Михаил Кречмар - Насельники с Вороньей реки (сборник)
По берегу бегут две собаки. Хозяин выходить не торопится, хотя знает, что по реке плывёт человек: на зверя собаки лают совершенно иначе. Я уже разворачиваю лодку несколькими ударами весла, хрупкие, подтаявшие за день забереги ломаются, когда дверь дома открывается и Сергей выходит навстречу. Собак отгоняет скорее для проформы: здесь лайки не приучены плохо относиться к людям. Обгавкать – это запросто, а вот покусать – ни-ни.
– Ночевать здесь будешь?
– Наверное.
– Ну как, много лосей насчитал?
Мы уже сидим в доме и пьём чай. В доме совсем свежо, этим он отличается от подавляющего большинства жилищ охотников. Обычно по осени в них царит затхлость, потому что в течение всего лета они стоят наглухо закупоренные и не проветриваются. Естественно: летом охоты никакой, хозяин обычно в посёлке, окна (и без того небольшие – обычно в два бревна) забираются ставнями из плах «от медведя». Сами ставни лежали на одной из поленниц, уставив в блёкло-синее небо ржавые шипы пробитых насквозь гвоздей, – именно таким ежом они должны встречать когтистую медвежью лапу, когда тому придёт в голову проверить окна избушки на прочность.
Ставни, судя по насыпанным на них иголкам, лежали на поленнице очень долго, и я подумал: а что делал Сергей летом в тайге, когда нет ни охоты, ни рыбалки? Впрочем, он, может быть, просто любит одиночество.
Сергей разговаривает со мной, как торгуется.
Оно и понятно. За моим появлением могут прийти деньги – вполне достаточные для того, чтобы лет через пять бросить тайгу и прикупить какое-нибудь жильё в Европейской России – типовую мечту всех российских охотников, пришедших «на севера» за заработком. Другое дело, что реализуется эта мечта добро бы у одного человека из сотни.
– Обработал «чуков» наверху? – понимающе щурится он. Ты, дескать, не втирай мне очки про дружбу народов, «чуки» эти для того и созданы, чтобы ловкий человек мог их обирать. Тем более они за это обирание и обиды не держат.
– Они вроде ламутами себя называют, – я показываю, что не собираюсь поддерживать иронически-пренебрежительный тон в отношении аборигенов. Сам я имею право думать про них всё что угодно, но вот обсуждать это я ни с кем не хочу.
С Сергеем я разговариваю иначе, чем с Дьячковыми. Тех я уговаривал, с этим – торгуюсь. «Дёшево купи, дорого продай».
Самое в этом интересное – что, как часто бывает, уговаривая, можно получить гораздо больше, чем за деньги. Притом что от Чохова мне нужна эпизодическая и не вполне обязательная помощь, а от Дьячковых – постоянное содействие. Чохов же видит себя равноправным партнёром, а потому ежесекундно соображает, как тебя надуть, и представляет себе вертолёты, полностью забитые долларами и их обладателями – да-да, именно в такой последовательности. В его мечтах обладатели этих долларов, познакомившись с ним, Сергеем Чоховым, сразу убеждаются в полной профессиональной непригодности нас, приезжих горожан, немедленно отправляют нас пешком в посёлок и вместе с ним предаются всем радостям Великой Северной Охоты. Ну и, естественно, отдают именно ему, Сергею Чохову, все свои доллары.
В общем, как говорится, в голове у Чохова – планов громадьё. Ну то есть ему кажется, что их там много, но основной план при этом у него всего один – как можно меньше работая, получить как можно больше денег и уехать из этих краёв обратно на Кубань. Толковый план, что и говорить. И у многих получалось. Только вот если он на ком и заработает, то это точно буду не я. Но Чохову знать об этом пока незачем.
Разговор постепенно съезжает на медведей. Медведи в этих краях – такая же тема, как для английских джентльменов погода в Лондоне, то есть совершенно нейтральная и в то же время касающаяся каждого здешнего обитателя. «Скажите, сэр, сегодня туман, кажется, можно просто резать ножом, не правда ли? Да что вы говорите, сэр, на прошлой неделе мой дворецкий отламывал от него ломти и подавал вместе с портвейном к завтраку…»
– Здоровый у тебя зверь лазает наверху, – хмыкаю я. – Килограммов на 400, не меньше. Когда прибьёшь?
Чохов снова хитро щурится:
– Мне его прибивать незачем. Шкур этих и так девать некуда. Покупателей на них нет. А он у меня там территорию держит, других медведей не пускает – мелких и пакостных. Хозяин! Ну, если твои иностранцы прилетят, я его, так и быть, дам стрельнуть. Тыщ за пять баксов.
Я киваю. Давно заметил, что у людей, живущих на отшибе и в изоляции, в голове начинают крутиться какие-то совершенно несуразные цены. Вот и сейчас я услышал ещё одну такую.
