Андрей Кузечкин - Менделеев-рок
– Вот именно.
– Плакса… я хочу дать тебе совет, и поверь, у меня есть для этого причины, – строго произнесла Аня. – Совет простой: забей!
– Почему «забей»?
– Я так понимаю, ты вчера отлично провел время. Я даже не спрашиваю как. Ты же знаешь, я не поборник нравственности.
– Ну и?..
– И все! – отрубила эта суровая девчонка. – Оттянулся, и хватит. Возвращайся к своей Кристине.
– Да почему?
– А ты так уверен, что твоя новая пассия тебя помнит? Ну пусть даже и помнит – думаешь, ты ей больно нужен? Она такая же пьяная была, как ты. А по пьяни чего не бывает!
Я изменил положение тела с лежачего на сидячее, почувствовав при этом, что совсем не выспался.
– Если бы ты вчера обращала на меня побольше внимания, Анюта, ты бы заметила, что я вообще не пил.
Моя лучшая подруга со школы помнила: если я называю ее «Анюта», значит, дело пахнет керосином, поэтому быстренько сказала:
– Да ладно тебе, Плакса, не буянь! Я же хочу, как лучше.
– Хочешь, как лучше, попытайся узнать о ней что-нибудь. Пожалуйста. Для меня это важно.
– О'кей. – Аня кивнула без особого энтузиазма. – Попытаюсь.
Учебу я уже прохлопал, поэтому из квартиры Насти отправился домой досыпать.
Хорошо, что Аня вернулась в Нефтехимик и что она мой друг. Женщины – прекрасные друзья, пока отношения не переходят в нечто большее, чем дружба. Когда-то я добивался от Ани любви… безуспешно, чему сейчас рад. Аня – из тех немногих, с кем я могу говорить на любую тему, будучи уверен, что меня поймут на все сто.
Мне нравится общаться с людьми, но легко представить, что произойдет, если, например, я скажу кому-нибудь из знакомых ребят: «Знаешь, мне кажется, я не совсем мужчина…» Конечно, он решит: это намек на то, что я – педераст, и перестанет со мной здороваться. А я всего-то имел в виду, что в моем «я» мужское начало уживается с женским. Это означает не то, что я гей, а то, что в моем характере немало женских черт, я немного по-другому воспринимаю мир… Сложновато для всех, кого знаю, даже для Кристины. Особенно для Кристины.
В разговорах мне часто приходится кривить душой. Если меня спрашивают: «Когда ты знакомишься с девчонкой, на что ты обращаешь внимание в первую очередь?» – разве я могу ответить: «На запах»? Приходится говорить что-нибудь более понятное, скажем: «На фигуру», а собеседник радостно кивает, будто ничего другого и не ожидал услышать.
Как мне удавалось сохранять отношения с Кристиной в течение полутора лет? Легко: я знал, что она хочет от меня услышать, и говорил это. Знал, что должен делать, чтобы не терять ее расположение, и делал. Извинялся, хотя не был виноват. Прощал ей то, за что другой бы прогнал с глаз долой. В результате она искренне верила, что друг без друга нам уже не прожить. Даже на открытке в честь годовщины написала: «Если раньше мы с тобой могли расстаться, то теперь не расстанемся никогда».
Зачем я все это делал? Спросите чего полегче. Не из-за любви – Кристину я давно уже не любил, а терпел. И уж точно не из-за постели. Кристина была старательным, но скучным партнером. За полтора года она так и не поняла, что секс – это игра, в которой каждый раз можно придумывать новые правила, а вовсе не механический процесс доставления удовольствия друг другу. Поэтому я охотно изменял Кристине при любом удобном случае, когда таковой выпадал, – а это происходило нечасто, учитывая, что Кристинка постоянно была рядом со мной, – но не решался ее бросить ради кого-то другого. Было бы ради кого!
…Дома я отоспался как следует, что было нелегко. Два раза я просыпался от воплей пьяного папаши:
– Да что же это такое?.. Ззззвери вы, а не люди! Совести у вас нет! Ведь как же это получается?..
Мой отец – тихо спившийся интеллигент, добродушный на вид, седой и кудрявый как барашек. Имея два высших образования, работает на стадионе ночным сторожем, точнее, ночным алкоголиком, и так обожает свою работу, что постоянно берет ее на дом. Папаня вполне безобиден, когда пьян: ничего не ломает, на людей не бросается, вещи из дома не пропивает… Словом, хлопот не доставит, если вы глухой: стоит ему поддать хоть немного, как он начинает плакать и стенать на всю квартиру. Длится это до тех пор, покуда старик не устанет и не отключится.
