Свен Регенер - Берлинский блюз
– Ведь это все в прошлом, теперь все не так строго, теперь есть соглашения и вообще…
– Это я вам всегда так говорил, а вы отвечали…
– Что за тон у тебя и какое нам вообще дело до этих полицейских, мы ведь никаких законов не нарушали, и нам нечего опасаться.
– Нормальный у меня тон.
– А мне показалось, что ненормальный.
Все бесполезно, разочарованно подумал господин Леман. Ничего уже не поделать.
– И когда вы приезжаете? – сменил он тему.
– Это просто потрясающе! – сказала мама. – В путевку входит все: автобус, гостиница и посещение театра.
– Да, но когда вы приезжаете?
– Это театр на Курфюрстендамм, там будет играть Илья Рихтер, это называется, называется… Эрнст, как там это называется, что они будут играть?…Ну да, в театре!..Конечно, с Ильей Рихтером… Что? Нет, что ты… Ты уверен?
– МАМА!
– Харальд Юнке,[4] твой отец говорит, что там будет даже Харальд Юнке, – сказала мать господина Лемана.
– Мама, когда? Когда вы приедете, черт побери?!
– А, ну да, это еще не скоро, в конце октября. Эрнст, когда мы едем?
– В конце октября, – вырвалось у господина Лемана громче, чем ему хотелось бы. – В конце октября, черт побери, это ведь еще через полтора месяца или около того… – Он не знал точно, какой сегодня день, было начало сентября, в этом он был уверен. – Вы приезжаете в конце октября, и ты звонишь мне из-за этого уже сегодня? – Хотя вообще-то не стоит возмущаться, подумал он в то же самое время, это несправедливо, совершенно правильно, когда о приезде предупреждают заранее, к таким вещам нужно готовиться.
– Ты что, совсем не рад? И почему ты говоришь так, когда… – голос матери господина Лемана задрожал, и он понял, что сейчас разверзнутся все хляби небесные, – когда в гости приезжают собственные родители, после стольких лет, что ты там живешь, я так радовалась, что наконец увижу… – теперь слезы текли полноводной рекой, господин Леман слышал это по ее голосу, который, однако, в слезах не тонул. Она умеет делать это одновременно, думал господин Леман, лить ручьи слез и продолжать нормально разговаривать, думал он, погружаясь в горькое ожесточение, говорить и говорить, – увижу, как ты там живешь, – продолжала мама, – и ресторан, в котором ты работаешь, какие там у тебя друзья, и вообще надо же…
– Вы хотите меня навестить или проконтролировать? – вырвалось у господина Лемана, который вообще-то хотел уступить матери и заверить ее, хотя она и так должна была это понимать, что он вовсе не говорил ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что он не рад, что, напротив, можно радоваться, когда собственный сын сожалеет, что они приедут так не скоро, но он не стал этого говорить, это было бы полным поражением, а поражениями от матери он был сыт по горло и не желал их больше терпеть. Этого нельзя допустить, иначе весь день пойдет коту под хвост. Ему вспомнилось, что недавно в гостях у своего лучшего друга Карла он видел телепередачу про людей, страдающих депрессией, и одна женщина там сказала: «Утром хуже всего, день только начинается», и теперь он ощущал то же самое, поэтому ему нужно было что-то сделать, нужно было отважиться на последнюю атаку.
– Контролировать? Контролировать?! Да кем ты нас считаешь? – донесся из Бремена пронзительный голос, приступ плача миновал, ее слезы приходят и уходят как тропический ливень, подумал господин Леман.
– А почему бы вам не приехать немного позднее? – Господина Лемана осенила удачная мысль, и он понял, что снова взял игру под контроль.
– Как позднее? Почему? – недоверчиво спросила мама.
– Ну подумай сама…
– Ну, Франк, что это такое!
– Ты что, забыла про мой день рождения? – Господин Леман ненавидел всю эту чушь, но что поделаешь, подумал он, на войне все средства хороши.
– Почему это я забыла про твой день рождения, – раздалось в трубке. – Он ведь только в ноябре.
– Ну да, но тем не менее, – сказал господин Леман, торжествуя.
– Но ведь это еще не скоро, почему ты об этом вообще вспомнил?
