Кирил Бонфильоли - ГАМБИТ МАККАБРЕЯ
Горный малый в конце концов воздел руки и уронил их с видом крайней предельности. Отвернулся от компании и двинулся к нам, слышимо скрежеща зубами. Затем остановился, развернулся и нарочито их сосчитал. Меня бы такое перепугало до смерти. Они же просто захихикали. Пока спасатель к нам приближался, я скроил сочувственную гримасу, и он помедлил у нашего столика.
— Посмотрите на этих засранцев, — проскрежетал он. — В сандалиях! Мерзкие несчастные случаи так и ждут своего часа. А девять пробьет, мы с корешками по темени пойдем всю гору прочесывать да шеи себе ломать. И «Кино в полночь» я точно пропущу.
— Очень жаль, — сказал я, стараясь не меняться в лице.
— Зачем вы этим вообще занимаетесь? — спросил Блюхер.
— Оттяг такой, — буркнул спасатель, шествуя себе дальше.
— Пошел проверять оборудование, — со знанием дела заметил Блюхер.
— Или же лупцевать жену, — сказал я.
Мы продолжали попивать чай; то есть, вернее, попивали его мы с Блюхером, а Джок его скорее всасывал крайне изящным движением верхней губы, изгибавшейся наподобие шланга от «гувера». Меня чаепития средь бела дня не особо прельщают; по утрам вещество, приносимое Джоком мне в постель, подобно непенту, что супруга Тона дала рожденной Зевесом Елене,[19] но после полудня мне от помянутого вещества на ум всегда приходит жижа Ганга, в которой совокуплялись крокодилы.
— Ну что ж, — произнес Блюхер.
Я натянул свое самое интеллигентное и восприимчивое лицо — такое я всегда приберегаю для тех случаев, когда клиент особой весовой категории, зависнув пером над чековой книжкой, принимается излагать мне свою философию коллекционирования шедевров искусства.
— Мистер Маккабрей, как вы считаете, зачем мне и моему начальству понадобилось э-э… предохранять вас от э-э… кончины, причем с немалыми трудностями и входя в немалые траты?
— Вы же мне сами сказали: вы хотите, чтобы я женился на Иоанне Крампф. Я не могу себе даже отдаленно представить зачем. Кстати, что вы сделали с Мартлендовым э… трупом, он же — бренные останки?
— Насколько я понимаю, их выудили из Темзы на Старых Шлюзах Уоппинга. Э-э… морские организмы постарались на славу, и причина смерти зафиксирована как «неизвестная». Полиция подозревает смертоубийство из мести.
— Батюшки, — сказал я. — Ну и мозги у этих людей.
Полковник нетерпеливо заерзал. Я задавал неправильные вопросы. Таким малым, как он, не нравится выдавать информацию за здорово живешь, они любят, чтобы информацию вытягивали. Я вздохнул.
— Ладно, — сказал я. — Почему я обязан жениться на миссис Крампф? Она планирует свергнуть Конституцию Соединенных Штатов?
— Чарли, — веско сказал Блюхер.
— Без формальностей, пожалуйста, — прервал его я. — Знакомые зовут меня просто мистером Маккабреем.
— Маккабрей, — пошел он на компромисс. — Если в вас и есть какой-то недостаток, то он — прискорбная склонность к пустозвонству. Я — человек без чувства юмора и признаю это, а так поступают очень немногие люди без чувства юмора. Поэтому прошу учесть и это, и то, что нити вашей судьбы — у меня в руках.
— Слепая Фурья с Отвратительными Ножницами,[20] — чирикнул я. Настал его черед вздыхать.
— Ах ты ж черт, — вот что вздохнул он. — Послушайте, я вполне отдаю себе отчет, что смерти вы не боитесь; на свой свихнутый манер, я убежден, вы — довольно храбрый человек. Однако смерть как неизбежность-концепция-ситуация очень, очень далека от медленного причинения смерти посредством БОЛИ. — Последнее слово он как бы даже гавкнул. После чего взял себя в руки, подался над столом ко мне и продолжал мягко, здраво: — Маккабрей, мое Агентство заинтересовано только в выигрыше. Мы не нормальные парни ни в каком значении этого слова: у нас нет кодекса поведения, который выдержал бы свет дня и меньше того — тщательное расследование «Вашингтон Пост». А есть у нас определенное количество специализированных оперативников, натренированных в причинении БОЛИ. Многие занимаются этим долгие годы, они думают об этом постоянно. И я боюсь, что некоторым из них причинять боль даже нравится. Мне продолжать?
Я выпрямился на стуле, смотрясь обнадеживающе, полезно, полнозвонно.
