Виржини Депант - Teen Spirit
— Поступай как знаешь. Можешь позвонить, можешь забыть, как хочешь…
Умела, сволочь такая, разжалобить; я было разволновался, потом растерялся, а потом меня совсем повело:
— Да пошла ты…
И она ушла. Глядя на ее понурую спину, я ощутил совершенно неуместное желание. Она знала, как сбить мужика с толку.
Окружавшие нас пацаны стали расходиться, они покатывались со смеху и от восторга хлопали себя по ляжкам. Наверняка надо мной смеялись, и, что удивительно, мне это было по фигу.
Я бессмысленно стоял на месте. Привычка вечно все накручивать, преувеличивать, притворяться привела к тому, что я и сам не понимал, какие мои чувства подлинные, а какие нет.
* * *Пока поднимался наверх, растерял остатки юмора и значительную часть хладнокровия. Рука моя распухла так, будто вместо кисти мне прирастили боксерскую перчатку.
Мысли бурлили у меня в голове, сшибались, переполняли меня и душили.
Вспомнил парней из фильма «Люди в черном» с этим их приспособлением, стирающим память: я бы дорого дал, чтобы такое приобрести и вернуться на два часа назад.
И почему-то мне все время представлялась сперма. Нелепейшим образом я пытался проследить связь между этой клейкой белесой массой и ребенком. Вспоминал, как все было у нас с Алиской, и повторял себе, что именно так и получаются дети. Но не стыковалось. К тому же преимущественно всплывали картинки, как я кончаю ей в рот, на лицо, на ягодицы. Стыковалось еще меньше…
С другой стороны, идея, что девчонка не от меня, тоже как-то не канала. Я знал, что Алиска сказала правду, чувствовал… Их поспешный отъезд, если подумать, выглядел чрезвычайно странно… Помню ледяной голос ее матери по телефону: тогда я отнес это на счет моего зеленого ирокеза и ошейника с шипами… Теперь все вставало на свои места.
Мне приходилось сталкиваться с тем, что у женщин случаются задержки, что некоторые хотят завести от тебя ребенка, а другие просто не желают принимать противозачаточные таблетки… Короче, я уже имел представление о проблеме, но обходилось всегда без последствий. Постепенно я уверился, что мне такого рода осложнения не грозят, и вдруг все поехало: оказалось, грозят, и в наихудшем раскладе. Унижение нестерпимое.
Алискины предки ничего мне не сказали, потому что я из рабочей семьи. Эта догадка не отпускала меня, как назойливый мотив, и от нее окончательно сносило крышу. Хотелось кого-нибудь убить, защитить поруганную честь, а жизнь свою послать, блин, к такой-то матери. К несчастью, я плохо представлял себе, как пойду душить полоумную мать Алисы, оттого все мысли возвращались к исходной точке, и оставалось только сглатывать стреляющую боль ярости. Вопиющая, уму непостижимая несправедливость, и, конечно же, на мою голову…
Я забросал Катрин эсэмэсками, умоляя прийти поскорей. Казалось, с ее появлением откроется какой-то выход, хотя непонятно, какой именно.
Увы, я слишком часто проделывал этот фокус: заставлял ее примчаться домой, бросив все, а дома посылал купить мне долипран, поскольку не люблю аспирин, или шоколадное пирожное, если чувствовал приближение депрессии, или просто свежий номер газеты «Либерасьон», о котором услышал по радио… На этот раз она уперлась: у нее работа, и пока она ее не закончит, никуда не двинется.
Я вообразил, как она возвращается и обнаруживает меня в ванне с перерезанными венами или — лучше — повесившимся на простыне и болтающимся за окном гостиной. Это минут на пять меня успокоило.
Ну и хорошо, пусть приходит позднее. Я вовсе не был уверен, что так уж жажду с ней поделиться. Если я ей все расскажу, эта история начнет всплывать в каждом нашем разговоре. Я рассчитывал забыть ее в самые ближайшие дни, а Катрин помешала бы мне это сделать. И потом, неловко как-то объяснять ей, что я выходил на улицу встречаться с бывшей школьной подругой. Я нещадно эксплуатировал Катрин более двух лет, гонял за тем, за этим — и после всего признаться, что я вот так взял и вышел… К тому же не факт, что я пожелаю в скором времени повторить эксперимент.
Вылазка на улицу меня разочаровала. У меня не случилось приступа стремопатии, я не испытал никаких экстраординарных ощущений, не упал в обморок. Столько времени я страшился этой минуты, накручивал себя до невозможности, до сердцебиения, до холодного пота… Я часто представлял себе свой первый выход на воздух, обязательно летом, Катрин ведет меня под руку, глаза ее блестят от счастья, теплый ветер ласково обдувает лицо, я иду медленно, как после тяжелой болезни… И вдруг эта дрянь, Алиска, все испакостила, испоганила, оплевала…
Я прилег, решил прибегнуть к дыхательной самотерапии. Получалось типа: «Тебе плохо? Прими таблетку аспирина». Я перевернулся и стал корчиться на кровати — кадр из фильма «Экзорцист», — чувствуя, как адская боль пронзает меня от живота до макушки, ворочается во мне, будто какое-то мерзкое животное. Потом надоело.
