Ярослав Веров - Господин Чичиков
Машина Чичикова появилась в окрестностях городской тюрьмы за полночь. К слову сказать, тюрьма располагалась почти что в центре города, в районе старых, еще дореволюционной постройки, добротных двухэтажных зданий. Территория тюрьмы была окружена бетонным забором с козырьком из колючей проволоки. Чичиков попросил:
– Степан, ну-ка помедленнее, по встречной полосе, вдоль забора.
Опустил стекло и стал внимательно смотреть на тускло освещенные окна тюремного корпуса. Жуткая тишина царила на улице. Угрюмый каменный пришелец, окруженный гирляндой фонарей и освещаемый холодными лучами прожекторов, казалось, отгородился от чуждого ему мира людей и настороженно дремал, окутав себя чернильной кляксой безлунной н-ской ночи.
– Ага, есть, – сказал Чичиков, улыбнулся чему-то и скомандовал: – Давай к воротам.
В бумагах, составленных в библиотеке, содержалось мало полезного для Чичикова. Разве что фамилия-имя-отчество нового начальника тюрьмы да еще письмо в местной газете, паразитирующей на человеческом интересе ко всякого рода чертовщине и мистике. В письме утверждалось, что все тюремные умертвия происходили в особой камере, которая, как на грех, располагалась в необычайно сильной «геопатогенной зоне». Видимо, городское и губернское руководство, а также прочие сильные мира сего эту газету не читали. А вот Чичиков вырезку с письмом изучил очень внимательно, и не только глазами – прошелся, так сказать, и носом. Хотя чем могла пахнуть бумага? Конечно, типографской краской. Но наш Чичиков, как уже успел заметить читатель, проходил по разряду людей не вполне обыкновенных, и для чего ему понадобилось нюхать газету, не известно.
Итак, машина подъехала к воротам тюрьмы. В будке тюремного КПП дремал, согнувшись в кресле, усатый прапорщик. При звуках музыкального сигнала «Мерседеса» – «Маленькой ночной серенады» Моцарта – вскинул голову, глянул в окно осоловело и вернулся в исходное положение. Чичиков вышел и постучал в зарешеченное окошко.
– Чего надо? – осведомился прапорщик, зацепившись мутным взглядом за перстень Чичикова.
– Кирияджи надо, – в тон ему ответил Чичиков.
– Нет его.
– Что ты мне врешь? Есть.
– А ты кто такой? Паспорт давай.
– Паспорт держи, а кто я такой – не твое дело.
Прапорщик принял документ, перелистал – между страниц обнаружилась сотенная купюра – и бросил небрежно в картонную коробку. Потом оценивающе глянул на Чичикова, поднял трубку телефона. Что-то – Чичиков не расслышал, что именно, – пробурчал, выслушал ответ и сказал Чичикову:
– Ты знаешь что, если к самому – ты вина возьми. Красного. Пока пропуск писать буду.
– Степан, сгоняй за красным вином, – повернулся Чичиков к Бычку, который стоял и курил у открытой дверцы «Мерседеса». – Молдавского или мадьярского, и мигом.
– Заходи пока, – распахнул дверцу будки прапорщик.
– А если у меня оружие?
– Нет у тебя оружия, – тень улыбки возникла на лице прапорщика. – Вон твое оружие.
Прапорщик ткнул пальцем в цепь на шее Чичикова – тот непроизвольно отстранился.
– Не н-ский будешь? – спросил прапорщик, когда Чичиков уселся на хлипком стульчике.
– Тесно тут у тебя, – ответил Чичиков и, сделав паузу, спросил: – У вас тут, кажется, есть одна интересная камера?
– Угробить кого решил?
– С чего это ты взял, братец?
– Да так. – Прапорщик опустил голову и принялся заполнять пропуск.
Но, видимо, пикантность ситуации волновала воображение усатого прапорщика, поэтому он вновь заговорил:
– Ночью, вон, приехал. Зачем ночью-то? Ясно, из-за семьдесят шестой. Значит, завтра-послезавтра свеженького вынесут…
– Я по другой части, – угрюмо возразил Чичиков.
Прапорщик оттиснул печать на пропуске:
– На. Дорогу найдешь? Пошли, покажу.
Они вышли на тюремный двор, и прапорщик показал рукой на административный корпус, аккуратное двухэтажное здание красного кирпича.
– Вон, свет горит на втором. Кабинет его. Пропуск дежурному оставишь на входе.
Из-за ворот раздались звуки «Маленькой ночной серенады».
Прапорщик откинул щеколду и потянул створки ворот.
– Машина тут постоит.
Чичиков принял от Бычка пакет и пошел через двор. Прапорщик хмыкнул, повернулся к Бычку и спросил:
– Ну что, для нас ничего нету?
– Есть, – ответил тот и достал из салона машины бутылку водки.
– Заходи, – оживился прапорщик. – Сразу видно человека. А хозяин твой – говно.
– Я тогда закуску…
– Ну, давай закуску.
Чичиков постучал в дверь кабинета Кирияджи. Ответа не последовало, и Чичиков вошел.
В кабинете горел свет, но никого не было. Чичиков осмотрелся и увидел небольшую дверцу, словно стенного шкафа.
