Шмуэль Агнон - Эдо и Эйнам
Спросил я Гамзо: ваша жена из этих? Ответил мне Гамзо: моя жена не из этих. Моя жена из других краев, с гор она. Поначалу жили ее праотцы на отличных пастбищах, у отличных источников. Соседи воевали с ними, и они воевали с соседями и гнали их вспять. И от богатырской удали налетели их полки на земли иноверцев: сбил их с толку стих "Благословен[28] распространивший Гада, он покоится как лев и пожирает руку и темя", а они вели свой род от колена Гада и не ведали, что сие предсказание исполнится, когда живут они в стране Израиля, а не в изгнании в странах иноверцев. И обрушились на них все иноверцы, и побили их, и кого убили, кого в рабство взяли, а уцелевшие бежали в горы и обосновались там. Живут они там и иноверцам не покоряются, но раз в несколько лет приходят мытари собрать ясак. Кто хочет – платит, кто не хочет – берет оружие и скрывается в горах, пока не уйдут мытари. А иногда не возвращается беглец, становится он добычей орлов, что нападают и терзают его. И все эти годы ждут они завещанного возвращения в страну Израиля, ибо завещал Всемогущий устами Моисея, мир праху его, что все вернутся, как сказано: «На Гада полк ополчится, и вспять полки побегут», – то есть вспять возвратятся полки Гада в свой удел в Заиорданье, ни одной души не потеряв, да еще и с собью великой, как сказано в Таргуме Арамейском:[29] «С превеликим достатком приидут в уделы свои». Рассказал мне Гамзо, что в пору его посещения ничтожными мнили они себя, и сердца их болели от затянувшегося изгнания и несбывшихся надежд. Но добром помянут Гевария, сын Геуэля, тесть Гамзо, что читал им сказы и предания из Иерусалимского Талмуда[30] – а он сохранился у них в целости – и переводил на их говор и укреплял сердца их в вере, и так вспоминали они все обещания и предназначения, уготованные Господом к Пришествию Спасителя. Сказал мне Гамзо: тесть мой, Гевария бен Геуэль, был мужем из мужей. Ликом – лев, силой – вол, быстр в беге, как орел в полете, хвала Господу в гортани и меч-кладенец в деснице, у амвона служит и оружье кует. Он хворых целит и чары деет и невест учит свадебным песням и хороводам. И мзды не берет и лишь во имя небес все дела его. И дщерь его Гемула (жена Гамзо) пособляет ему, ибо ведомы ей все песни – от песней, что слагали у родников, и до тех, что пели в горах. Сказал мне Гамзо: кто видал,[31] как мой тесть Гевария бен Геуэль стоит на вершине утеса, с лазурным убором на челе, и кудри его и борода развеваются на ветру, и темные очи его сияют, как два солнца, и ноги его босы и цветом кожи подобны золоту,[32] большие пальцы бьют по скале, и скала возносится ввысь, и с ней возносится песнь из бездны, а он простирает длани, и дочь его Гемула переливами выводит песнь, и юные девы, знатные и прекрасные, от двадцати двух до двадцати семи[33] числом, водят хоровод, тот видал воочию те славные дни Израиля, когда дщери израильские пускались в пляс в виноградниках.[34]
Как оказался Гамзо у них? Рассказал мне Гамзо: искал я рукописи, прошел морскими путями и сорок дней[35] брел по пустыне. Налетел самум. Не успел я припасть лицом к земле, как делают путники в пустыне, что падают ниц и прячут лицо, пока не пронесется самум. Проник песок мне в глаза и ослепил меня, и померк свет для меня. Увидел глава каравана мою беду и через несколько дней привел меня в места обитаемые к одному человеку и сказал мне: это сын вашего народа. Этот человек был Гевария сын Геуэля. Дал он мне снадобья и заклинания, а дочь его Гемула стояла у моего одра.
Двенадцати лет от роду была Гемула в ту пору и прелестью своей и голосом краше всех красот мира. Даже когда произносила она обычные слова, вроде: "Сбилась твоя повязка, Гавриэль" или "Посмотри вниз, я смажу тебе глаз", – я ликовал, будто поют мне осанну. А когда заводила песнь, ласкал ее голос, как голос Грофит-птицы,[36] слаще которого нет на свете. Поначалу затруднялся я понять их речи, даже когда говорили со мной на святом языке, затем что гласных у них много, а кратких звуков мало, и слова не так, как мы, выговаривали, и ударения не там ставили, так что я не мог отличить, когда они говорили на святом языке,[37] а когда – на своем, а их язык никто, кроме них, не понимает. И еще на одном языке говорили Гемула с отцом. Зачастую находил я их на закате, Гемулу с белым козленком на коленях и старца с птицей небесной над головой, а они беседуют, когда с расстановкой, а когда частят, и лица у них иногда веселые, а иногда удрученные, а я слушаю и слова не понимаю. Потом рассказала мне Гемула, что выдуманный язык это,[38] что выдумали они для забавы. А с тех пор как сорвали Гемулу с насиженных мест, вырвали из ее уст эти языки, и напев не слетает с губ ее, только в полнолуние, когда вершит она свое шествие и сопровождает его песнью. И в тот день, что я продал чудесные листья, заговорила она на тех языках и усладила слух мой пением. А вечером сказала она: "Хочется мне черных блинов[39]". Черные блины – это лепешки, которые пекут на угольях, уголья обжигают их дочерна, а потому и кличут их черными. Пойду-ка я и посмотрю, не вернулась ли жена.
