Петр Ореховский - Подробности Гражданской войны
– Вот-вот, я тоже так к этому относился, – сказал Голубев. – Теперь вот замечаю: раз в парную сходишь, другой… потом сажусь, бывает, и думаю – да что же это я? – такой грязный, что ли… А с девчонками как-то и при деле, и опять-таки повод снова помыться возникает.
– Так кто у нас хозяин? – заметил развеселившийся Рабинович. – Или это мы к тебе домой девушек должны были подвезти?
– Да нет, я не к тому… сейчас-то и поговорить можно. А так, когда парная дома, уже начинаешь относиться к этому не как к процессу, а как к действию. Так, словно накоротке душ принял. Баня же всё-таки требует отдохновения и включения.
Все коротко и легко задумались, переваривая сказанное. И в целом согласились с мыслью хозяина. И Голубеву было приятно.
Они допарились, домылись, отдохнули, переоделись, пообедали… Потом ещё посидели перед домом в шезлонгах, Голубев и Рабинович выкурили по сигаре. Хитров смотрел в голубое высокое небо и дремал, не думая ни о чём. Они прекрасно отдохнули. А потом шофёр отвёз их домой, вечер субботы каждый из них проводил в кругу семьи.
И наступила рабочая неделя, суета, дым от раскалившихся телефонов и прочей конторской оргтехники… И неделя прошла, оставив после себя ещё один маленький шаг страны к торжеству справедливости в мире, успокоению сирых и бездомных, укреплению престижа России на мировой арене и прочие столь же важные и нужные свершения, как положено отражённые и зафиксированные стоящими на страже свободы и демократии отечественными и зарубежными СМИ.
Хитров зашёл к брату, несколько панибратски уселся у него на край рабочего стола и сказал, прищурив левый глаз:
– А не выпить ли нам пива, брателло?
– У меня тут ещё пара смет лежит, – поморщился Сергей Хитров. – Не хочется на понедельник оставлять…
– Я вот в прошлую пятницу к Голубеву ездил. Между прочим, с
Рабиновичем познакомился. О тебе говорили. Интересно?
– Интересно, – сказал Хитров-младший.
– Тогда пойдём пива выпьем.
Так вот и соблазнил, оторвав от дел государственной важности и отсрочив тем самым неизбежное нервное и физическое истощение. И правильно сделал, поскольку всех надо беречь, но братьев своих – в первую очередь. И рассказал Борис Сергею о комплименте Рабиновича, сделав ему приятное. И расслабились братья, и разговор принял неспешный философский характер.
– Неподалёку от того места, где они свои имения получили, вообще-то, был испытательный стенд для ракетных двигателей, – сказал вдруг
Борис Хитров. – Удобно, грузили на баржи, доставляли до причала, перегружали на тягачи, поднимали вверх. Теперь там ничего не осталось, дорога разве что…
– То есть ты бывал в тех краях раньше?
– Бывал, бывал… Красивые места. У нашего завода там даже дом отдыха был неподалёку. Пошли как-то на лыжах, устали, пить очень хотелось, а снег такой белый-белый, красота…
– И что? – подтолкнул задумавшегося старшего брата Сергей.
– Да, несмотря на все мои предупреждения, что в снегу там чёрт-те что может быть, спутнички мои снежку поели. Один уже через год умер от рака, у другого от желудка одна четверть осталась. Полный инвалид.
– Что же там могло быть, в снегу?
– Так ведь ракетные топлива разные при испытаниях сжигали, и гептил тот же… а потом всё это оседало кругом. Но как оно оседало и распределялось по местности, никто же не знает. Я вот там тогда же по дурости неподалёку плавал летом – и ничего. Хорошо, понимаешь, никаких комаров – все передохли.
– Вместе с птицами, надо полагать?
– Птицы-то не дуры, они от такого грохота сразу же улетели подальше.
Зато сейчас вот возвращаются, я скопу видел. Значит, всё нормально.
– Так ты, получается, на наших миллионерах эксперимент ставишь?
Выживут – не выживут? – рассмеялся Сергей Хитров.
– А что такого, место красивое, снег зимой, надо полагать, они не едят. Потом, кто знает, может, уже разложилось всё давно. И вообще, чего ты смеёшься? Вон при коммунистах на противоположном берегу там пионерлагерь был, и ничего. До сих пор детей возят отдыхать.
Красивые места. Весь вопрос – в розе ветров… Я по старой памяти кое с кем переговорил, целевое назначение земель переоформили, ещё и бюджет на этом заработал, так что ты должен быть доволен…
И братья улыбнулись друг другу.
– Хорошая история, – сказал Сергей Хитров. – Жаль, рассказать никому нельзя.
– Разве что своему брату, – сказал Борис Хитров.
– Это точно, – ответил Сергей. – Знаешь, а ведь есть в этом что-то высшее, правильное…
– Так я и говорю. А ты не хотел пойти со мной пива выпить. Пятница, вечер, что ещё может быть лучше?
