Амели Нотомб - Форма жизни
А вчера вечером, наверно, потому что боев в последнее время мало, остальные окружили наш стол и давай задираться:
– Ну что, жирдяи, как живете, как жуете?
Началось все вроде мирно, так что мы не насторожились и отвечали какими-то общепринятыми банальностями.
– Куда вы столько жрете, толстомясые? С вашими запасами можно год не проголодаться.
– Надо же кормить наши килограммы, – сказал на это Плампи.
– Лично мне смотреть противно, как вы трескаете, – заявил один недоносок.
– Противно – не смотри, – ответил я.
– А как, спрашивается? Вы же заполняете все поле зрения. Мы бы и рады смотреть на что-нибудь еще, да вечно чей-нибудь жир глаза застит.
Мы захихикали.
– Вам смешно?
– Ну да. Вы острите – мы смеемся.
– А может, вам так весело оттого, что вы крадете армейский провиант?
– Это кто крадет? Ты же видишь: мы едим при всех, не прячемся.
– Ага. Но это еще не значит, что не крадете. Каждый из вас сжирает по десять наших пайков.
– Вам никто не мешает есть больше.
– А мы не хотим есть больше.
– Так в чем же проблема?
– Вы обворовываете армию. Значит, обворовываете Америку.
– Америка прекрасно себя чувствует.
– Множество людей умирает с голоду у нас на родине.
– Это не наша вина.
– Кто сказал? Из-за воров и рвачей вроде вас в нашей стране столько обездоленных.
– Ничего подобного. Это из-за воров, которые сидят повыше.
– Стало быть, вы признаете, что вы тоже воры.
– Этого мы не говорили.
В общем, дело быстро дошло до ссоры.
Бозо первым замахнулся, чтобы ударить хлюпика. Я попытался его остановить:
– Ты что, не видишь, что он нарочно нарывается?
– Вот и получит!
– Не надо! Тебя посадят в карцер.
– Пусть только попробуют!
– Придется дверь карцера сделать пошире! – заржал мозгляк.
Тут уж я не смог удержать Бозо. Завязалась драка. Толстяки, понятное дело, изначально имеют перевес. Нашей массой можно свалить кого угодно. Но наша ахиллесова пята – падение. Если упадешь, подняться трудно. И те это просекли. Они цеплялись за наши лодыжки, пытались свалить подножками, а то просто катились по полу, как бутылки, нам под ноги. Первым упал Плампи. Они только того и ждали – навалились на него всем скопом и давай мутузить. Мы кинулись на выручку, оттаскивали недоносков, которые копошились на Плампи, точно вши. И тут как на грех вошел повар с блюдом чили кон карне. Один мозгляк вырвал у него кастрюлю и опрокинул горячее варево на голову Плампи. «Проголодался, а? Жри!» – заржал он. Бедолага взвыл. Повар побежал за командирами, те примчались, взяли нас на мушку. Это всех угомонило. Но бедняга Плампи получил ожоги лица второй степени. Вот мерзавцы!
Виновных наказали. И не только худых! Нас судил трибунал, и сколько мы ни твердили, что это была провокация, нам тоже досталось по полной. Один тип даже заявил, что мы сами с нашими размерами – ходячая провокация, и командир ему не возразил. Было ясно, что они заодно.
Бозо вынесли тот же приговор, что и паршивцу, который изувечил Плампи: трое суток ареста. Он кричал:
– Это что ж получается, мне плюют в глаза, а я должен молчать?
– Физически посягать на противника нельзя.
– А он, по-вашему, что делал?
– Прекратите демагогию.
Никто на разбирательстве не сказал этого вслух, но мы все почувствовали, как нас люто ненавидят. Если полненькие еще могут вызывать симпатию, то жирных на дух не переносят, и ничего тут не попишешь. Надо честно признать, мы собой нехороши. Я внимательно всматривался во многих: хуже всего выглядит не тело – лицо. Жир придает ему омерзительное выражение, одновременно скептическое, плаксивое, раздраженное и глуповатое. Кому такое понравится?
После этой пародии на суд наш моральный дух упал ниже плинтуса. Когда мы пили в кафетерии молочный коктейль, чтобы взбодриться, повар, тот самый, что принес чили, вышел с нами поговорить. Он разделял наше негодование, сочувствовал Плампи. В кои-то веки кто-то из худых принял нашу сторону – ну, я и открыл ему душу. Объяснил, что наше обжорство – это протест, ответ зверством на зверства, которые мы претерпеваем здесь.
– А не лучше ли было бы наоборот? – предложил он.
– Что ты хочешь сказать? – не понял я.
– Голодовка была бы не в пример действеннее, и вас бы зауважали.
Мы с ребятами ошарашенно переглянулись.
