Виржини Депант - Teen Spirit
— Алло, старик, это Сандра. Какие новости? Ты дома или тебя нет? Ты не хочешь разговаривать?
Я снял трубку, постарался поддержать беседу в шутливом тоне. Вообще-то такое мне не свойственно: обычно я склонен гнать волну.
— У меня тут Хиросима.
— Выкладывай.
В голосе неподдельная обеспокоенность. На экране телевизора черноволосая девица в футболке с драконом извивалась, стоя на одном месте, а руками держалась за живот; казалось, она безуспешно пытается оторвать одну ногу от пола. Я стал рассказывать:
— Катрин требует, чтобы я съезжал. У нее появился кто-то еще.
— У Катрин?
Что Катрин не может жить без меня, не подлежало обсуждению. Она, понятно, иногда обижалась, что я сутками зависаю у телевизора, не даю ей приглашать подруг, отказываюсь есть замороженные продукты, не трахаю ее уже несколько месяцев… обижалась, но все женщины рано или поздно начинают ныть. Ее недовольство никогда мне ничем серьезным не угрожало. Стоило только прижаться к ней, подластиться, и она успокаивалась, признавала, что мне тоже нелегко, полоса такая стрёмная. Сатурн стоял в моем знаке зодиака уже целых два года, а она не хуже меня знала, что с этой планетой жить тяжко.
В ту пору у меня не возникало ощущения, будто я ее третирую. Мне самому было так тошно, что мое отношение к ней представлялось мне пусть несправедливым, но оправданным. Я полагал, она понимала, что это временно, а потом я выкарабкаюсь и уж тогда расплачусь сполна.
— Похоже, это серьезно. Утром она ушла с вещами. Дала мне неделю на то, чтобы я отсюда съехал. Неделю… Видите ли, этого достаточно, чтобы найти «другую такую же дуру», цитата.
— А что, собственно, случилось?
— Во-первых, ее шизанутый психарь сделал ее законченной психопаткой. Во-вторых, на работе ее охмуряет какой-то фраер, обещает златые горы. В-третьих, вчера к концу дня я был уже никакой и рано лег спать. А она увидела мои мокрые грязные ботинки и вообразила, будто я регулярно выхожу тайком и, совершенно понятно, ей назло. Затем обшарила мою куртку, тоже мокрую, нашла визитную карточку Алисы и заключила, что я встречаюсь с девками. Возбухала всю ночь. Вбила себе в голову, что я откапываю их в Интернете, полезла в комп, нашла сто тысяч порносайтов… нафантазировала всякого — это Катрин-то, всегда мечтавшая о спокойных безмятежных отношениях. Представляешь? Короче, проснувшись утром, я почувствовал, что мне вроде как полегчало, пошел ее поцеловать, а она меня мордой об стол… Я сделался врагом номер один.
— Ты ей объяснил про Алису?
— Нет, не стал. Сказал, подруга детства, дескать, в хреновом положении, никак не мог не спуститься к ней. Катрин не поверила.
— А почему ты ей не сказал?
— Подумал, что, если мы все-таки помиримся, а это, на мой взгляд, не исключено, я о своей болтливости горько пожалею.
— Неглупо. Да уж, тебе масть пошла, ничего не скажешь.
— Голова дракона в противостоянии с Нептуном, Меркурий на ретноградном движении, Сатурн ни с места… комплект.
— Ты иногда мыслишь по-женски, но мне это нравится. Кстати, а у малышки какой знак?
— Почем я знаю. Меня это не колышет. Я о ней и думать забыл. Спасибо, что напомнила, в каком я дерьме.
— И что ты намерен делать?
— Повеситься, эмигрировать в Венгрию, вступить в секту, стать наркоманом, придушить Катрин, а прежде выпустить кишки ее хахалю. Я всегда подозревал, что по мне нары плачут.
Шутки шутками, но в ту минуту я реально о чем-то таком подумывал.
— Я не желаю слышать слово «ответственность». Мне тридцать лет, я себя знаю, я уже не в том возрасте, когда можно запудрить себе мозги: я не способен жить нормально. Моя слабая голова этого не вынесет. Квартира, работа, начальник, налоги… спускаться в метро, найти подходящую подругу, оплачивать счета и день-деньской общаться с кретинами, чтобы заработать на шамовку… Нет. В гробу я все это видал, лучше в бомжи пойду. Буду ошиваться под окнами этой сучки, чтоб она знала, до чего я дошел по ее милости.
Сандра кхекнула. Когда люди так вот легонько откашливаются, это они собираются сказать нечто, от чего им самим неловко; я приготовился к худшему — не привыкать.
— А насчет малышки ты подумал?
— Нет. То-то и приятно, что с уходом Катрин я от этой истории начисто отключился.
— Тебе нужно с ней увидеться. Если девочка хочет с тобой познакомиться, ты обязан это сделать.
