Андрей Жвалевский - Как кошка с собакой
На дальнем краю периметра группа шавок вывалилась на нас из-за угла и принялась облаивать безо всякой на то причины. Мы уже собирались шугануть их да бежать дальше, как вдруг в нос мне ударил тревожный запах.
— Внимание! — скомандовал я, еще не очень понимая, что имею в виду.
Кирпич послушался моментально, замер за моим правым плечом. Кочан, само собой, сначала башкой повращал, но потом посмотрел на нас с Кирпичом и занял позицию слева от меня. «А я ведь теперь вожак, — мельком подумал я, — пусть и стая у меня маленькая…»
И опять мне не дали додумать. Шавки не зря вели себя так нагло. За ними шли матерые псы. Какие-то серые, приземистые, с большими квадратными мордами. Чисто волки. Говорят, на окраинах такие живут — полусобаки-полуволки, огня не боятся, в людей обращаться могут. Врут, конечно, но в тот момент я был готов поверить во что угодно. Я уперся лапами в землю и оскалился.
— Кочан, — приказал я, глухо ворча, — за нашими, пулей!
Кочан даже не дернулся. Это было очень глупо, это могло всем нам стоить жизни, но в ту секунду я Кочана даже зауважал. А в следующую секунду повторять приказ было поздно: пришлые молча окружили нас полукольцом и стали теснить к стене. Это было так жутко, что даже их шавки замолчали и попятились. И тут я понял, как себя вести.
Я перестал скалиться и выпрямился. Кирпич изумленно на меня посмотрел, но тоже выпрямился. Зубы он не спрятал. Такая уж у него харя — зубы все время торчат. Кочан, как оказалось, даже и не скалился все это время. Просто стоял за левым плечом и смело смотрел на стаю.
— Привет, — сказал я, в меру учтиво, но без подобострастия вильнув хвостом, — это наша территория. Вы на нее претендуете?
Полуволки остановились. Пахли они совершенно неразборчиво. По мордам понять что-то было невозможно. Хвостами не виляли.
— Нет, — отрывисто сказал их вожак, — нам нужен проход.
— Хорошо, — сказал я, — мы вас будем сопровождать.
Кажется, мне удалось их удивить. Пришлые коротко переглянулись.
— Зачем? — спросил вожак.
— Не хочу, чтобы моя стая сдуру на вас полезла.
Он нехорошо ухмыльнулся.
— Думаешь, мы боимся твоей стаи?
— Нет. Боюсь, что вы перекалечите половину наших.
Вожак фыркнул. Кажется, я начал ориентироваться в их запахе. Они не боялись, но и драться не собирались. Просто они шли по своим делам и готовы были перегрызть хребет любому, кто помешает. Но без причины грызть хребет им было лень.
— Как хочешь, — сказал вожак, повернулся и ровной рысцой побежал по улице.
Остальные двинулись за ним. Это было внушительно, как будто один большой пес двинулся. Мы последовали за ними в двух прыжках сзади.
— Шавки, что характерно, — шепнул Кирпич, — куда-то подевались.
— Наверно, это не их шавки, — ответил я тоже шепотом, — прибились по дороге.
Больше мы не говорили. Кочан бежал молча и пах задумчивостью.
Мои опасения оказались напрасными. Через пару дворов пришлые свернули с нашей территории и ушли дальше. Мы остались на границе. Я почувствовал, что горло у меня совсем сухое.
— Вы видели, какие у них хвосты? — наконец подал голос Кочан.
Мы посмотрели. Стая как раз уходила в подворотню. Хвосты у них висели вертикально вниз. Как у волков.
Я дошел до места ночевки и рухнул, как подкошенный. Засыпая, слышал, как восхищенно говорит обо мне Кочан. «Какой я прозорливый стал… — подумал я лениво. — Это все кошка… надо ее завтра навестить… кость притащить, что ли?»
Кошка— Мне плоооооохо, плооооооохо мне, у меня депрееееее-ессия… Мяяяяяяу! МЯЯЯЯЯЯУУУУУ!
Ну и что, что два часа ночи? Вы черствые люди! Вам только бы поспать! Нет, есть не хочу. На ручки? Ну, возьми на ручки. Нет, все равно МЯУУУУ…
К утру меня отпустило, и даже удалось немного поспать, несмотря на то, что Олька, мамуля и папуля собирались на работу. Они, конечно, устроили грохот, но я зарылась поглубже в диванные подушки и постаралась не обращать внимания.
И никто не подошел, не спросил, как я себя чувствую после такой ужасной ночи! Не пощупал нос, не погладил. Ладно, ладно, я все запоминаю.
К обеду я выспалась, и опять вернулось прежнее беспокойство. Я металась по квартире, не зная, чем себя занять, куда себя приткнуть, кому пожаловаться.
— Мяуууууууу… Мяууууууууурррррррр… Мя…
Дверь открылась так резко, что я вынуждена была отпрыгнуть из коридора в комнату. Совсем мне плохо, даже не услышала, как папуся к двери подходит, обычно я его еще на первом этаже угадываю. А дом у нас старый, лифта нет, поэтому пока он добирается до нашего второго этажа, пыхтит так, что только глухой не услышит.
