Вера Юдина - Человек под маской дьявола
Он заметил это и замер. Я не видела выражения его лица, но на миг мне показалось, что в лунном свете хищно мелькнули его змеиные глаза.
— Что-то случилось? — осторожно спросила я.
В этот момент тучи закрыли собой луну и моя комната погрузилась во мрак. Рихард бросил быстрый взгляд на окно, хищно улыбнулся и приблизился. Видимо темнота была ему на руку.
— Нет. Я пришел пожелать тебе спокойной ночи. — Слишком приветливо ответил он.
Я насторожилась, схватила одеяло и накинула себе на ноги.
Рихард жадным взглядом проследил за моими действиями и облизнулся. Я сама не знаю, как поняла, что именно за опасность исходит от него, но я вскочила с постели и закричала:
— Не смей прикасаться ко мне!
Рихард бросился на меня и грубо толкнул на кровать. Я закричала что было силы, но он грубо зажал мне рот ладонью и придавил тяжестью своего тела. От него несло алкоголем и табаком. Меня едва не стошнило от отвращения.
Я начала задыхаться. Я брыкалась и отбивалась, пытаясь столкнуть с себя его гнусное тело, но он был слишком силен, а я слишком слаба. Я даже попыталась укусить его за руку, но он не почувствовал этого, а только сильнее зажал мне рот. Он уже разорвал пуговицы на моем платье и свободной рукой добрался до нижней сорочки, когда дверь в комнату с грохотом распахнулась и на пороге появился Генрих. Зажегся свет.
Генрих был в брюках и расстегнутой до пояса белой рубахе. Волосы его были взъерошены, в руках он держал пистолет. Не долго думая, он поднял руку и направил оружие на Рихарда.
— Отпусти ее. — Жестко приказал он.
Рихард нехотя выполнил его приказ и резво поднялся, застегивая брюки. Я в страхе стянула края разорванного платья и забилась в угол кровати, неподвижным взглядом следя за тем, что будет происходить дальше. Меня всю трясло от пережитого страха, но я старалась не шевелиться, боясь привлечь к себе лишнее внимание. Я не знала, зачем пришел Генрих: спасти меня, или от него мне стоит ожидать еще большей беды.
— Пошел вон. — Грубо приказал Генрих, убирая пистолет в карман.
Он сделал шаг в сторону, пропуская Рихарда и перед тем как тот вышел, сухо бросил ему:
— Еще раз увижу тебя здесь, ты знаешь, на что я способен.
В тот день, я обрела самого своего злейшего врага. До конца своей жизни, Рихард, так и не сможет простить мне событий той ночи. Он пронесет свою ненависть через все годы войны.
Вопреки моим ожиданиям и страхам, Генрих бросил на меня холодный взгляд и сухо спросил:
— Ты в порядке?
Я нервно кивнула, натягивая одеяло себе до подбородка. Тогда Генрих в задумчивости, рукой провел по своим волосам, слегка качнулся, он видимо был пьян, и выключил свет. Уходя, он плотно закрыл за собой дверь. Я осталась сидеть в темноте, меня всю трясло от внутреннего напряжения. Я отчетливо осознавала, что всего несколько минут назад, избежала самого большого кошмара в своей жизни.
В ту ночь я не спала, внимательно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся из глубины дома. Я даже придвинула к двери тяжелый комод, надеясь, что каким-то образом он сможет остановить новое вторжение.
К утру, измотанная бессонной ночью, я поднялась, наспех починила испорченное платье. Умылась и вышла из комнаты. После веселой вечеринки, устроенной немецкими офицерами, дом напоминал хлев. У меня ушло немало времени, прежде чем я закончила с уборкой и приступила к готовке. К обеду на кухне появился Рихард, смерил меня презрительным взглядом, забрал поднос с завтраком для генерала и направился его будить.
Он не извинился, но и не набросился на меня, поэтому я решила, что конфликт улажен. С то же дня прекратились побои и издевательства. Рихард затаился и наконец-то оставил меня в покое.
4. Семья, в доме напротив.
Кто берет — наполняет ладони, кто отдает — наполняет сердце.
Однажды я узнала, что в доме, напротив, в подвале, обитает целая еврейская семья. Меня поразила их отвага — жить прямо под носом у врага, в то время как их собратьев отлавливали словно животных и сгоняли за колючую проволоку. Долгое время, неизвестной семье удавалось оставаться незаметной. Видимо немцам просто не приходило в голову, что кто-то может пойти на такой рискованный шаг. Несколько раз, я видела как мальчишка, один из сыновей пожилой еврейской пары, осторожно оглядываясь выбегает из своего укрытия и отправляется в город на поиск пропитания. Часто он возвращался домой в побоях, и без еды, но в большинстве случаев, его вылазки приносили успех. Я решила помочь ему. Я незаметно ускользнула с кухни и перешла через дорогу. Остановилась в нескольких метрах от тайного входа и стала ждать. Вскоре, в узком лазе появилась маленькая черная головка. Мальчик бегло осмотрелся и выскочил из своего укрытия. Отряхнулся и смело заправив руки в карманы своих потрепанных брюк, пошел по направлению главной улицы. Я последовала за ним.