Попробовал еще раз набрать Катрин, прекрасно понимая, что смешон; у нее сработал автоответчик, и я повесил трубку.
He буду я ей ничего говорить. Все ясно теперь про наши отношения: каждый за себя, и если подыхаешь, подыхай молча.
Подумал было позвонить брату, выплеснуть свое бешенство на него, не объясняя причин, облаять и все. А в общем-то, ну его. Отложил брата на следующий день, когда соберусь с мыслями.
В конце концов позвонил Сандре, хотя ломало: ведь, не вмешайся она, не было бы этого кошмара. Я бы остался дома, смотрел бы себе спокойненько телевизор. И потом, я опасался, что она раздует теперь целую историю и совсем меня доконает. Скрючившись на диване, я все-таки набрал ее номер: надо же кому-то излить душу.
Гадючка рассыпалась в извинениях:
— Я себя проклинаю… Я дура. Не знаю, почему я тебе это сказала, бред какой-то… Знал бы ты, как я себя ругала.
— Если честно, я был готов тебя убить, но теперь это уже не важно нисколечко… Послушай сюда: я ходил на свидание.
— Ты вышел на улицу?
Она испытала шок и даже разочарование. Или, может, испуг. Сознавала она это или нет, но мой выход на улицу ставил ее перед угрозой потерять единственного из всех ее знакомых еще более шизанутого, чем она сама. Мое амебообразное прозябание помогало другим чувствовать себя уверенней. Я не удержался и добавил для понта:
— У меня не было выбора.
— И чего ей от тебя понадобилось?
Я стыдился признаться. Уж лучше сдохнуть, провалиться сквозь землю. Мне вовсе не улыбалась моя новая роль — парня, о котором говорят намеками, с усмешкой, жалостью, осуждением… Не катило мне носить это клеймо. За что? Почему я должен расплачиваться? Я заставил Сандру поклясться, что она никому ничего не скажет, не сомневаясь, понятно, что она разнесет весть по всему свету. Короче, в конце концов я выдавил:
— Она сказала, что у нее дочь от меня. Тринадцати лет. Жаждет со мной встретиться.
Сандра испустила продолжительное «вау!», восхищенное и ошарашенное. В любой другой ситуации я был бы счастлив сообщить ей новость, которая всколыхнула бы ее до такой степени.
И вот тут-то пошел полный психодел. Как только я произнес эти слова, девчонка стала существовать реально. Сама по себе. До этой минуты я думал о предательстве Алисы, о том, как подло было прийти и сказать мне это через тринадцать лет, о ее семейке, которая сговорилась все от меня скрыть… И вдруг материализовалась девчонка. Она жила где-то здесь в городе, росла без отца, мечтала со мной познакомиться.
Я тогда ничего не сказал, даже в уме отчетливо не сформулировал, не признался себе, но именно в ту минуту я понял, что должен ее увидеть. Хотя бы раз. Зато Сандра сказала, как только перестала ахать и охать:
— Пытаешься ее себе представить?
— Нет. У меня нет никакой дочери. Ты ведь меня знаешь. Разве похоже, что у меня есть дети?
— Похоже, есть.
Мы болтали и болтали, пока мой радиотелефон не разрядился, после чего я перезвонил ей по мобильнику, а когда сел ее телефон, она перезвонила мне по своему мобильнику. У меня шею свело, оттого что я так долго держал голову набок, плечом прижимая трубу к уху. За это время я приготовил себе чай, сварил макароны. Мы потеряли нить, трепались о том о сем, ловя кайф от самого процесса…
— По крайней мере, это послужит тебе уроком на будущее…
— Предлагаешь закупить партию тестов на беременность и до получения результатов никого не выпускать из койки?
— Нет, кончать только на фейс.
— Угу, или в анналы. А ты, я смотрю, не дура.
Мы проговорили до тех пор, пока я не услышал, что в квартиру входит Катрин. Я быстренько повесил трубку, точно школьник. Мы так часто делали. После многих часов телефонного трепа я был никакой, голова отупела. В мыслях не прибавилось ясности, зато убавилось остроты.
Катрин дулась, а у меня даже не было сил на нее за это разозлиться. Я оставил ее гнить, проглотил три экванила — это большие синие таблетки, мне прописала их служба психологической помощи, и я к ним очень пристрастился — и отправился спать, не сказав ей ни слова. Пусть будет ей наука. Вопреки обыкновению, она не зашла меня проведать. Просидела перед телевизором, дура непробиваемая, неспособная почувствовать, что в доме у нее разразилась катастрофа.