— У тебя что, совсем башню снесло? Добить меня хочешь, да? Какого лешего ты меня опять в это окунаешь?
Я бы, конечно, швырнул тут трубку, если бы не рассчитывал попросить у нее приюта — на время, пока не раскручусь. Поэтому я наступил себе на горло и стерпел ее ахи и охи.
Ее просто заклинило на этой малышке.
— Что мать у нее дура крезанутая, я не спорю. Что тебе это влом до крайности, тоже понятно. Но девчонка-то тут при чем? Она имеет право взглянуть на тебя хоть раз. Ты не можешь ее так Вот кинуть.
— Очень даже могу. И дело не только в том, что я эгоист. Будь я ребенком, мне неприятно было бы узнать, что мой отец — это я. «Посмотри, деточка, этот неудачник — твой папа. Ты счастлива?» Пусть лучше я останусь для нее мечтой.
— Ничего подобного. Я бы на ее месте была бы рада иметь такого отца.
Последнюю фразу она произнесла со страстью, из чего я заключил: ждет, стало быть, чтобы я ей вставил — а это, понятно, отбивало у меня всякую охоту. Когда я поселюсь у нее, сказал я себе, надо будет держать ухо востро и не попадать в двусмысленное положение.
Она меня раскусила и, как мне показалось, сильно напряглась при мысли, что ей придется меня вписать. Я решил подождать: может, ее замучит совесть и она сама пригласит меня у нее пожить.
— Брюно, ты должен понять, что девчонка не виновата, ты должен с ней встретиться, ты обязан. У нее один отец — это ты; если она хочет с тобой увидеться, ты не имеешь права ей отказать. Ты можешь кидать кого угодно, но не маленькую девочку.
— Да отстань ты от меня, ё-моё. Зачем только я тебе рассказал.
— Затем и рассказал, чтобы я тебя подстегнула с ней встретиться.
— Давай закроем эту тему.
Но она не унималась, и меня в конце концов торкнуло, что она попросту нашла повод разругаться со мной окончательно. Чтоб не пришлось отказывать мне в ночлеге. Это очень в ее духе — обойти конфликт стороной, избегая лобовой конфронтации, ничего не высказывая в открытую.
Она, видите ли, такая добродетельная, чувствительная, когда проблемы не касаются ее близко, а вот приютить человека, когда ему так фигово, что дальше некуда, — этого она не может. Подруга называется… Я плюнул на желание вписаться к ней и оборвал ее:
— Знаешь что, Сандра, пошла бы ты на хрен. Я всю жизнь буду помнить, что в трудную минуту ты меня бросила. Понятно? Никогда не забуду.
И повесил трубку, мечтая, чтобы мои слова навели на нее порчу.
Смертельный яд разливался по моему организму, разрывал внутренности и нервные клетки, и противоядия я не знал. Меня мутило от собственного растерзанного состояния, хотелось из него выйти, но таблетки, которые я глотал, делали меня подавленным и вялым, а беспечности не прибавляли. Фуфловый наркотик, такая же лажа, как и все их медицинские штучки.
Я пошел выпить чаю; это Катрин меня приучила целыми днями накачиваться чаем. От каждой женщины остается след, какая-то привычка, какое-то словцо, в общем, что-то они в вас меняют. И живет в вашей душе нежное и горькое воспоминание о романах, начинавшихся так хорошо.
Я ждал, пока закипит вода, и смотрел на побуревший от газовой плиты потолок. Когда я сюда переехал, мы перекрасили кухню в желтый. Кухонька была узкой, полки заставлены баночками с чаем, пряностями и разными металлическими коробочками, по стенам — открытки, а холодильник облеплен фиговинками на магнитах. Не особенно чисто, зато уютно. Я не хотел, чтобы меня отсюда выгоняли. Я хотел вернуть первые месяцы нашей совместной жизни, когда по ее лицу было видно, как она счастлива, что я здесь, когда по утрам нам нужно было сказать друг другу столько важного о нас двоих, о мире, о нашем будущем. Когда она еще верила в меня, а я еще старался оправдать ее надежды. Она писала пальцем слова у меня на спине, я сосредоточивался и разгадывал. Нет, я не хотел уходить. Я даже запах ладана, от которого меня прежде тошнило, вдыхал теперь с наслаждением. С умилением смотрел на пивные дрожжи, магниевые таблетки, чай с привкусом шпината и прочие хипповские штучки, еще вчера раздражавшие меня донельзя. Я не хотел, чтобы меня отсюда выгоняли, хотя сам все для этого сделал.
Я взял тарелку и шмякнул ее о стену. Понравилось — и звук, и как она разлетелась вдребезги. Разбил все тарелки, какие были, одной левой: правая болела. Затем принялся за стаканы. Наскучило. Хорошенького понемножку. Подумал было пройтись босиком по осколкам, а после заляпать кровью всю квартиру, но не стал.
