Маргарет Дрэббл - Мой золотой Иерусалим
А из-за Джорджа вся эта хрупкая неестественная система рухнула. Милый Джордж! Прелестный, хоть и голубой, добрый, непритязательный Джордж! Думая о нем, я даже и теперь позволяю себе некоторую нежность, правда, увы, так безнадежно запоздавшую. Впервые я встретилась с Джорджем благодаря Джо.
Джордж был диктором на радио, и я мельком увидела его в буфете, которым пользовались сотрудники Би-Би-Си, а я сопровождала туда Джо — он давал интервью в связи со своим новым романом. Джо не знал Джорджа, но приятель Джо, сидевший с нами за одним столиком, был с ним знаком и представил нас друг другу. На первый взгляд Джордж был довольно неприметный, его отличала незлобивая и даже неуверенная манера держаться — качество, весьма редкое среди моих знакомых. Однако он относился ко всему с таким неназойливым вниманием, что рано или поздно это делало свое дело. У него было узкое интересное лицо, красивый, как и подобает диктору Би-Би-Си, голос, скромная, чуть женственная манера одеваться; к тому же время от времени он нарочно изменял свой обычный тембр, чтобы отпустить какую-нибудь шуточку из репертуара голубых. Нет, расслаблялись вы, это человек неопасный, добродушный и неопасный, он не может вызвать сильную страсть. Его, например, ничуть не коробил Джо Харт, который сидел и грыз свои толстые, неровные желтые ногти на желтых пальцах, крепко обхватив ногами стальную ножку столика, и невнятно, но громко разглагольствовал о нудности экспериментальных романов. Между тем на Джо потихоньку и застенчиво обращались глаза всех девушек, сидевших в буфете. Так всегда бывало на любых сборищах. Джордж слушал Джо и, казалось, тоже находился под впечатлением, хотя иногда отпускал довольно своеобразные замечания и шуточки, о которых я уже говорила. Я со всей определенностью решила, что ему приглянулся Джо. Джо очаровывал всех, даже тех, кто старался скрыть свою симпатию под свирепыми нападками.
После этого случая я время от времени, примерно раз в неделю, сталкивалась с Джорджем. Иногда на улице, ведь я жила недалеко от Дома радиовещания. Наши пути постоянно пересекались на Аппер-Риджент-стрит или на Уигмор-стрит. Иногда мы встречались в пабе, где он явно был завсегдатаем и куда с недавнего времени повадились ходить и мы с Джо. Это был хороший паб, и как-то раз я привела туда Роджера. А однажды, к нашему взаимному удивлению, мы с Джорджем столкнулись у кого-то на вечеринке. Мне нравилось встречаться с ним — казалось, он всегда был рад меня видеть и обычно говорил что-нибудь приятное.
— Сегодня вы очень милы, Розамунда, — объявлял он, когда я появлялась в кабачке «Медведь и Бахус».
Или:
— Ну как поживают Астрофель и Стелла[6]? — К моему удивлению, он, видимо, был начитан в поэзии.
Я никак не могла дознаться, какого он происхождения, какое получил образование, а это, естественно, подогревало мой интерес. По его манере говорить было невозможно догадаться, откуда он, так как с дикторского тона он переключался не на свой исконный говор, а на жаргон, принятый у голубых. Его несколько странная прическа наводила на мысль, что он вовсе не так рафинирован, как кажется. Волосы у него лежали не гладко, как у всех, а косо падали на лоб, что иногда придавало ему молодцеватый, чуть ли не залихватский вид. Мне это нравилось, и вообще он мне нравился, и каждые несколько недель я убеждала Джо или Роджера повести меня в облюбованный Джорджем паб, только бы поболтать с ним минуту-другую.
Джорджа очень забавляла комбинация «Джо — Роджер», и было видно, что, наблюдая за нами, он предполагает наихудшее. А мне это чрезвычайно льстило. Заметив нас, он тихонько укоризненно щелкал языком и смешил меня. Я наслаждалась своей воображаемой порочностью, признание которой ясно читала в его взгляде, ведь он видел во мне то, что, как ему казалось, было очевидно, и его глаза выражали снисходительную заинтересованность, словом, реакция была именно той, какой мне хотелось, если бы его подозрения были справедливы. И вот в один, прямо скажем, роковой летний вечер я уговорила Джо повести меня в упомянутый паб. Мы с ним как раз поссорились, увязнув в бесконечном споре насчет фунта стерлингов — одалживали мы его на прошлой неделе одному назойливому и непутевому приятелю или нет. Я злилась на Джо, память у меня хорошая, и я прекрасно помнила, что одалживали. Настроение мое, естественно, ничуть не улучшилось, когда обнаружилось, что в пабе Джорджа нет. По мере того как время его обычного появления истекало, я раздражалась все больше, и в конце концов Джо потерял терпение и бросился вон, оставив меня одну. Минут пять я мрачно сидела за столиком, делая вид, что допиваю виски, потом собралась уйти. Терпеть не могу сидеть в пабах одна. В дверях я столкнулась с Джорджем.
— Господи! — воскликнул он. — Что я вижу! Сегодня в полном одиночестве?
