Ассия Джебар - Нетерпеливые
Нет. Этого мне не хотелось. Напяливать вуаль в качестве маски — ведь в отличие от Леллы и Зинеб нам ее носить не обязательно — мне претило. И ни за что на свете я не желала влиться в толпу безымянных женщин, которые по традиции присутствуют на свадьбе стоя в патио и не открывая лица, потому что они не были приглашены. Однако хозяйка дома терпит незваных гостей и сама распахивает двери перед их готовым хлынуть с улицы потоком, поскольку в нерушимом церемониале празднества им отводится роль статисток, олицетворяющих злословие.
А Мина все ждала моего ответа.
— Ничего не получится, — сказала я. Фарид знает, что я никуда не иду. С минуты на минуту он может вернуться и, если не застанет меня дома…
Смирившись, Мина пожала плечами.
— Иди одна, если тебе так хочется, — добавила я.
Но тогда ей недоставало бы пряного привкуса заговора, совместной вылазки. Как раз этого ей больше от меня и не добиться.
* * *
Сумерки, беззвучной молнией прокравшиеся в притихшие дома — успели разве только расшириться зрачки у женщин, застали нас с Миной изнывающими от скуки и пустой болтовни.
Внизу швейная машинка тети Зухры уже не работала. Своими обычными суетливыми, мелкими движениями тетя собирала куски материи вплоть до мельчайшего обрезка. Потом она, отдуваясь, потащила машинку в глубь дома.
Сидя на краю веранды, у балюстрады, я смотрела вниз, во внутренний дворик, уже покинутый светом дня. Несколько запоздалых лучей бледного солнца утонули в воде бассейна. Струйка фонтана иссякла; ослабев, она снова упрямо вздымалась, чтобы тотчас же опасть, — казалось, она тоже страдает одышкой. Так бы сидеть и сидеть, прижавшись лицом к железным прутьям балюстрады и неотрывно созерцая в этом остановившемся времени еще светлый, еще полный отзвуками дня дом.
Раздался тягучий голос Си Абдерахмана — «Сиди», как мы его зовем:
— Тр-р-рек!
Так он требовал освободить проход. Клич этот разносился по дому четыре раза в день. Заслышав сигнал, все женщины спешили укрыться в своих комнатах. Ввиду долгой привычки страха они не испытывали и лишь недовольно ворчали. Ведь, что ни говори, а Сиди родственник… да и в таком уже возрасте! Он годился им в дедушки. Но Си Абдерахман был стоек в благочестии. Он объявлял: «Трек!..» — перед тем, как войти в свою комнату. Спустя четверть часа: «Трек!..» — перед тем, как войти на омовение в ванную; «Трек!»- когда возвращался в комнату на молитву…
На этот раз я не двинулась с места. У сидевшей рядом Мины на лице появилось выражение покорности, проникнутой вежливой понятливостью туристов. Она поднялась. Я насмешливо смотрела на нее.
— Нужно вернуться в комнату! — нерешительно сказала она.
— Иди, если хочешь. Я остаюсь здесь. В конце концов, я на втором этаже; ему достаточно не поднимать головы.
Исчерпав запасы доброй воли, она остановилась. Я проводила взглядом прямую фигуру Сиди, пересекшую дворик. Головы он не поднял, но я почувствовала, что он догадался о моем присутствии. Я поделилась с Миной:
— Ну и дьявольская же интуиция у такого старого, такого набожного человека!
— Ты слишком сурова! — отозвалась Мина, которая воспринимала эту до сих пор сохранившуюся в нашем доме традицию снисходительно. В ее семье все женщины жили свободно; тех из них, кто не сумел приспособиться, ссылали в берберское селение под Константиной, откуда родом была и Мина.
— Тебе это нравится? — поддразнила я ее.
— Ну… Она постаралась найти слова, чтобы объяснить, сколько трогательной поэзии в этих обычаях прошлого. — Думаю, ты изменила бы мнение, если слышала бы это его «Трек!» всякий раз, когда он выходит или возвращается к себе. Это не дом, а какой-то железнодорожный переезд…
— Тр-р-рек!
Переглянувшись, мы рассмеялись. Сам по себе этот человек был мне, в общем-то, безразличен. Не нравились мне те минуты, когда приход мужчины нарушал покой этих закупоренных домов. Тут уже все женщины просыпались и начинали суетиться. Торопились подать на стол, принести молитвенный коврик. Все, вплоть до престарелой жены Сиди, Фатмы, у которой начинали трястись руки и дрожать голос от страха, как бы Сиди не пришлось ждать. Вплоть до моей тети Зухры, старой девы, которая кидалась на кухню.