И они разошлись по домам. Сергей шёл, задумавшись о гармонии природы и человечества, и мысли ему по большей части приходили приятные. А ещё оттого ему было приятно, что не чувствовал он никакой классовой солидарности с людьми, подвергавшимися потенциальной опасности, ибо потенциальной опасности в России подвергаются все. Это скрепляет общество и элиту, и лишает всех плохого чувства зависти, порождая одну только радость, что ты ещё жив и здоров, поскольку ведь завтра этого уже может и не быть.
А Борис возвращался домой в хорошем настроении потому, что наконец поделился с кем-то своей историей, и его поняли. Он чувствовал лёгкий приятный хмель после трёх кружек пива и мурлыкал про себя старую песенку:
/
Светилась, падая, ракета,
А от неё бежал расчёт.
Кто хоть однажды видел это,
Тот хрен в ракетчики пойдёт.
/
3. ЛИФТ
Богатым и властным людям в России обычно не позволяется жить рядом с простым народом. Их депортируют за колючую проволоку в отдельно огороженные зоны, ставят по периметру телекамеры и датчики движения, за которыми наблюдают, удобно устроившись в мягких креслах, интеллигентные охранники, владеющие приемами восточных единоборств и подстриженные так, что на голове от удивления у них могут встать дыбом только брови. Элита России, посвятившая жизнь служению народу, за территорией зоны передвигается исключительно в сопровождении конвоя, поскольку умные талантливые люди так и норовят увернуться от своих обязанностей перед страной, посидеть в дешёвой закусочной, выпить народный кислый растворимый кофе из бумажного стаканчика или опрокинуть в себя разливного пива из полиэтиленового бокала, закусив горелой смесью соли, растительного масла, перца и крахмального клейстера, называемой чипсами. Но бдительные охранники разрушают эти незрелые порывы, заставляя соль земли русской запихивать в себя вонючий (а иногда и заплесневевший) французский сыр, пить чешское пиво с совершенно неприемлемым для большинства мужчин названием
“Козёл” и есть длинные, как сибирские километры, итальянские спагетти, которые так и норовят соскользнуть с вилки, как их на неё ни наматывай.
Многие богатые и властные люди примирились со своей горькой навязанной им родиной судьбой и безропотно несут тяжёлое бремя изолированных от общества и его простых удовольствий трудоголиков.
Дом – работа, работа – дом, кругом – конвой, куда тут ещё податься?
Редкие отпуска можно провести за границей, поскольку в России отдохнуть практически невозможно. Но есть ещё отдельные смельчаки, рискующие жить вне созданных резерваций для богатых, непосредственно смешиваясь с обывателями, время от времени передвигающиеся пешком и даже – в это трудно поверить! – примерно раз в месяц ездящие на общественном транспорте, повторяя подвиги первого секретаря
Московского горкома КПСС, а впоследствии самого демократического президента России, полностью искоренившего у себя различные народные привилегии3. При этом их почти не снимает местное или центральное телевидение, так что они могут толкаться, ругаться и наступать соседям на ноги при торможении или ускорении транспортного средства, наслаждаясь непривычной свободой и прячась от собственной охраны.
Таким вот авантюристом, жившим в массе народной, и был в душе Сергей
Михайлович Хитров. Он постоянно рисковал, проживая в своей старой двухкомнатной квартире на последнем этаже девятиэтажного дома, которую получил ещё в начале своей работы в горфо в советские времена. Тогда этот дом был приличным, и в него заселялись работящие интеллигентные люди. Но постепенно те, кто мог себе это позволить, строили себе новое жильё, так что незаметно в новых домах группировались новые интеллигентные и обеспеченные люди, а в старых домах оставались бывшие интеллигентные и теперь уже совсем необеспеченные люди. Они никак не могли договориться об оплате труда уборщицы, которая по графику должна была мыть их подъезд всего лишь один раз в месяц, потому что в жилищно-эксплуатационной конторе не хватало трёх четвертей уборщиц, половины дворников, трети слесарей, плотников и электриков. Были полностью заполнены только вакансии руководства, которые с начала девяностых годов занимались актуальнейшим в России искусством – реформировали ЖКХ. Поэтому граждане должны были скидываться между собой и платить уборщице дополнительно, чтобы она вспоминала про их подъезд хотя бы раз в неделю. Но договориться бывшие интеллигентные люди между собой не могли: то ли у них не хватало денег, то ли терпения. А может быть, они, как это и должно было произойти в процессе строительства гражданского общества, уже окончательно преодолели социальные перегородки и слились с народом, так что такие мелочи теперь вообще не привлекали их внимание. Поэтому стены подъезда были испещрены рисунками и занимательными лозунгами, отражающими потребность простых взрослых людей и молодежи в творчестве, под ногами идущих часто оказывались пустые консервные банки, которые жильцы пинали, а этого делать не стоило, ибо в них находилось множество сигаретных окурков и табачного пепла, на окнах лежало какое-нибудь тряпьё, потому что в подъезд время от времени заходили ночевать прохожие, которым лень было идти к себе домой до ближайшей теплотрассы.
