Андрей Ильин - История высоты № 6725
К вагону с гробами подцепили госпиталь с выздоравливающими больными, отправленными долечиваться на фронт.
За ними — полковую церковь с органом, работающим от паровозного пара, передвижной солдатский бордель, цирюльню, баню, еще одну церковь и еще четыре борделя.
И еще какие-то вагоны с непонятным содержанием, без которого на войне обойтись никак невозможно. И еще, и еще…
Состав вытянулся через всю страну на тысячу миль. Когда первые вагоны уже уткнулись в линию фронта, последние еще пытались вытолкнуть со станции с помощью маневрового паровоза.
Это был грандиозный состав, какого не знала история!
Один дошлый журналист, вознамерившийся достичь хвостового вагона и написать о своем путешествии книгу, шел четыре месяца без сна и отдыха, пересчитывая вагоны, платформы, тамбуры, но дошел лишь до 8376-го вагона, где и был повешен по приговору полевого суда за «уклонение от воинской службы, измену и сбор шпионской информации в пользу врага».
Рассказывают, что один солдат-наемник, заключивший договор на двадцать лет службы, сел в последний вагон и приехал на фронт глубоким стариком, до последнего дня исчерпав срок договора, но с двумя мешками аккуратно выплаченного жалованья. Которое, впрочем, ушло целиком на оплату обратного проезда.
Да, это был состав! Да ради него одного стоило затевать эту войну!
На передовой подарок императора встречали сводными оркестрами, почетным караулом и слезами благодарности. «Урр-рра!» — кричали растроганные полки, ради проведения торжественной встречи снятые с передовой. Солдаты были вымыты, побриты наголо и переодеты в новое обмундирование.
Кинохроникеры развернули прожектора. Журналисты, словно навозные мухи, облепили генералов. Генералы, польщенные вниманием, честно рассказывали о несомненных успехах на фронте, согласно последним циркулярам министерства пропаганды и поправкам военцензуры.
Под государственный гимн «Храни, о боже, что нам дороже» вскрыли первый вагон и тут же закрыли. Вагон, не считая 50 тысяч налипших на стены мух, был пуст.
Войска, во избежание ненужных разговоров, бросили в бой, предварительно переодев в грязное обмундирование. Торжественную встречу перенесли на неопределенный срок. В столицу отправили шифротелеграмму. Расстроенные журналисты разбрелись по ресторанам и солдатским борделям просаживать командировочные.
Скоро из столицы пришел ответ за подписью начальника военного снабжения: «Груз отправлен согласно накладной № 271711. Исчезновение груза возлагаю на вас лично. Урон возместить в двухсуточный срок. Виновных наказать. Результаты доложить по команде!»
— А что? — поинтересовался император. — Наши солдатики довольны нашим вареньем?
— Так точно! Ваше величество! Армия воодушевлена! Солдаты рвутся в бой! Киностудия проявляет отснятый материал. В ближайшие дни будет организован дворцовый просмотр! — доложил дежурный офицер.
На фронт послали еще одну срочную шифротелеграмму: «В кратчайшие сроки обеспечьте подробный отчет о проведении мероприятий по встрече императорского варенья!»
Солдат отозвали с фронта, вымыли в бане, переодели в новую форму, вычистили ложки, пуговицы и зубы мелким песком и выстроили вдоль путей с пустыми свежепокрашенными котелками. Киношников извлекли из ресторанов и борделей и приставили к киноаппаратам.
Генералы взяли в руки ножницы и подошли к парадным ленточкам.
Начальник интендантской службы сказал:
— Надо что-то делать! — и велел выписать с армейских складов 80 тонн ружейного масла. Масло с тупиковой стороны затащили в вагоны.
— …Нашего любимого императора! — закончил торжественную речь командующий.
Генералы дружно резанули ленты. Оркестры разом грянули марш «Славься, славься!». С вагонов сбили запоры, с грохотом откатили в стороны двери. Операторы кинохроники припали к киноаппаратам.
Из вагонов потекло варенье, которое, собственно, было ружейным маслом.
Первым, подавая пример войскам, от царской милости вкусил командующий. Он подставил под струю серебряный котелок.
Солдат повзводно погнали к вагонам. Ружейное масло, булькая, стекало в подставленные котелки и каски. Осатаневшие журналисты лезли с фотоаппаратами в проемы дверей, просили солдат сделать на лице оживление или умиление.
— Теперь умереть не страшно! Об этой минуте я мечтал всю жизнь!
— Отдам жизнь всего взвода за ложку императорского варенья!
— Если бы не доброта императора, мы бы никогда не узнали вкус ананасового варенья!
Солдаты давали скоротечные интервью.
Растроганные жены командиров просветленно плакали на широких погонах своих мужей. Армейский капеллан служил мессу — «Не пощадим за императора живота своего».
Солдаты хлебали ложками содержимое котелков, задумчиво катая варенье во рту. Оно чем-то напоминало ружейное масло.