Целый день эти женщины жили независимо. Потом их внезапно сдувало с места. В этих хлопотах по хозяйству я угадывала их истинную природу. Когда они сгибались пополам, чтобы подать блюдо, я представляла их себе ночью, перед мужчиной, которого они получили, которого мечтали получить.
В этот час дом переставал быть тихой гаванью: по нему прокатывалась бушующая волна. Тогда я встречала ночь улыбкой, которая уже была мятежной.
* * *
В тот вечер, просто потому, что присутствие Мины возродило давние дружеские привычки, я разговорилась.
Я спросила у нее совета по поводу свидания, которое назначил мне Салим. На моем месте, сказала она, она бы пошла. Я вынуждена пойти: разве я уже дважды не допустила неосторожность? Если я теперь начну избегать Салима, он с досады может растрезвонить. Так что в любом случае, хочу ли я покончить с этим делом или дать ему продолжение, мне надо явиться. Так будет осмотрительней.
Осмотрительней! Я долго наблюдала на ее лице отзвук последнего слова. Потом вяло согласилась. «Похоже, ты права…» На самом деле меня мало трогало, что Салим заговорит обо мне, расскажет обо всем, вплоть до моих голых плеч. Ничто не уничтожит тогдашнее солнце, тогдашнее упоение, переполнявшее мою грудь, когда я была распростерта на спине, лицом к небу. И тот мужской взгляд, под которым я открыла глаза… все это я получила в дар, как кувшин ключевой воды. Остальное мне было безразлично.
Мина между тем продолжала. Теперь она решала, как все устроить. В назначенный день она придет с утра. Скажет Лелле, что у нас очередное собрание; мы выйдем вместе, а потом она оставит меня одну… Так что мне достаточно будет лишь не бродить по самым оживленным улицам. И держаться с Салимом начеку. Со своей стороны она проведет расследование, чтобы узнать, что он за человек. В общем, настоящая военная операция.
Я задумчиво смотрела на нее. Думала я о том, кого она называла Салимом; для меня он был всего лишь тенью, которая будет ждать меня в четверг на углу улицы.
И впрямь дело было важное. Теперь я знала, что в четверг войду во владения, которые будут прежде всего моими. Моими, и ничьими больше. Я проникну туда в одиночку, на цыпочках, молча.
Глава IV
Свидание было назначено на небольшой улочке, пересекающей главный проспект европейского квартала, в самом центре города. Совсем рядом расположен крупный кинотеатр, а из конца улицы видна часть порта. Несколько раз я бывала там с Леллой мы ходили по магазинам, — но не чувствовала себя уютно. Большую часть жизни я провела в запертых домах или в серых коробках интернатов таких же глубоких, наполненных гулким эхом. На улице зеркала витрин посылали мне отражение потерявшейся маленькой девочки, готовой убежать. То была я.
Я пришла загодя. У кинотеатра я запаниковала. Начала надеяться, что он не придет, что все это мне приснилось. Я уже представляла себе, как спокойно вернусь домой. Позади я оставила безмятежный порядок, радушный, как теплое море. Снова увидеть те же лица, услышать те же голоса, убедиться, что ничего не изменилось. Что нашло на меня в эти дни? Откуда эта враждебность к Лелле? Нет. Я вернусь к прежней жизни, и вернусь с радостью.
Я оглянулась, собираясь бежать. На противоположном тротуаре собралась у выхода из кинотеатра группа европеек — загорелых, с вызывающим декольте. Мне стало не по себе, как если бы они могли заметить мое смятение. К ним подошли несколько молодых людей, одетых с изысканной небрежностью. Я вдруг обнаружила, что завидую непринужденности этих женщин: они тараторили, смеялись, запрокидывая голову, а меня, поскольку я направлялась на тайное свидание, словно придавливала к земле серьезность подобного поступка.
Звонок возвестил конец сеанса; на улицу хлынул поток людей. В этот миг я увидела Салима: свернув с проспекта на улицу, он направлялся ко мне. Толпа мешала мне его видеть. Внезапно я повернулась к нему спиной и устремилась прочь.
Я пришла в себя на бульваре, идущем вдоль порта. Оказалось, с перепугу я стискивала зубы. Я привалилась к стене. Попыталась взять себя в руки, ругая себя дурой. Целую неделю я думала об этом свидании и наконец решилась пойти. Отступать было негоже. Но сейчас я не могла избавиться от ощущения, что вся эта история перестала меня интересовать. Ждавший меня незнакомец не имел ничего общего с моей мечтой. Зачем я пришла сюда? Возбуждение сменилось скукой. Тут в моей памяти в очередной раз всплыл образ Леллы, и ко мне вернулись подозрительность и неприязнь. Нет, не найду я в доме покоя; только ложь. Я решительно повернула назад.
