Евгений Попов - Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Дяденька растерялся.
— Эй! Эй ты там! Не плачь. Да не плачь же ты. Не могу я его позвать.
— Не можешь, гад! Ничего вы не можете!
— Да не могу я. Правда! Эта передача, которая сейчас идет, она идет в записи. Понимаешь?
— Как это в записи?
— Она была записана, а сейчас идет.
— Куда записана?
— Куда. На пленку записана, вот куда. Ее записали, по-моему, где-то примерно неделю назад. Сейчас я посмотрю.
— Посмотри.
— Да. Неделю назад примерно. Шесть дней.
Слезы у Анюты высохли.
— Где же мне теперь его искать? - спросила она.
— Не знаю, - человек понес чепуху. - Не знаю, откуда мне знать. Я не в этой редакции. Я дежурю.
— Так где же?
— Не знаю. Вообще-то в милиции, наверное. Или в этой... как ее, в тюрьме.
И наступило молчание. И продолжалось молчание.
— А вы ему кто будете? - осторожно спросил голос.
— Никто, - ответила Аня и повесила трубку.
И снился сон. Будто бы - черный диск, и на том диске многие.
— Бойся! Бойся! - говорит лейтенант. - Бичи – это огромная разрушительная сила. Если сто человек сибирских бичей запустить, например, в Голландию, то они ее всю покорят и обратят в православную веру.
— А зачем нам, чтобы они были православные, - удивляется Корольков в галунах.
- Совершенно верно, - говорят музыканты.
Цветок растет в скале.
— Вот я об чем и предупреждаю, - нелогично отвечает лейтенант. - Моральный уровень поведения женщин. Аккуратность в этих вопросах.
— Ура! - кричит кто-то.
— Но мы же из другой редакции, - возражают ему.
— Бойся! - итожит лейтенант.
- И несколько поколений голландских детей будут ботать по фене, - неожиданно вступает в разговор Юра. Юра, Юрочка, лапушка ты моя, гражданин Климов.
Страдания фотографа Ученого
Ученый Григорий Гаврилович с давних лет воевал в рядах бойцов идеологического фронта, а попросту говоря, работал фотокорреспондентом в нашей газете "К-ский комсомолец" и был в свое время очень даже известный человек не только в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, но и за пределами его окрестностей, так что все кругом, даже дети, звали его по имени-отчеству и лишь иногда, по делу - товарищ Ученый.
А странная фамилия досталась Григорию Гавриловичу при дележе наследства старого мира.
Или, вернее, от дедушки по имени Иван, отчеству Иванович, а по фамилии Сученый, которую он получил от барина своего, средней руки господина, за то, что служил на псарне и сам непосредственно занимался вопросами случки сук, за которых непосредственно и отвечал. Барин же, когда холопу гадкую фамилию придумал, немного развеселился от грусти тогдашней жизни и вызвал Ивана Иваныча, Ивашку, в белокаменные палаты, чтобы новые биографические данные ему сообщить.
И даже хотел компенсировать моральный ущерб рублем на водку, но Иван Иваныч от суммы отказался, потому что его жег классовый гнев. Тогда барин послал слугу на конюшню, где стихийного борца крепко вспороли, после чего тот упился в трактире купца Мясоедова немедленно, но уже на свои трудовые деньги.
А чуть-чуть погодя, после того как царь Александр Второй, тот самый, что однажды продал американцам Аляску, якобы освободил в 1861 году крестьян, жизнь Ивана Ивановича стала немножко лучше, но фамилию ему менять все равно никто не стал, потому что не то это было время, чтоб менять фамилии всем простым людям.
И тогда родился у него сын по имени Гаврила. Родился он на не сжатой еще к тому времени полосе, в полуденный зной, во время горячей жатвы. Мать просто бросила серп и отошла на самое короткое время в сторонку, а вернулась уже не одна, а с ребенком, которого крестили потом в светленькой деревенской церкви (события-то все, надо сказать, сначала происходили на европейской части территории России, ибо переезд семьи Сученых в Сибирь произошел в незафиксированный момент одного из социальных катаклизмов, время от времени сотрясающих Державу).
На крестины явился из любопытства даже барин, который к тому времени очень иссох и посинел от постоянной грусти и пьянства. Он опирался на клюшку, скалился и подарил новорожденному "на зубок" рубль, впоследствии оказавшийся фальшивым. Очевидно, и тот рубль, который ранее предлагал эксплуататор верному псарю, тоже был из неучтенного металла, так что Иван Иванычу нужно было очень радоваться по такому случаю, но он вскоре умер, заснув зимой не там, где надо.