– Ты что, не видишь, с кем говоришь? – спросил я.
– Объявить голодовку может каждый, – ответил он в простоте душевной.
– Но не каждый может ее выдержать. Тем более мы. Ты думаешь, мы просто люди с огромными подкожными запасами? Все куда хуже: мы самые отпетые наркоманы на земле. Жратва в больших дозах – это зелье покруче героина. Мы от нее торчим, такие ощущения испытываем – не передать, такие глюки видим – не описать. Голодовка – это ж такая ломка для нас будет! Знаешь, когда торчки с иглы соскакивают, их приходится запирать в одиночку? А нам и этого будет недостаточно. Есть только один способ помешать нам жрать – смирительная рубашка. И то сомневаюсь, что найдется хоть одна подходящего размера.
– Вот Ганди… – начал повар.
– Перестань. Вероятность, что Бозо станет Ганди, знаешь, чему равна? Нулю. И для нас с ребятами – то же самое. Требовать, чтобы мы стали святыми, – это гнусность. Тебе-то ведь тоже нимб вряд ли светит, так с какой стати ты ждешь этого от нас?
– Не знаю, я просто ищу выход для вас…
– Ну конечно, такие, как ты, видят его только в преодолении себя. Другого выхода для нас, толстяков, как будто нет. А ведь ожирение – это болезнь. Если у человека рак, кому хватит цинизма толковать ему о преодолении себя? Да, я знаю, это нельзя сравнивать. Мы весим 180 кило по своей собственной вине. Нечего было обжираться как свиньи. Раковый больной – жертва, а мы нет. Что посеяли, как говорится, то и пожинаем. Так что извольте записаться в святые и совершать подвиги во искупление своего греха, так, что ли?
– Я вовсе не это хотел сказать.
– А сказал именно это.
– Черт возьми, я же на вашей стороне, парни!
– Я знаю. Это-то и ужасно, что даже друзья нас не понимают. Ожирение – опыт, которым не поделишься.
И тут я подумал о Вас. Возможно, это иллюзия переписки, но мне кажется, что Вы меня понимаете. Я знаю, что Вы тоже прошли через проблемы с питанием, правда, совсем иного рода. Или дело в том, что Вы писатель. Принято думать, хоть это, может быть, наивно, что «инженерам человеческих душ» доступен чужой, лично не пережитый опыт. Помнится, это поразило меня в «Хладнокровном убийстве» Трумена Капоте: ощущение, что автор знает изнутри всех персонажей, даже второстепенных. Мне бы хотелось, чтобы Вы знали меня так. Наверно, это абсурдное желание, связанное с презрением окружающих, от которого я страдаю. Мне нужен человек, далекий от всего этого и в то же время близкий мне, – это и есть писатель, не правда ли?
Вы скажете мне, что писателей много и что вдобавок английский не Ваш родной язык. Знаю. Но именно Вы меня вдохновили, и я ничего не могу с этим поделать. Я перебрал в уме всех живых писателей. Конечно же я читал интервью, в котором Вы сказали, что отвечаете на все письма, – это, согласитесь, редкость. Однако клянусь Вам, причина не в этом. Просто мне кажется, будто с Вами все возможно. Не могу внятно это объяснить.
Не бойтесь, я не путаю Вас с психоаналитиком. Их-то здесь хватает. Я у нескольких побывал. Одно и то же: говоришь четверть часа в полной тишине, а потом тебе прописывают прозак. Не хочу я глотать эту гадость. Против психоаналитиков я ничего не имею. Вот только те, что служат в американской армии, для меня неубедительны. От Вас я жду другого.
Я хочу существовать для Вас. Самонадеянно? Не знаю. Если так, прошу меня простить. Это самая правдивая правда, какую я могу Вам сказать: я хочу существовать для Вас.
Искренне Ваш
Мелвин Мэппл
Багдад, 31/03/2009
* * *Мелвин был далеко не одинок в своем желании существовать для меня и чувстве, что со мной все возможно. Однако редко кто высказывал мне это столь просто и недвусмысленно.
Получая такие письма, я затрудняюсь определить, что испытываю при чтении: пожалуй, смесь волнения и тревоги. Если сравнивать слова с подарком, это как если бы вам преподнесли собаку. Живое существо умиляет, но ведь о нем придется заботиться, и вообще, вы ничего подобного не просили. А собака – вот она, здесь, смотрит добрыми глазами, она-то ни в чем не виновата, и вы говорите себе: ладно, можно кормить ее остатками со своего стола, хлопот с ней не будет. Трагическое и, увы, неизбежное заблуждение.
Нет, я не сравниваю Мелвина Мэппла с собакой – я ассоциирую с ней такого рода признания. Бывают фразы-собаки. Коварная штука.
Дорогой Мелвин Мэппл,