Поводы для стонов и горестных воплей самые разные: воспоминания об умерших друзьях и родственниках, неудавшаяся жизнь, разрыв с супругой. Мама долго ухаживала за этим беспомощным барашком, однако потом ей это надоело, и она укатила к родственникам в Нижний Тагил. От мамы часто приходят письма и денежные переводы, а я раз в месяц езжу к ней в гости; на более частые встречи не хватает средств. Как только мама уехала, квартира пришла в упадок. Папаша-тряпка начал таскать домой собутыльников, которые от всей души попользовались его добротой: много чего сломали и растащили.
Часов в шесть вечера обессиленно хлюпающий папаша постучал в дверь моей комнаты. (Мне потребовалось несколько лет, чтобы отучить родителя от обыкновения вламываться без стука в апартаменты вашего слуги покорного, причем для этого пришлось врезать в дверь комнаты замок.)
– Рома, к тебе.
– Открыто, – ответствовал я.
Я без штанов сидел на кровати в позе лотоса с неподключенной электрогитарой в руках.
Вошла Кристина.
Мое сокровище под названием Кристина относится к той категории девушек, которую я люблю больше всего. Увидев ее впервые, кто-то скажет: «Страшненькая!», а потом, когда приглядится: «Да нет же, очень даже ничего!» Фишка в том, что эти две фразы могут быть произнесены и в обратной последовательности. Друзья (Аня, например) считают, что я болезненно воспринимаю отказы со стороны девушек, поэтому и выбираю таких, кого не назовешь эталоном красоты, – чтоб было наверняка. Вранье! Мне просто нравится, когда во внешности девушки есть изюминка, что-то такое, чего нет больше ни у кого. У Кристины это узенькие поросячьи глазки, придающие лицу туповато-сонное выражение, не меняющееся, даже когда она кричит на меня.
Кристинка зачем-то опять перекрасила волосы: на сей раз в пламенно-рыжий цвет.
– Привет, радость моя, – кивнул я. – Тебе очень идет.
Кристина молча смотрела на меня, сложив руки на животе, потом раздраженно спросила:
– И что это такое? У тебя что, сегодня выходной?
– Температура была, – нагло соврал я.
– А позвонить мне не мог с утра?
– Я спал весь день. – Тут обманывать не пришлось. – Сейчас мне уже лучше.
– А это зачем? – Кристина неодобрительно посмотрела на гитару.
Это отдельная история – как Кристина ненавидит все, что связано с «Аденомой». Мой роман с Кристинкой начался месяцев через шесть после окончательного распада группы. Тогда я еще надеялся сколотить новый коллектив, но Кристина все расставила по местам: высмеивала меня каждый раз, как я об этом при ней заговаривал. Я пытался рассказывать ей об «Аденоме» – ведь что ни говори, у нас неплохо все получалось! – но она тут же меня обрывала: «Мне обязательно это слушать?»
Моя ненаглядная ненавидит «тяжелую» музыку и считает, что я не умею ни толком играть на гитаре, ни тем более петь. Допустим, я и сам это знаю, но разве человек не имеет права на хобби? Что плохого в том, что я хочу немного поорать со сцены? Когда я задавал эти вопросы Кристине, она ставила мне в пример нашего однокурсника Олега. Он собирает золотые кольца (совсем как Ринго Старр) – вот это хобби так хобби! А я – что с меня взять? – маленький еще. Будет мне двадцать пять, будет работа, машина, семья – все детские болезни самоликвидируются. И мне не мешало бы сходить в армию, чтобы меня там поучили уму-разуму. Приводила в пример и себя. Кристина каждую секунду своей жизни старалась расходовать продуктивно: посещала курсы визажа («Чтобы всегда быть востребованной, чтобы копейки не считать, понимаешь?»), ходила на художественную гимнастику («Я такая жирная, как бегемот, нет, не утешай меня, ты ничего в этом не смыслишь»).
Я, конечно, был вынужден соглашаться с ней, иначе потерял бы ее, а мне этого не хотелось. Знала бы она, о чем я мечтаю на самом деле, сбежала бы от меня в первый же день. Например, если бы я сказал ей, что после колледжа намерен уехать из Нефтехимика автостопом, взяв, кроме гитары, только одежду – ту, которая будет на мне. И зарабатывать пением в подземных переходах. Между прочим, с тех пор мои планы не изменились.
– Так, бренчал для удовольствия, – ответил я после паузы. – Это противозаконно?
А сам подумал: «Ну давай, скажи, что я тебя не люблю».
– Ты меня не любишь, – глухо и мрачно произнесла Кристина. Набор ее коронных фраз с годами не пополнился.
– Очень люблю, Кристи, – возразил я, отложил инструмент и потянулся к своей якобы возлюбленной.
Кристина молча отпрянула назад, к стене. Она смотрела в пол.
Мне пришлось встать и шагнуть к ней.
– Не трогай меня! – всхлипнула Кристина.
«О-оу!» – подумал я. Если Кристина надумала реветь, то это надолго.
