Эмманюэль Бернхайм - Его жена
Пациент оделся.
Клер села за свой письменный стол.
Она бы сама лечила Томаса. Узнала бы количество кровяных шариков и скорость оседания эритроцитов, изучила бы все его позвонки, от атланта до крестца. Как и этому своему пациенту, она назначила бы ему рентгеноскопию органов пищеварения. Исследовала бы пищевод Томаса, его желудок, каждую складку тонких кишок, бугры толстого кишечника, весь пищеварительный тракт, ставший бы благодаря барию почти фосфоресцирующим.
Но он никогда не болел.
Клер вздохнула. Она знала только нежную кожу живота Томаса.
Она даже никогда не видела, как он ест и пьет, знает только, как он пьет сладкий кофе. Она не имеет никакого представления о его вкусах. Раз он кладет столько сахара в кофе — значит, любит сладкое. Но она не могла представить себе, что он ест пирожные. Нет, он, конечно, предпочитает мясо, жаркое и дичь. А доедая, подбирает оставшийся соус хлебом.
Лучше всего Клер представляет себе его на стройке, вот он сидит на подформенном камне возле переносной печи. Руками ест куриную ножку. Хрящики трещат у него на зубах. Он голоден, ест быстро, у него отличное пищеварение.
Дает ли ему жена иногда судки? Утром она кладет в них остатки вчерашней еды, плотно закрывает их. И улыбается. Это напоминает ей о тех временах, когда они только поженились и Томас был всего лишь прорабом на стройке. Дети смотрят на все это с завистью. Им бы тоже очень хотелось взять с собой в школу судки. Они бы разожгли костер, чтобы разогреть еду. И не пошли бы в школьную столовую.
Клер вздрогнула. Ее пациент, собравшись уходить, протягивал ей чек. Она взяла его и быстро заполнила страховой листок.
— А теперь дышите нормально… Великолепно.
Клер положила стетоскоп на стол.
Вдруг послышалась сирена «скорой помощи»; вот она все ближе и ближе.
Наверняка где-то произошел несчастный случай. Может, на соседней стройке. На стройках часто что-то случается. Срываются буры, проваливаются полы. Обваливаются балки. На Томаса могла упасть балка. Рабочим не удается поднять ее. Он теряет много крови. Еще одно усилие, и балка слегка приподнимается, как раз настолько, чтобы Томаса можно было высвободить. Подъезжает карета «скорой помощи», колеса буксуют в строительной грязи. Томаса кладут на носилки. Внимание! Осторожнее!
Пациентка протянула ей теплую и влажную руку. Клер измерила ей давление. Кожа на предплечье у Томаса такая гладкая, вены так сильно выступают, что санитарам «скорой помощи» легко будет ввести иглу для инъекций.
Она расстегнула «липучку» манжеты. Давление у молодой женщины было нормальное.
Клер отменит всех своих больных и будет сидеть с Томасом в больнице. Она проверит, как работает капельница, заново сделает ему перевязки, изучит его рентгеновские снимки и сама будет делать ему уколы.
Но она даже не сможет узнать, в какую больницу его доставили. А когда Томас откроет глаза, увидит он свою жену. Она обнимет его, и он вдохнет аромат ее духов.
Потому что она-то душится.
Пациентка бросила взгляд на рецепт и нехотя расплатилась. Клер не прописала ей ничего, кроме магнезии.
Прослушав свой автоответчик, Клер обнаружила сообщение от Томаса.
Он извинялся, что из-за каких-то дел не сможет прийти к ней сегодня вечером.
Клер улыбнулась. Это было первое сообщение Томаса. Он никогда не звонил ей.
Она усилила звук и прослушала запись еще раз. Голос у Томаса был очень нежным. Он почти шептал.
Она перемотала пленку так, чтобы никакая новая запись не стерла голос Томаса.
В полдень она купила много новых кассет. Заменила ту, что была в автоответчике, и положила ее в ящик письменного стола.
Теперь она будет хранить все записи с его голосом.
Томас крепко прижимался к ней. Клер закрыла глаза и вдыхала запах строительной пыли, пропитавшей его волосы.
Вдруг она почувствовала, что голова Томаса на ее плече отяжелела. Он уснул. Это впервые он засыпал рядом с ней.
Она старалась не двигаться. Даже глаза открыть не решалась.
Дыхание Томаса было таким жарким и таким сильным, что у нее на шее наверняка образовалось запотевшее пятнышко.
Голова Томаса все тяжелее и тяжелее давила ей на плечо. Она почти чувствовала, как каждый волосок на его щеке и шее входит в ее кожу.
Ладонь, лежавшая на желудке Клер, переместилась на живот и замерла на пупке.