А сынок его Гаврюша незаметно укрепился на земле и достиг такого благополучия, что даже ходил одно время в хороших смазных сапогах и "антиресном таком" спинжачке, и картузик у него завелся, ясно, с лаковым козырьком, и двумя черненькими пуговками. Говорили, что он обделывал одно время какие-то темные делишки, но не по своей вине, а по причине, что барин на крестинах сглазил. Но это факты непроверенные, и стала их уже проверять полиция, когда грянула империалистическая бойня 1914 года, отчего Гаврила Иваныч Сученый угодил в царские окопы, где и встретил Великую Октябрьскую социалистическую революцию 1917 года совсем немолодым человеком.
Из горнила революции он вышел заметно помолодевшим и без заглавной буквы "С". Просто "Ученый". И характер его занятий тоже немножко изменился.
"ТИР- УЧЕНЫЙ. 10 ЗАЛПОВ ПО ВРЕМЕННОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ" - свидетельствовала зазывная надпись над дощатым заведением около городской бани, которое он открыл незамедлительно после объявления нашей партией курса "Новой Экономической Политики".
Один художник-реалист, а по тогдашним временам - безработный, красиво нарисовал Гавриле Ивановичу за небольшую мзду портреты девяти министров и еще зачем-то - царя Николая. Так что за мелкую копейку всяк мог в них стрельнуть, а также это развивало глаз. Художник любил нанимателя и часто приходил подновлять пробитые мелким свинцом полотна, пока его не взяли рисовать с натуры каких-то важных людей. Гаврила Иванович первое время функции реставратора исполнял сам, и вскоре физиономии угнетателей приобрели такие фантастические очертания, что поток любителей меткой стрельбы значительно схлынул. А беда, как известно, одна не приходит, подружку за собой ведет - вскоре Гавриле Ивановичу при случайном выстреле случайно поранили глазное яблоко, и он окривел. Одноглазым Гаврила Иванович существовать не захотел и вскоре умер, оставив после себя на земле сына Гришу, основного героя моего рассказа...
...который я пишу ночью на кухне, уложив жену и ребенка Альфреда спать, и собираюсь рассказать я эту историю обстоятельно и подробно, потому что она не только интересна, но и поучительна, как интересно и поучительно все то, что изменяет жизнь человека в лучшую или худшую сторону. Правда, сам я не профессиональный писатель в полном смысле этого слова, а молодой рабочий, но я довольно культурный, если не сказать больше, и историей страданий фотографа Ученого занимаюсь потому, что это мое "хобби", а сейчас у всех есть свое "хобби", что по-английски значит "вторая профессия" или "желание", и когда я полностью закончу описание страданий, то пошлю его в какой-нибудь толстый журнал и попрошу совета, как дальше жить, а когда мне редактор пришлет ответ в фирменном конверте, где будет отвергнута просьба о напечатании, то я эту часть своей переписки покажу знакомым только потому лишь, что отказ будет вежливый и они ничего не поймут, а меня зауважают и будут со мной по разным интересным вопросам советоваться, а я на основании этого, глядишь, еще один рассказик накатаю, и у меня будет уже два рассказика, и я пошлю их в другую редакцию, и опять получу красивый конверт, и у меня накопится много-много красивых конвертов, и это будет - коллекция, а следовательно, еще одно "хобби", а чем больше "хобби", тем богаче духовный мир человека. Но "тсс", - как читал я в книге, - "наш герой заждался нас...".
...так вот. Младший Ученый получился совсем не таким, как папаша, по нэпачеству не пошел и все заведение с портретами продал некоему столяру, у которого было три жены и ни одного ребенка. На вырученные деньги он приобрел на барахолке самую лучшую фотокамеру, а именно аппарат фирмы "Кодак", построенный в далеко зареволюционные годы. Именно благодаря этой камере, а также стараниям бывшего владельца фотоателье "ГРАФ РИПЕР-ПИПЕР" Замошкина Ученый превзошел науку фото, побегав годик в фотомальчиках.
Ну, а потом прошло много-много лет, и вот воля моя как рассказчика переносит цепь событий прямо в фотолабораторию "К-ского комсомольца", освещаемую изнутри красными фонарями. 1959 год. Первое апреля. Сидит на кожаном стуле Григорий Гаврилович Ученый и строго смотрит на приказ об увольнении по собственному желанию. И, конечно же, в жизнь бы не поверил Григорий Гаврилович в такой приказ, потому что он читал в книжке "Золотой теленок", что так шутят. Но, увы, это оказалось жестокой правдой. И уволили его не за пьянство какое-нибудь и не за аморальное поведение, и не за прогулы даже, а по одной простой причине - больно паскудно стал Ученый за последнее время фотографии лепить, прямо безобразие: даже иногда глянцевать не заботился, ну как же так можно? И черт его знает, почему раньше это сходило, а теперь вдруг ни в какие ворота не полезло.
