Виталий Щигельский - Время воды
Помню, размышляя над этим, я потер виски и принял решение устроить «Северное сияние», то есть смешать в своем фужере водку с шампанским. Я примешал (осторожно, чтобы не разогнать шипучие газы) четыре части «Советского» к одной части «Столичной». На вкус коктейль получился поганым, но с основной задачей (блокировкой моральных императивов) справился идеально. Уже через пять минут я рассказал Жанне анекдот про поручика Ржевского, в котором, с моей точки зрения, имелся недвусмысленный намек на разврат. Жанна посмотрела на меня с интересом и размазала майонез на щеке. Тогда я предложил ей убойный коктейль. Она согласилась. Я смешал напитки в пропорции четыре и два. В этот раз я меньше думал о газах и больше о Жанне.
— За преодоление барьеров! — сказал я.
Жанна опять согласилась с терминологией и вскоре рассказала мне такой анекдот, от которого я покраснел, как племенной помидор. Она засмеялась, возможно, над моей краснотой. Я засмеялся тоже, просто так, от действия алкоголя.
Беспричинно посмеиваясь, мы вышли из комнаты и оказались в длинном пустом коридоре, таинственно освещенном идущей на убыль луной, что серебрилась в узком коридорном окошке. В этот момент посвященная диодам дискуссия зашла в тупик, и в комнате завели магнитофон с резкими криками Владимира Кузьмина, сопровождаемыми чуть смазанными звуками рок-н-ролла.
Умом Жанна еще не поняла значение и назначение звуков, а ее попа уже начала танцевать. Словно тутовый шелкопряд, Жаннин стан оплетал меня паутиной эротики, я онемел, покрываясь потом и размышляя, с какого бока на нее лучше наброситься.
Когда агонизирующий Кузьмин сорвался на хрип, каблук на Жанниной туфле лопнул и отлетел в темноту, а саму ее сильно качнуло и повело. Очень, надо сказать, удачно — ее губы уткнулись в мою шею. А мои руки оказались на ее талии, как на плацдарме для дальнейшей атаки.
— Нет, — зачем-то пробормотала она, вытаскивая рубашку из моих брюк.
Я в свою очередь попытался найти на ее одежде хоть какие-нибудь соединительные элементы. Функциональные различия женских вещей от мужских превращали действие моих рук в хаотическое блуждание, беспорядочное, но обоюдно приятное. В непосредственно осязаемой близости Жаннино тело оказалось податливым, легким и мягким. Я, словно мастер-горшечник, мог вылепить из этого теплокровного материала все, что желал, но желать большего в тот миг было нельзя. Я просто не знал, что делать дальше.
Чуть помучившись, я решился просить ее помощи и сказал по возможности мужественно:
— Жанна, что я могу сделать для тебя?
— Поступок, — она не придумывала.
— Хочешь, я выпью бутылку шампанского прямо из горлышка?
— Да, — простонала она.
Так как Жанна не могла стоять без моей опоры, я уложил ее на пол, прикрыв белеющие в темноте коленки своим выходным пиджаком. А сам бросился на поиски шампанского. Я зарекся, что это будет непочатая бутылка, чем, по сути, вынес себе приговор. Очень трудно найти нетронутую алкогольную емкость в месте, где происходит студенческая попойка и культура пития еще только формируется. Но мне повезло, я нашел ее, хитроумно заначенную в длинном женском сапоге, стоявшем в прихожей.
Вот только Жанны я потом не нашел и своего пиджака не нашел тоже. А там, где я их оставил, лежала одинокая красная туфелька. Тогда я открыл шампанское с тугим пенным хлопком, налил напиток в туфлю и выполнил свое обещание…
Очнулся я поздно утром лежащим на сундуке, под моей головой был заботливо свернутый половой коврик. Мне было плохо…
С Жанной у нас тогда не связалось. Летом она ушла в академический отпуск. Я долго страдал, а потом начал посещать дискотеки при общежитии текстильной фабрики и забыл о ее существовании. А потом ушел в армию…
Я написал ей письмо. А потом еще два. Она ответила. Завязалась переписка. У меня появилась надежда довершить начатое, пока однажды я не попросил удмурта Виктора написать стихи для Жанны от моего имени. Это была моя первая большая ошибка. Сегодня ночью, начав писать сам, я совершил вторую, кажется, еще большую.
Моя история не оригинальна. Пока я выполнял свой гражданский долг, Жанна вступила в брак. Как она написала, я сам был виноват в случившемся, ибо страстной лексикой и вульгарной чувственностью моих писем подтолкнул ее в физические объятия другого… С момента Жанниной свадьбы прошел целый год, меня там не было, но картины банкета, бракосочетания и последовавшая за ними жестокая порнография стояли у меня перед глазами. Когда невеста и жених тожественно ступали по ковровой дорожке ЗАГСа, под их каблуками плющились и разрушались не только красные головки гвоздик и гладиолусов, но и мои собственные представления о жизни, нравственности и морали…
Стараясь унять тревожную дрожь, весьма похожую на барабанную дробь, я подобрал несколько клочков, валявшихся у дивана. Прошло несколько тревожных минут, прежде чем мне удалось расправить кусочки и выложить их в правильный прямоугольник.