— Я весь пристальное внимание, — заверил его я. Полковник со значением посмотрел на Джока. Я перехватил намек и предположил, что Джоку с нами, должно быть, скучно, а отель просто кишит горничными, чьи попки нуждаются в щипках. Джок зарысил прочь.
— Хорошо, — сказал Блюхер. — Итак. Миссис Крампф, судя по всему, с ума по вам сходит. Не скажу, что мне легко это понять, — видимо, тот случай, когда что бы человека ни возбуждало — хорошо. У меня в данный момент нет ясного представления, зачем вы нам нужны рядом с нею, если не считать того, что в этом должно что-то крыться. Что-то крупное. За несколько месяцев до того, как ее супруг э-э… скончался, наше э-э… бухгалтерское подразделение, как мы его называем, засекло тайное перемещение весьма значительных сумм в империю Крампфа и из нее. После его кончины мы рассчитывали, что эти движения прекратятся. Они не прекратились. Более того — возросли в объеме. Надо понимать, что мы говорим не о низкопробной халтурной растасовке денег — этим пускай занимаются парни из Налогового управления или Службы контроля за денежным оборотом. Мы говорим о суммах, на которые в одночасье можно купить центральноамериканскую республику — или две африканских, — и еще останется на карман, чтобы по ним погулять. У нас нет никаких зацепок, мы не понимаем, что происходит. Поэтому ступайте женитесь на миссис Крампф и разузнайте все.
— Лады, — деловито и нелитературно произнес я. — Первым делом с утра отправлю ей каблограмму и намекну на хорошие новости.
— Необязательно, Маккабрей. Она уже здесь.
— Здесь? — взвизгнул я, дико озираясь, как на моем месте поступила бы любая беременная монахиня. — Где это — «здесь»?
— Я имею в виду — здесь, в отеле. Полагаю, у вас в номере. Поищите у себя в постели.
Я исторг нечто вроде мольбы. Он похлопал меня по плечу, будто скаутский вожатый:
— За вторым завтраком вы съели полторы дюжины устриц, Маккабрей. Я верю в вас. Ступайте туда и возвращайтесь с победой, мой мальчик.
Я одарил его взором, исполненным чистой ненависти, и, хныча, пополз в отель и в свой номер.
Там она и оказалась, как обещано, — только не в постели, хвала всевышнему, и даже не обнаженная: на ней была штуковина, больше всего напоминавшая наволочку из кремового шелка с тремя прорезанными дырками, стоимостью, вероятно, несколько сот фунтов; миссис Спон повесила бы на нее ценник с лету. В таком облачении Иоанна выглядела еще обнаженнее. Подозреваю, что я залился румянцем. Секунду-другую она мешкала в этом мешке, начеку, упиваясь мною, как Вордсворт пожирал бы взором поле желтых — да-да, желтых — нарциссов.[21] После чего рванула вперед, в мои объятия — с такой ударной силой, что человека помельче свалила бы с ног.
— О ЧарлиЧарлиЧарли, — вскричала она. — ЧарлиЧарлиЧарли!
— Да да да, — парировал я, — ну ну ну, — неловко похлопывая ее по чарующей левой ягодице. (То есть я вовсе не хочу сказать, что другая, она же правая, ягодица была прелестна в неравной степени — левую я вычленил в целях воспевания лишь из-за того, что подробному рассмотрению в тот миг подверглась именно она, вы же понимаете.)
Иоанна экстатически заизвивалась в моих руках, и я, к своему глубочайшему облегчению, ощутил, как полторы дюжины устриц приступили к работе в допрежь дремавших железах Маккабрея. (Изумительно самоотверженные они ребята, эти устрицы, как я неизменно считаю: позволяют проглатывать себя живьем, даже не пикнув в знак протеста, а затем отнюдь не мстят, подобно угрюмой редиске, а выплачивают превосходный стимулирующий дивиденд. Какая у них, должно быть, чудесная жизнь, а?)
«Что ж, — подумал я, — поехали», — и совершил недвусмысленное движение к тому, что Дж. Донн (1573–1631) называет «верным истинным концом любви». Однако Иоанна, к моему изумлению, твердо оттолкнула меня и как бы навинтила платьице на подобающее место.
— Нет, Чарли, до свадьбы — ни-ни. Иначе что ты обо мне подумаешь?
Я разочарованным манером разинул рот, но, должен признать, ощутил некую отсрочку, если вы уловили намек. Это, изволите ли видеть, давало мне время предать себя рукам способного тренера: легкий галоп по выгулу каждое утро, а также диета из бифштексов, устриц и «Гиннесса» скоро выведут меня из той категории, где победители заезда сразу продаются с аукциона, и введут в хорошую среднеспелую форму.
— Чарли, дорогуша, ты ведь женишься на мне, правда, милый, хм? Твой прелестный доктор сказал, что женитьба окажется для тебя крайне терапевтичной.