Отойдя на приличное расстояние от дома генерала, я догнала мальчика и тронула за плечо. Он испуганно сжался, но все же обернулся.
— Чего тебе? — смело спросил он, смиряя меня любопытным взглядом, и видимо он узнал меня, так как лицо его вдруг натянулось, а руки в карманах напряглись. — А, это ты…
Я услышала презрение и ненависть в его голосе. Он знал, что я работаю в доме врага, пусть и не по своей воле. Я протянула ему ломоть хлеба и кусок сыра. Мальчик смерил меня хмурым взглядом, в нем боролось чувство долга перед умирающей от голода семьей и ненависть ко всему что связано с гонителями его народа. После недолгих раздумий, он все же принял решение. Протянул руку, и схватил скудный паек. Быстро пихнул его в карман и собирался уйти. Я остановила его.
— Я могу оставлять для вас еду. В доме генерала много продуктов, думаю, он не заметит. — Я говорила ласково, боясь спугнуть ребенка.
Он нахмурился, недовольно поморщился, но понимая, что получая еду от меня, сможет избежать множества проблем, согласно кивнул.
Я просияла от радости, что хоть как-то смогу помочь этим несчастным людям.
— Каждое утро, я буду выносить вам корзину с провизией, и оставлять в разрушенном доме, справа от вашего убежища. Корзинку буду забирать вечером. Если вдруг вам понадобится что-то еще, просто оставь в корзинке записку.
Мальчишка кивнул и мы разошлись. С того дня, я стала пособницей евреев. Каждое утро, я собирала скудный паек для неизвестной мне еврейской семьи. В него входило: несколько отварных яиц, бутылка молока, хлеб, и глиняный горшок, с оставшимся после ужина жаркого или супа, когда появлялась возможность, я докладывала в корзину сыр, творог или масло, но часто делать этого не могла, так как в нашем доме кисло молочные продукты были такой же редкостью.
Утром, вынося мусор, я относила корзину с едой в уговоренное место, а вечером, отправляясь за молоком, корзину забирала. Делала я все это настолько незаметно, что ни разу не привлекла внимания Рихарда или охраны.
Однажды в корзине я нашла золотое украшение. Кулон на золотой цепочке, в виде розы, с инициалами «О.Ф.». Я вернула украшение с утренней посылкой, в записке написала, что благодарностью будет здоровье неизвестной мне семьи. Больше подарков они не присылали.
Так продолжалось почти месяц. Тогда я еще не знала, обо всех ужасах, что творились в гетто, и не могла понять истинной угрозы, нависшей над неизвестной мне семьей. Я слышала, что немцы сгоняют евреев, но не могла поверить, что положение несчастных настолько ужасно.
В один из дней, когда я по привычке пришла в уговоренное место, для того чтобы забрать пустую корзинку, я обнаружила ее нетронутой. Сердце мое кольнуло дурное предчувствие и я решительно направилась прямо к тайному входу в убежище. Стоило мне проскользнуть в узкий проход, скрытый руинами едва не развалившегося здания, как я сразу почувствовала дурной запах. Я не смогла опередить его природу, он не был мне знаком. Но едва я спустилась по узкой лестнице вниз, в самую глубину подвала, как этот запах мгновенно обрел свои черты — это был запах смерти, смесь крови и пороха. Вся семья лежала грудой сваленная в темном углу, в луже крови. Женщина, мужчина, три девочки и грудной малыш. Все вместе они напоминали одну бесформенную кровавую массу. Зажав рот рукой, сдерживая рвотные позывы, я выбежала из этого ужасного места. Оказавшись на воздухе, я глубоко задышала и почувствовала, как слезы обожгли щеки.
Вернувшись в дом, я спряталась в своей комнате и проплакала несколько часов подряд, до наступления сумерек.
Когда стемнело, я привела себя в порядок, несколько раз умывшись холодной водой, надеясь снять припухлость глаз, и вышла на кухню.
Ужин был готов вовремя, но находясь в состоянии апатии, я сожгла отменный кусок свинины, и не доварила картофель. Наспех сервировала поднос и позвала Рихарда. Когда Рихард унес поднос с едой в столовую, я занялась приготовлением чая, Генрих был любителем чайных церемоний, которыми заболел в путешествии по восточным странам, и я должна была четко следовать записанным на листок бумаги инструкциям, чтобы не разочаровать его.