— Странный фрукт ананас, — думали одни.
— Бедный император! Он каждый день должен есть такое варенье! — думали другие и плакали, жалея своего любимого государя.
Кинохроникеры снимали капающие скудные солдатские слезы крупным планом. Капралы строго следили, чтобы котелки опорожнялись дочиста. 50 солдат все же вырвало, за что они были немедленно преданы суду военного трибунала.
Рота художников императорской академии живописи совместными усилиями рисовала батальное полотно «Поедание варенья, присланного императором, войсками». Картина в натуральную величину изображала паровоз, генералов, лошадей, 300 тысяч солдат и окружающий ландшафт. Центральную композицию картины составляла группа генералов в парадной форме, с котелками в руках, с вымазанными вареньем лицами и манжетами. Сверху над картиной во множестве носились аэропланы, поливая из распылителей полотно голубой краской в том месте, где должно было располагаться небо.
Солдаты, доевшие варенье, сидели, выпучив глаза и зажав руками рты. Они опасались, не сдержавшись, выказать неблагодарность императору. Офицеры запивали варенье неразведенным одеколоном. На фронте царил энтузиазм.
Военно-полевой суд наконец вышел на максимальную расчетную мощность — восемь смертных приговоров в минуту.
— Важен не подарок — важно внимание! — бойко строчили в блокнотах журналисты.
В полковой церкви раздавали бесплатные свечки.
Даже ночью солдатский энтузиазм не иссяк. До самого утра солдаты и офицеры не спали — ходили по кустам, громко прославляя императора.
Торжество удалось! Император шесть раз смотрел смонтированный материал, где бравые солдаты, капая слезами, полновесными ложками вкушали ананасовое варенье, а потом с радостью шли умирать на окопы врага.
Император шмыгал носом и говорил:
— Я поеду к ним. Я сам поведу в бой моих солдатиков.
Все думали, что он шутит…
* * *Через три дня после подачи рапорта по команде капрала вызвали в штаб.
— Нами раскрыт заговор! — зловеще сообщил начальник штаба. — Мы не знаем его масштабов. Мы не знаем, насколько глубоко в здоровое тело армии въелась гниль разложения. Но мы вырежем эту гниль. Мы выскребем ее железным скребком!
Возможно, мы прихватим немного здоровой ткани. Это не страшно. Мы готовы пожертвовать две трети здоровой ткани, если в этих двух третях будет хоть одна десятая часть гнилья. Более того, если ради спасения армии понадобится уничтожить всю армию, мы не дрогнем! Мы хирурги нации. Мы не можем быть ложно сентиментальными! Мы будем вырезать все, что дурно пахнет. На нас возложена миссия уничтожения скверны! Мир должен быть стерильным. И мир будет стерильным!
Пойми меня правильно, капрал. Ты честный служака. Ты — гордость армии. Позволь мне пожать твою честную руку, — начальник штаба пожал руку капралу. — И поэтому мы должны тебя расстрелять. Ради твоего спасения. Ради того, чтобы скверна не успела разъесть твой здоровый дух. Мы можем простить измену сопливому новобранцу, но мы не можем допустить измены среди старых, испытанных временем бойцов. Нас не пугают враги, ибо они известны. Нас страшат друзья, ставшие врагами, ибо они невидимы! Жертвуя соратниками по оружию, мы уничтожаем не их, но будущую измену! Предают только друзья! Если нет друзей, то не может быть предательства!
Мы должны остановить эпидемию капитулянства любой ценой! Кто-то считает, что для уничтожения эпидемий надо уничтожать саму заразу. Чушь собачья! Болит не зараза, а как раз здоровый организм. Нужно сделать так, чтобы вирусу заразы было не на чем развиваться! Надо лишить эту заразу пищи! Тогда она исчезнет сама собой.
Если бы все люди вдруг умерли от холеры, они никогда не смогли бы умереть от чумы! И значит, чумы просто бы не существовало! Вот в чем суть!
Постарайся понять меня, капрал, — начальник штаба обнял капрала за плечи. — Все это я говорю тебе лишь потому, что верю тебе, как самому себе! Но когда дело идет о судьбе нации, я вынужден сомневаться даже в самом себе. Я тоже подвержен разложению, ибо бациллы измены всюду. В воздухе, которым я дышу, в пище, которую я ем, в женщине, с которой я сплю! Поэтому я готов расстрелять себя, как изменника. Более того, я хочу расстрелять себя, как изменника, — начальник штаба вытащил именной маузер. — Но! Но кто тогда доведет до конца святое дело очищения армии? Кто возьмет на себя эту черную, ассенизаторскую работу? — и начальник штаба с видимым сожалением убрал маузер. — Поэтому я расстреляю тебя, капрал. И тогда я смогу верить тебе больше, чем себе! Потому что только в этом случае ты не сможешь изменить! Только так мы сможем сохранить нашу гвардию! Иди, капрал! Я обещаю тебе довести наше общее дело до конца!