Пульс Томаса отдавался в ее собственном животе. Клер задержала дыхание. И почувствовала всем своим телом биение крови Томаса.
Рука его легонько соскользнула, и она перестала что-либо чувствовать вообще.
Открыла глаза. Кожа у Томаса была гладкая и матовая. Никаких родинок, очень мало волос. На ноге остался след от резинки носка, ступни были маленькие и широкие, а мизинец похож на дольку мандарина.
Она улыбнулась, Томас проснулся.
Резко встал и оделся.
Прижал Клер к себе, но не поцеловал ее.
Потом он ушел.
Она осталась одна. Он ее не поцеловал, но сжал в своих объятиях сильнее, чем обычно, и длилось это дольше. Клер была счастлива. Отрастающая на щеке Томаса щетина оставила красное пятно на ее плече.
Когда он брился по утрам, в белой пене появлялись прямоугольнички его нежной кожи. Потом он, конечно же, принимал душ. Душ — это быстрее, чем ванна. У Клер он никогда не мылся. Хотя она купила марсельское мыло — оно не оставляет запаха. И никогда она не слышала, чтобы он спускал воду.
Наверняка он мылся перед сном. Долго намыливался. Избавлялся от запаха кожи Клер. А потом ложился в свою постель рядом с женой.
Клер содрогнулась. И оделась.
Наутро красный след на ее плече исчез.
Приближались рождественские каникулы.
Томас наверняка поедет с женой и детьми в горы. Он покроет губы защитным кремом, и рот будет казаться почти белым на его загорелом лице.
Когда он вернется, вокруг его глаз появятся бледные круги от темных очков. И на лбу тоже будет светлая полоса, если он надевает шапочку. Нет, она не может представить себе Томаса в шапочке.
Но когда он уедет? И когда вернется?
Она не знала. Он об этом ей еще ничего не говорил. А вопросов она ему не задавала никогда.
Эскалатор, на котором можно было подняться на этаж, где продавались игрушки, был перегружен. Клер схватилась за поручень.
Ей осталось купить один рождественский подарок, племяннику. Чем он интересуется? Клер об этом понятия не имела, она с ним не общалась. Николя было девять лет. И он ее терпеть не мог. Совсем маленький, он вопил, когда она приближалась к нему. А теперь закрывался в своей комнате, как только она появлялась в доме. И потому Клер очень редко бывала у сестры и всегда приходила к ней поздно вечером, когда была уверена, что ребенок уже спит.
Ступени эскалатора под ногами у Клер стали плоскими. Она отпустила черный резиновый поручень. Рука была влажной.
Она не могла вспомнить даже лица Николя.
Маленький мальчик толкнул ее и извинился. Он широко улыбался, и волосы у него были сильно взъерошены. Мальчик был похож на Томаса. Может, это его сын? Он подошел к женщине с длинными волосами, державшей за руку девочку.
Это была жена Томаса, и это были их дети. Клер в этом не сомневалась.
Она пошла в толпе за ними.
Жену Томаса она видела только со спины. Та была в меховой курточке. Клер приблизилась, и рука ее потянулась и дотронулась до меха. Он был мягким и почти теплым.
Вдруг мальчик показал пальцем на мужчину, шедшего им навстречу, и бросился к нему на руки.
Все четверо, обнявшись, ушли. Клер огляделась.
Вокруг было много мальчишек. И все были похожи на Томаса.
Она купила видеоигру для Николя и вскоре ушла из магазина.
Клер, вздрогнув, проснулась. Звонили в дверь. Половина девятого, это ее первый пациент. Почему же она не проснулась раньше? Клер быстро оделась во все вчерашнее и побежала открывать. Провела пациента в кабинет, извинилась и, забежав в ванную, почистила зубы. И вдруг застыла на месте. Никакого шума почти не было слышно. Она вслушалась. Ничего. Торопливо подошла к окну и распахнула его. На улице стояла тишина. И тогда Клер поняла, почему она не проснулась. В это утро на стройке не работали.
Был канун Рождества. На время праздников строительные работы, разумеется, прекращались.
А вдруг Томас уехал, не предупредив ее?
Пациент вздрогнул, когда Клер дотронулась до него. Руки у нее были ледяные.
В перерыве между консультациями Клер вышла на улицу. Перед забором тротуар чисто вымели. Клер подошла к дверце. Ручка исчезла. Стройка была закрыта.
Как только выдавалась минутка, Клер подходила к телефону и слушала записи автоответчика. Томас не звонил. Ей никак не удавалось вспомнить, сказал ли он ей «До завтра». Она только помнила, что они так тесно сплетались в объятиях, что она порой и не знала, прикасается она к коже Томаса или к своей собственной.