— Как раз ухожу, — ответила я. — Джо только что удалился.
— Знаю, — сказал Джордж. — Встретил его на Портленд-Плейс. Не хотите еще выпить?
— Но я же ухожу, — возразила я.
— Подождите немного.
— Ладно, — согласилась я. — Подожду.
И Джордж заказал мне еще порцию спиртного; пока он, улыбаясь, шел от стойки со стаканами в руках, глаза его лукаво и ехидно поблескивали.
— Теперь вам самое время позвонить Роджеру. Как это вы умудряетесь так здорово организовать свою жизнь?
— Роджер мне не слишком-то нравится, — засмеялась я. — Вам ведь тоже, правда?
— Да, должен признаться, лично я предпочитаю Джо, — ответил Джордж и тоже засмеялся.
— Но говорить не о чем, — заметила я. — У Роджера летние каникулы. Он уехал.
— Вот как? Есть же люди, которые еще куда-то ездят на каникулы! Я уже с семнадцати лет бросил это дело.
— А сколько вам теперь?
— Двадцать девять.
— Как и Джо.
— Значит, Джо ушел и оставил вас одну? Из-за чего же вы не поладили?
— Да всякая ерунда, — ответила я и рассказала ему про фунт стерлингов.
Так мы проговорили около получаса, и тут во мне зашевелились мысли, что Джордж, наверно, мог бы найти себе занятие поинтересней, чем болтать со мной, что не для этого он сюда пришел. Вероятно, у него есть какие-то планы на вечер и, возможно, он тратит на меня столько времени из жалости — сочувствует, что меня бросили одну. Он принадлежал к людям мягкосердечным, склонным к состраданию и грусти, так мне казалось. Как только меня посетили эти подозрения, я немедленно решила, что так оно и есть, и, взглянув на часы, воскликнула:
— Боже мой! Уже так поздно? Мне пора.
— Нет, нет, подождите, — остановил меня Джордж. — Давайте еще выпьем.
— Да нет, правда же, — возразила я, — мне действительно пора. К утру мне еще нужно кое-что сделать.
И подхватив сумочку и шарф, я стала вылавливать босоножки, которые сбросила под столом.
— Я провожу вас, — заявил Джордж.
— Не смешите, — резко ответила я. — Я живу в двух шагах.
— Ну, ну, — примирительно сказал он, — я знаю, где вы живете. Я вовсе не хотел вас обидеть. Понятно, что вы способны дойти до дому самостоятельно. Но разрешите мне проводить вас.
— Ну что ж, — ответила я, стараясь поймать ногой босоножку. — А может, вам лучше остаться и поболтать? — И я пренебрежительно взмахнула рукой, показывая на зал. — Поболтать с друзьями?
Я все еще сомневалась, что он и впрямь хочет пойти со мной, но так как мне самой этого хотелось, я готова была согласиться, плюнув на свои подозрения. И мы пошли по широкой пыльной улице. Мои хлипкие босоножки на высоких каблуках с задником из ремешков с меня беспрерывно сваливались. Когда мы шли в паб с Джо, моя заторможенная ходьба отнюдь не способствовала смягчению его брюзгливости. Но Джордж, когда я вывалилась из босоножек в пятый раз, улыбнулся с ласковой укоризной и предложил мне руку. Я не стала противиться и, повиснув на ней, с удивлением обнаружила, как прочна эта опора. До тех пор я никогда до Джорджа не дотрагивалась, и он казался мне бесплотным, как былинка или маленький зверек. Однако под моей ладонью явственно ощущалась сильная рука. Это меня слегка ошеломило. По-видимому, его тоже что-то озадачило, так как он притих. И дальше мы шли молча. Подойдя к моей парадной, мы немного постояли, и я довольно неохотно высвободила руку, а потом произнесла то, чего, между прочим, говорить не собиралась:
— Почему бы вам не подняться? Выпьем вместе? Или могу предложить чашечку кофе.
Джордж взглянул на меня и вдруг опять показался мне очень хрупким, отчужденным и далеким. Он сказал, словно обороняясь:
— Ну что ж. Я не против. Отчего не зайти? Мысль хорошая!
— Да, превосходная! — подхватила я, вошла в дом, открыла перед ним дверь лифта, и мы устремились вверх. Меня переполняло беспричинное ликование, и хотя все в доме было мне знакомо, он вдруг поразил меня своей элегантностью. Когда Джордж пошел за мной на кухню, мне показалось, что он немного подавлен тем духом благополучия, которым все еще отличалась родительская квартира, и я ужасно испугалась: вдруг он не ожидал такого, вдруг это ему не по душе, может быть, зря я разводила с ним разговоры, может быть, сейчас мы предстанем друг перед другом в неблагоприятном свете, поймем, как далеки друг от друга социально, и наши милые поверхностные отношения навсегда закончатся? Стараясь поскорей избавиться от неловкости, я, пока грелся чайник, пустилась в рассказы о родителях, о том, почему они оставили мне квартиру, как бездарно я не сумела зарабатывать на ней, пуская жильцов, и как я не решаюсь поселить кого-нибудь бесплатно — не могу подобрать подходящего компаньона.