Папуся пришел не в духе. Чувствую, что устал, а еще я чувствую… Что это? Ох… То есть мяу…
Папуся втащил в квартиру большую клетку, где сидел, нагло щурясь, огромный кот. Явно чемпион породы. Сидит с таким видом, как будто сам себе перед выходом из дома начесывал воротник. Интересно, на кого его хозяйка пытается произвести впечатление? На меня? Ха! Размер воротника — не главное. И не спрашивайте меня, что главное, объяснить не смогу. Я это чувствую, а головой абсолютно не понимаю.
Папуся возился с клеткой, распаковывал миски и еще какие-то котовые причиндалы, а я пыталась понять, что ж за кот мне на этот раз достался. Пока картина удручала: бездна самоуверенности, масса самодовольства и непомерная гордость. Просто бык-производитель! Развлечься приехал!
Снизошел, так сказать. Ладно, котик, я уж тебе рога-то пообломаю.
И я удалилась в Олькину комнату, залезла в самый дальний угол шкафа и завалилась спать. Спешить мне некуда, а сил понадобится много. А этот… самец… пусть пока осваивается, почувствует себя хозяином. Я появлюсь в тот момент, когда он расслабится и меньше всего будет ожидать подвоха.
ПесМы отдыхали после обеда, когда я подошел к Вожаку и попросил позволения отлучиться.
— Давай, — зевнул он. — А куда?
— Тут рядом.
— А зачем?
Я виновато повилял хвостом. Я понятия не имел, зачем я собираюсь посетить тот двор, где видел позавчера задумчивую кошку.
Но Вожак, к счастью, не стал развивать эту тему, положил голову на передние лапы и задремал. Все-таки он очень мудрый, наш вожак.
Я побродил вокруг помойки, вырыл небольшую, но соблазнительно пахнущую щучью голову и понес ее в дальний двор. Несколько псов проводили меня удивленными взглядами. Мне было мучительно стыдно. Если бы я умел, я бы обязательно потемнел, как это делают люди, когда очень стесняются. Пахнут они острым смущением, а кожа становится гораздо более темной, чем обычно.
Всю дорогу я утешал себя тем, что уж теперь-то кошка на меня обратит внимание. Не насморк же у нее, в самом деле? А если и насморк — такую щуку даже с отрезанным носом учуешь. Она, конечно, удивится, но не станет слезать. Я аккуратно положу рыбу под окном и тактично отойду подальше (не вилять хвостом! Ни в коем случае не вилять!). Сяду и начну… ну… например, выкусываться. Могу даже отвернуться. Она посидит немного, понюхает, да и спрыгнет. Тогда я… ну… как-нибудь…
В этом месте я сбился, потому что совершенно не представлял себе, как я буду проделывать это «как-нибудь». Как-нибудь и проделаю! Чего заранее думать? Буду импровизировать.
И я снова принялся представлять, как она сидит в раскрытой форточке, старательно смотрит в сторону, но ноздри у нее уже расширяются, втягивают в себя аромат.
Перед входом в ее двор я немного замедлил бег. То ли хотел подразнить ее, то ли побаивался. А может быть, хотел растянуть удовольствие — сначала услышать ее чудесный запах, а уж потом ее саму.
Я вошел в двор и остановился.
Ее запаха тут не было. Я сперва подумал, что щучья голова в зубах отбивает все другие запахи, положил рыбу и принюхался. Пахло мокрыми после дождя стенами, метками — собачьими и человечьими, разнообразным мусором, бензином, резиной шин, людскими резкими запахами (особенно резко воняли женщины), пивом, дымом. Кошки не было.
Я пошарил взглядом, нашел ее окно — оно оказалось пустым.
К такому повороту я не был готов. Постоял немного, растерянно махнул хвостом пару раз и взял в зубы голову. «Куда я ее отнести?» — подумал я и тут же сообразил, куда.
…Вернулся я через час и вид, видимо, имел несколько пришибленный. Даже Вожак отбросил привычную тактичность и спросил в лоб:
— Ты где был?
— У мамы.
— Чего? — впервые в жизни я видел его таким ошеломленным. — У кого?
Я смущенно тявкнул.
— Слушай, Нос, — сказал Вожак, — ты мне нравишься. Но ты какой-то странный. Наверное, поэтому ты мне и нравишься. Но никто из нас не то что не навещает маму… даже не помнит о ней. Рассказывай.
И я даже с каким-то облегчением все рассказал: про мои визиты к маме, про то, как Лохматая ее навещала, то есть не навещала, а мама так говорила. И как я сегодня принес ей рыбью голову, а мама была уже совсем слабая от голода. Мне пришлось измельчать щуку зубами и чуть ли не силой пихать маме в пасть. А мама плакала и через силу жевала. Она все время говорила, что отец мною гордился бы, мне было неприятен этот скулеж, но я терпеливо жевал и пихал, пока она не съела все. А потом она уснула, и я выбрался из ее норы, поболтал с соседскими собаками. Оказывается, Лохматая уже почти год как погибла — неудачно погналась за мотоциклом.