– Ага. – Чичиков пересек кабинет и потянул дверцу. Она вела в небольшую смежную комнатку. В комнатке имелись диван, стол, стул, полка с посудой и холодильник. На диване спал Григорий Харлампиевич – на спине, одна нога упиралась в пол, вторая покоилась на боковине дивана. Чичиков полез в свой пакет и, выставив на стол две бутылки «Каберне», нарочно звякнул ими друг о друга.
Кирияджи открыл один глаз и спросил:
– Кто ты?
– Чичиков Сергей Павлович.
Кирияджи со стоном поднялся и сообщил:
– Эк меня разморило, – посмотрел на возникшие рядом с недопитым коньяком бутылки «сухарика» и судочки с закуской и добавил: – Сергей Павлович.
Посмотрел на часы, крякнул и повторил:
– Эк меня разморило.
Чичиков хозяйским движением снял с полки второй стакан, отыскал там же штопор, откупорил бутылку и разлил по полстакана.
– Ты полный, полный лей, – поправил его Кирияджи. – Только эта, документ покажи. Сначала документ, а потом все остальное.
Чичиков подал ему визитную карточку.
– Ну, и где печать? И что мне с твоими телефонами делать? Ладно, давай, – он взял стакан и, не чокаясь, залпом выпил. – Понимаешь, какое дело, организм только красное принимает. А бывают моменты, когда требуется чего покрепче, для мозгов, о! Ну, от кого пришел? Чего просить будешь?
– Пришел я, Григорий Харлампиевич, сам от себя. А просьба у меня имеется. Правда, не совсем обычная, но, с другой стороны, и не обременительная.
Кирияджи каким-то новым взглядом смерил Чичикова, взял бутылку и налил себе еще стакан.
А Чичиков продолжал:
– Скажите, Григорий Харлампиевич, нет ли в вашем учреждении, так сказать, необычных постояльцев?
Кирияджи вдруг поперхнулся вином.
– Кха-кха… по спине постучи…
Чичиков с удовольствием приложился кулаком.
– Ух! Хорош… Чего тебе надо?
– А надо бы мне сделку с вами заключить, Григорий Харлампиевич, чтобы вы уступили мне по сходной цене души таких вот постояльцев. Они у них все равно мертвые.
– Кто? – не понял начальник тюрьмы.
– Души, кто ж еще, – с какой-то тоской в голосе обронил Чичиков.
– Не понял.
– Сейчас. – Чичиков достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумагу и следом за ней – ручку, черный «Паркер» с золотым пером. – Вот купчая. Заключим купчую, да и всего делов. Признайтесь, уважаемый Григорий Харлампиевич, вам ведь до чертиков надоели постояльцы из семьдесят шестой камеры?
В нездоровом желтом свете, падавшем от настольной лампы, что стояла на полке среди посуды, Чичиков увидел, как вытягивается лицо Кирияджи. Веки его стали мелко подрагивать, а глаза воровато стрельнули куда-то вниз.
– Ты откуда это знаешь? – сиплым шепотом спросил он у Чичикова.
– Сколько у вас их там? В купчую нужно внести по полной форме.
– А? А-а… Четверо… Да кто ты такой?
– Я же докладывал – Чичиков. Вам моя фамилия ничего не говорит?
– Я тебя спрашиваю – кто ты такой?
– Ну, скажем, по сто долларов за душу… – задумчиво обронил Чичиков.
Выражение лица Кирияджи стало совсем скотским. Он почувствовал, что сейчас зарычит, как вепрь, и, может, даже встанет на четвереньки.
– Не хотите по сто? Готов накинуть, в разумных пределах.
– А что ты с ними сделаешь?
– По заключению купчей мертвые души переходят в мое безраздельное владение. Вас, очевидно, интересуют тела? Тел не будет. Собственно, у них давно уже этих самых тел в общем-то нет. Так, одна видимость. Вот сами убедитесь.
Что-то хитрое и диковатое мелькнуло в глазах Кирияджи:
– Это будет побег.
– Почему побег?
– Нет тел – значит, сбежали. Вот если бы трупы, тогда другое дело. А так, меньше, чем за тыщу… Места могу лишиться.
– Ну, Григорий Харлампиевич, будет вам – один раз проведете тот же трюк, что ваш уважаемый предшественник. Людей нет, а их досрочно на свободу отпускают. Двести пятьдесят.
– Хрен тебе. Тысячу. Я, как Егорка, садиться не хочу.
– Помилуйте, это грабеж! Чем вы рискуете, посудите сами!
– А вот чем, – осенило Кирияджи. – Я тебе, сукин сын, вообще шиш продам. Вдруг камера испортится?
Чичиков громко расхохотался:
– Ах, вот вы о чем хлопочете! Понимаю вас. Руки пачкать кому охота? А так – определил в семьдесят шестую, и все происходит как бы само собой. Ну, так вот что я вам скажу. Они в ней сидят не просто так. Они при этом, Григорий Харлампиевич, забирают вашу душу. Убивают. Глазом не успеете моргнуть, как она и концы отдаст. А тогда я у вас ее даром заберу. Потому что предупредил. Честно. Такие пироги, Григорий Харлампиевич. Триста кладу, а с камерой ничего не станется. Как работала, так и будет работать, – соврал Чичиков.
