о слизняках.
— Попробуйте разложить ядовитые шарики в тех местах, где завелись слизняки, — посоветовала библиотекарша. — Слизняки их съедают и просто-напросто тают на глазах.
— Но это ужасно! — воскликнула Мег.
— Может быть, если думать о слизняках. Но думать о них не надо. Разложите шарики — и все.
Выйдя из библиотеки, Мег встретила Зелду. Та кинулась к ней с объятиями и пригласила на чашку кофе.
— Уж не подвинулась ли ты рассудком там, в горах, в полном одиночестве? Вид у тебя довольно странный, — верещала Зелда.
Мег была в джинсах и старой шерстяной фуфайке Тимми. В ней она чувствовала себя под его защитой. На Зелде были розовые джинсы, темно-розовый свитер, модный серый шерстяной шарф, повязанный, как шаль, и множество золотых браслетов и колец.
— В каком смысле странный?
— Взгляд чудной, — пояснила Зелда. — Как у беременной.
Мег задумалась.
— Хотела сегодня принять пилюлю, — припомнила она, — и вдруг вижу, еще четыре осталось, а я считала, что кончила курс.
Они вошли в уютный домик Зелды; из его окон открывался красивый вид. Томпсона пришлось оставить возле дома. Он выл, но Зелда была неумолима.
— Ты четыре раза забывала принять пилюли. Значит, хочешь ребенка. Это у тебя в подсознании.
— Не ребенка я хочу, а Тимми.
— И я не хочу ребенка, но он у меня будет, — сказала Зелда. — Сегодня утром удостоверилась. Подумать только, Джим узнает об этом лишь через два с половиной месяца — плюс-минус два дня, как распорядится безопасность.
— Ты же можешь сообщить ему новость по семейному телеграфу.
— Они передают только добрые вести. Плохие ждут моряков на берегу.
— Полагаю, ваши с Джимом представления о добрых вестях не всегда совпадают, — сказала Мег.
— Не всегда, — подтвердила Зелда. — Но в этом и заключается семейная жизнь.
Только не наша, у нас с Тимми все иначе, подумала Мег.
На часах было одиннадцать сорок пять. Мег пропустила мысленное свидание с Тимми. Все его мысли были обращены к ней, но Мег этого не заметила. Она думала о тающих слизняках.
Тем временем Томпсон обнаружил открытое окно в уборной, втиснулся туда, погнув при этом кронштейн, и влетел в гостиную. Он сразу бросился к Зелде.
— Почему — к тебе? — удивилась Мег.
— Потому что я хозяйка дома, а он пытается подольститься, — сухо объяснила Зелда. — Неужели нельзя оставить пса дома? — Изловчившись, она пнула Томпсона носком маленького золоченого ботинка, и Томпсон взвыл.
Мег сразу вспомнила, что должна его опекать, и заторопилась домой.
— Не так уж много я знаю о собаках, — сказала она, усаживаясь на велосипед, — но, может быть, Томпсон экстраординарно умный пес?
— Псих он экстраординарный, — отозвалась Зелда.
На следующий день Зелда позвонила Мег и пригласила к вечеру на обед, чтобы познакомить ее с Тони.
— Ты не можешь отказаться! — заявила Зелда. — Никаких приглашений на сегодня в твоем еженедельнике нет.
— У меня и еженедельника нет, — сказала Мег.
— Учту на будущее.
— А кто он, этот Тони?
— Запасной кавалер, дорогая. Здесь всегда кто-нибудь в резерве. Тони отвечает за связь с прессой. Жена у него — в Новой Зеландии, она почему-то всегда там обретается, а если ее случайно и занесет сюда, она его не понимает. Тони чинит пробки, выгуливает собак, и все мужья ему доверяют. Какая-то чересчур догадливая дама пустила слух, что Тони — «голубой», потому, мол, они и живут с женой врозь, но это, конечно, ерунда. Он очень славный, смешной и, может быть, вселит в тебя бодрость.
— Очень мило с твоей стороны, Зелда, только навряд ли я приеду.
— Но почему?
— Думаю, Тимми был бы недоволен.
— По-моему, подводники не такие уж оголтелые собственники, иначе они не бросали бы жен надолго одних.
Веский аргумент! Мег поискала отговорку, но так и не нашла.
— Пожалуй, ты права, — сказала она. — Большое спасибо за приглашение, Зелда. Приду с удовольствием.
На дне Индийского океана на «Поларисе» завтракали, обедали и ужинали в те же часы, что и дома. Обед в тот вечер состоял из национальных блюд разных стран. Джим приготовил пельмени по-итальянски — ему всегда удавались незатейливые блюда. Капитан — цыпленка по-персидски, фаршированного толчеными орехами и долго томившегося на медленном огне, а Тимми, лучший кондитер на «Поларисе», непревзойденный мастер по крему, испек французский tarte aux poires[3]. Тимми не переставлял стрелки часов, чтобы не пропустить время мысленного свидания с Мег в одиннадцать тридцать.
Когда Мег приехала к Зелде в тот вечер, ей пришлось прокладывать себе путь в шумной разгневанной толпе пацифисток с лозунгами и изображениями сломанных ядерных ракет, напоминавших сломанные фаллосы. Демонстрантки, месившие грязь возле базы, довольно спокойно пропустили Мег. Она была в куртке и джинсах, на велосипеде и легко сошла за свою.