— «Жанна — сука», — прочитал я содержимое письма вслух…
Глава 4. ГЕННАЯ ИНЖЕНЕРИЯ
Два дня я не выходил из комнаты. Я лежал на диване, отвернувшись к стене, и считал ромбики на обоях. В этой жизни для меня все было кончено.
— Что, хреново?.. — шепнул в замочную скважину Генофон. — Ну, не хочешь, не отвечай. И так все понятно. Знаешь, Витек, я тебя на ноги подыму. Ты у меня еще будешь бегать по бабам, как красный дракон.
Он ушел. Некоторое время гремел на кухне кастрюлями. Когда шум затих, через щель между дверью и полом в комнату устремился удушливо-сладкий букет из прокисшего хлеба, мертвых дрожжей и летучих спиртов. Дядя Гена взялся варить самогон. Его жена Серафима тоже учуяла запах и выдвинулась из комнаты в коридор. Супруги начали переругиваться. Серафима боялась, что перегретая брага взорвется. Звук ее голоса был зычным и резким, как сирена на туристическом теплоходе. Геннадий, главный в семье, отвечал тихо. Отстреливался от жены сухими очередями матерных и полуматерных слов и, судя по царапающим металлическим звукам, пытался запереться от нее на щеколду.
Будучи вдвое меньше супруги, сделать этого он не сумел. Серафима проникла на кухню. Некоторое время из кухни раздавались звуки пощечин и разбитой посуды. А затем послышался глухой металлический звон, как будто один из законных супругов ударил другого по голове сковородкой. Я подумал, что если их взаимная ненависть так сильна, то какой же силы было другое чувство, которое их соединило когда-то?
Может быть, точно такое же недалекое будущее ждало нас с Жанной? Не поэтому ли она отменила его своим поступком?.. Я представил, как мы с Жанной, старые и толстые, толкаемся на коммунальной кухне вокруг самогонного аппарата, грязно ругаемся и деремся. А потом Жанна бьет меня по голове горячей сковородой, с которой летит во все стороны недожаренная картошка… Если так, Жанна была сукой и тогда, и сейчас.
Но Генофон не дал мне домыслить. Он заскочил в мою комнату, словно кролик, он и выглядел как кролик, за которым гонится рысь.
— Валяешься, Витька? А я ради тебя морду подставлял, между прочим.
Он не врал: его потная плешь вздулась твердым молодым шишаком, а на правой щеке кровоточили четыре бороздки от ногтей верной супруги. Обычно у человека какая-то одна рука развита сильнее другой, жена Генофона одинаково хорошо владела обеими.
— Проходи, дядя Гена, садись, — я поднялся с кровати и поставил перед Генофоном стул. — Опять досталось тебе ни за что. И самогону, небось, каюк?
— Ты, Витек, говоришь так, потому что не знаешь подоплеки наших с ней отношений. Это только со стороны кажется, что она меня елозит словно половую тряпку. А на самом деле я отец семейства! Тридцать лет с ней живу. Баба, может, она и хитрожопая, и сильная, но… — Генофон растер по щеке кровь и ощерился на уцелевшую здоровую сторону. — Как и любая баба, она в первую очередь дура! Стаканы есть у тебя?
В слове «стаканы» ударение он ставил на последний слог.
— А она не придет? — выразил я беспокойство.
— Не придет, с ней покончено.
Вероятно, с моим лицом произошло что-то не то.
Генофон нахмурился:
— Что так смотришь? Не убивал я ее. Сама она. Ударила меня и ушла плач разводить к свояченице… Мы всю жизнь так живем. Она ведь у меня совсем не пьет, ни капли, ей-богу. Вот едреналина-то ей и не хватает. А едреналин — он всем нужен, иначе всякие болячки приставать начинают, морщины появляются, жопа растет.
— А Жанна? — спросил я. — Почему ей адреналин не нужен, почему ей мой ночной скандал не понравился?
— Не понравился? Я так не думаю. Ты свою беседу вел как мужик. Ты ей столько едреналину за раз засадил, от глотки, небось, пропек и до матки. Она наверняка после тебя полночи на своем хахале верхом скакала, так ты ее взбудоражил. Скандал ведь для бабы это прелюдия, понимаешь! Им же все нравится делать прилюдно, даже вот это, — Генофон обхватил руками нечто невидимое и задвигал взад-вперед тазом.