– Ну ты там поторопись со своими охотниками, – вдруг доверительно говорит Сергей. – Может быть, все эти твои планы накроются в ближайшее время. Сделают здесь заповедник, и не будет нам никакой охоты. Ни тебе, ни мне. А на севере вообще – нефть ищут.
Нефть. Надежда и проклятие Севера. Несколько десятков человек становятся миллионерами, остальные – теряют всё.
– А что, есть такие планы – про заповедник? Нефть-то отсюда далеко, – равнодушно бросаю я. – Что-то я не слыхал ни про какие заповедники в этих краях. Да и вообще, от плана учредить заповедник до самого учреждения десятки лет проходят. Это я как специалист утверждаю.
– Ну ты как хочешь. В прошлом году здесь проходил парень из экспедиции. Так вот он как раз про заповедник мне и говорил.
– Да? – невинно интересуюсь я. – Проезжал или проходил?
– Ну если он и проезжал, то точно не на лодке. Здесь он был пешком, и у меня впечатление, что он вообще пёхом брёл.
– То есть экспедиция какая-то работала, – заключаю я.
Значит, брёл пешком. Держу пари, что в куртке Patagonia и брюках Columbia.
В любом случае у них база какая-то должна была быть. Много здесь пешком не находишь.
– Хрен его знает, – хмыкнул Чохов. – Мне он вообще-то не совсем нормальным показался. Такой может и пешком ходить. Но вообще-то он говорил, что его ребята у озера Нутыниль ждут.
– Нутыниль, – я ещё только прикидываю, а Чохов всё посчитал давно. Здесь долгими зимними вечерами больше нечего делать, как строить планы мирового господства или обдумывать действия встреченных в недалёком прошлом людей. Это если на планы мирового господства фантазии не хватает. – До него километров сто восемьдесят…
– Бабу бы сюда какую заполучить, – фыркает Чохов. – Это мне экспедиция напомнила.
– Размечтался. В экспедиции они страшные все.
– Отмыть – сойдут. В общем, дотрюхать до Нутыниля по тундре можно за десять дней – легко.
– Легко, – соглашаюсь я. – Даже если какая-нибудь ерунда по дороге случится. Вроде снегопада или дождя проливного. Только харчей на такой поход надо немерено. А оружие у него какое было?
– Да в том-то и дело, что не заметил я у него никакого оружия. Он его в природе напрочь не признавал. Говорил, что любое оружие от «сотоны».
– Ага. Значит, «зелёный». Тогда у него должны были быть большие проблемы с весом мешка.
– Скорее с объёмом: рюкзак огроменный был. И мяса он не жрал ни фуя, – продолжал вспоминать Чохов, – заваривал какие-то извращённые опилки с изюмом. В кипятке. И сгущённым молоком разводил. Одно слово – извращенец.
Именно так. В этих краях вегетарианец попутно получает репутацию наркомана и гомосексуалиста. Опилки с изюмом – это, скорее всего, мюсли. Есть такая пищевая стратегия у некоторых туристов.
– Здесь, у тебя, он долго находился?
– Да как – долго, – смеётся Чохов, – ночь переночевал и в дорогу. Говорю же, ждали его.
– А про тебя он как, знал заранее или случайно вышел?
– Ну наверное, и то и другое. Базу с террасы хорошо видать.
Интересно, что как бы хорошо ни было построено здесь жильё, его почему-то никогда не называют домом. Или «база», или «изба».
– А в Куйле ты его не видел?
– Нет, – Чохов нахмуривается и ещё раз, уже увереннее, повторяет: – Нет. Сам он москвич или ещё откуда. Не встречал?
– Надо бы поузнавать, – я подытоживаю свой интерес. – Что-то мне не очень нравится идея с заповедником.
Чохов понимающе кивает:
– Ты на них ламутов натрави. Если с ними дружишь, конечно. Им заповедник вообще всю жизнь схлопнет. Нам-то что – сел в самолёт и улетел куда подальше.
Наутро я загружаю лодку и снова иду вниз по чёрной реке, зажатой белыми берегами. Похоже, надо спешить: зима подкрадывается незаметно, а приходит вдруг.
Сегодня у меня кусок с не очень сложным течением. Поворот, перекат, поворот. Плыви, оглядывайся, выходи в нужных местах, читай следы. И думай.
Шёл пешком. С одной стороны, почти невероятно. С другой – почему бы и нет. Вся геологическая съёмка на этой территории сделана именно пешком. Но при геологической съёмке исследователь обычно делал кольцевые маршруты: имелась база, где стояли лошади, трактор или вездеход, туда приносились все образцы, которые потом на этом же тракторе или вездеходе вывозились в цивилизацию и обрабатывались. Ну а если не надо тащить на себе тонны этих самых образцов? Самые простые землеописательные работы так и проводились. Вот как у меня, например: вышел, посчитал следы, прикинул количество зверя, записал и дальше. Всех материалов – записная книжка и фотоаппарат. А была ли у того записная книжка?