Снял Гамзо ермолку и нахлобучил шляпу на голову и встал с кресла. Не дойдя до двери, он повернул и стал ходить по комнате, заложив руки за спину и шевеля пальцами левой руки. Помедля, он сказал: я сам себе удивляюсь, зачем я пришел сюда, тем более что света я не видел и что вы здесь, не знал. Но, наверное, есть в этом смысл, и если я не знаю, зачем пришел, то смысл от этого не исчез. Кто живет тут? Сказал я: один человек, по имени доктор Грайфенбах. – Где он? – Уехал с женой за границу. Вы с ними знакомы? Сказал Гамзо: я с ними не знаком. Врач он, этот Грайфенбах? – Бывший врач. Почему вас это интересует?
Спросил Гамзо: а кроме них, кто еще тут? – Вы да я. Перед их отъездом пообещал я Грайфенбахам присмотреть за их домом, опасались они, что вселится в их дом самозахватчик, сейчас ведь многие возвращаются с войны. Этой ночью я исполнил свое обещание и пришел переночевать. Насторожился Гамзо и сказал: а нет ли тут еще одного жильца? Сказал я: есть еще один жилец, но дома его нет. Почему вас это интересует? Гамзо побагровел и смолк. А потом снова спросил: как зовут жильца? Я ответил. Спросил Гамзо: неужто знаменитый доктор Гинат? Спросил я: вы с ним знакомы? Сказал Гамзо: я с ним не знаком, слыхал я о книгах его, но не читал. Пока не минет книге четыреста лет, я и не гляну на нее. Сказал я: четыре тысячи лет минуло книгам доктора Гината. Усмехнулся Гамзо и сказал: я сужу по кувшину, а не по вину. Усмехнулся я и сказал: значит, через четыреста лет заглянете в книги Гината? Сказал Гамзо: в третьем или четвертом воплощении, коль буду заниматься книгами, гляну и на книги Гината. Сказал я: четвертое воплощение – это перебор, почтенный Гавриэль. "Дважды, трижды с человеком творит[40]", – гласит Писание, и говорится: «За три преступления Израиля, а за четыре не пощажу его». Значит, лишь два-три воплощения даны сынам Израиля в мире сем. Только те, кому осталось исполнить одну заповедь из шестисот тринадцати заповедей, могут и тысячу раз перевоплощаться, как сказано: "Храни заповедь до тысячи родов[41]", – но других это не касается. А вы говорите – в четвертом воплощении. Сказал Гамзо: ненароком ошибся я. Ведомо вам мое мнение: не должен сын Израиля речь не по Писанию, а тем паче супротив Писания. И не напоминайте мне критиков Библии, что слова Бога Живого переиначивают. Научились они этому у иноверских книжников, но в сердце хранят знание, что не меняется Писание с годами, как и передали нам Отцы Предания.[42] И хасидские праведники гнут Закон, как хотят, но праведники, на то они и праведники, что изучали Писание во имя Писания, и намерения их благи, и дается им передать таким образом нравственную, божественную, религиозную идею. А критики Библии не сподобились, и Писание не во имя Писания учили, и у них Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Итак, говорите, что Гинат живет здесь. Вы с ним знакомы? Сказал я: не знаком, и вряд ли доведется познакомиться. Прячется он от людей, и даже хозяева не видят его. Сказал Гамзо: это хороший признак, что не знают его. Люблю я мудрецов, что не маячат повсюду и огласки себе не ищут. Расскажу вам случай. Приехал я в Лондон и сообщил одному книжнику, что привез рукописи. Утрудил он себя и пришел ко мне с двумя спутниками, один – репортер, а другой – фотограф. Обложил он себя книгами, что я показал ему, сел, как сидят мудрецы, и смотрит в книги, а фотограф знай снимает его. Через два-три дня приносят мне газету. Заглядываю я в газету и вижу его образину, окруженную книгами, а рядом – хвала этому книжнику, что отыскал редкие книги, никому не ведомые вплоть до самого его открытия. Что вы на это скажете? Ответил я Гамзо: что вы скажете, то и я скажу. Сердито глянул на меня Гамзо и сказал: вы же не знаете, что я скажу, как же вы говорите, что и вы то же скажете? Сказал я: раз так, то не скажу то, что вы скажете. Сказал он: смеетесь надо мной? Сказал я: не над вами, а над тем книжником и подобными ему я смеюсь, над людьми, что тратят свои силы на суету, дабы люди считали их мудрецами. Тратили бы они свои силы на постижение мудрости, может, больше бы прославились. Сказал Гамзо: больше бы не прославились. Сказал я: коли так, то разумно они поступают. Сказал Гамзо: я пошел.