– Не скоро, так же как и твое дело.
– Какое дело?
– Ну, то, что вы приезжаете в Берлин.
– Ах вот что, так это совсем другое дело, это конец октября.
– Конец октября, начало ноября, какая разница. Ты забыла про мой день рождения! – радостно сказал господин Леман. – Ты купила путевку в Берлин и забыла, что совсем скоро мне исполняется тридцать лет.
– Чепуха, как я могла об этом забыть?
– Я тоже задаю себе этот вопрос, – сказал господин Леман, его настроение улучшилось. Я победил, подумал он.
– Как может мать забыть об этом. Тридцать, боже мой, уже тридцать лет. Я же все помню. Уже гак много. А мне и сейчас кажется, будто я только вчера держала тебя на руках…
– Да, да… – попытался снова утихомирить ее господин Леман.
– Ты был такой маленький и худенький. У нас было с тобой столько хлопот! Ты все время болел.
– Да, да, хорошо!
– И ты так много плакал, не то что твой брат. Да ну, ерунда какая, как я могла забыть про твой день рождения. Мать никогда не забудет день рождения своего ребенка. – И господин Леман услышал, как его мать сказала отцу: – Эрнст, а мы не можем поехать на неделю позже?
– Да ладно, мама! – крикнул господин Леман, который хотел этого меньше всего, но нить разговора снова прервалась, и он опять некоторое время прислушивался к оживленному бормотанию на другом конце провода, но на этот раз совсем ничего не мог разобрать, потому что мама предусмотрительно прикрыла трубку рукой.
Теперь он сидел за маленьким столиком в своей маленькой кухне, в неудобной позе, чтобы хватало провода, и приступил наконец к кофепитию. Единственный недостаток «ковбойского кофе» состоит в том, подумал он, что совершенно невозможно добиться того, чтобы все частицы кофе осели, хотя в принципе они это делают, подумал он, кофе может осесть, а чай должен отстаиваться, вспомнил он поговорку своей бабушки из Восточной Пруссии, и поэтому, думал господин Леман, в кофейном фильтре как таковом нет никакого смысла, но все равно всегда находятся несколько крошек, которые не тонут, это странно, подумал господин Леман и задался вопросом, что же не так с этими крошками, если они ведут себя иначе, чем их коллеги.
– Нет, – вновь проявилась его мама, – к сожалению, не получится. Жаль, конечно.
– И почему же? – жестко поставил вопрос господин Леман и добавил еще один аргумент: – В конце концов, тридцать лет исполняется раз в жизни!
– Я понимаю, я все понимаю, – господин Леман почти слышал, как мать на другом конце провода крючило от досады, – но у Майерлингов будет серебряная свадьба, они рассчитывают на нас, мы не можем не прийти. Но ведь ты будешь в Берлине в конце октября? Ты ведь все равно никуда не ездишь!
– Хм, это зависит от… – с наслаждением протянул господин Леман.
– Но ведь мы приедем специально ради тебя!
– Не очень-то верится, мама.
– Франк! – прозвучало почти умоляюще. – Через столько лет мы наконец-то приедем в Берлин… Мне очень жаль, что не в твой день рождения; если бы я знала, что для тебя это так важно…
– Да не так уж это и важно…
– Мне правда очень жаль, что мы не можем приехать позднее.
– Мне тоже.
– Откуда нам было знать, что для тебя это так много значит.
– Да ладно, ничего страшного.
– Вот у меня в феврале был день рождения, а ты не приехал. И твой брат тоже. Так что зря ты поднимаешь крик из-за своего дня рождения.
– Хм…
– И если уж мы в кои-то веки приезжаем в Берлин, ты вполне можешь отложить все прочие дела.
– Да, конечно.
– Это выходные, двадцать восьмого и двадцать девятого октября.
– Я сейчас запишу, мама, чтобы не забыть, сейчас найду бумагу.
– Если уж мы приезжаем в Берлин, нам нужно обязательно увидеться.
– Конечно, мама.
– Обязательно!
Господин Леман вздохнул. Ну хорошо, подумал он. Ну хорошо, мама: сойдемся на ничьей.
3. Завтрак
Войдя в «Базар» вскоре после разговора с матерью, господин Леман тут же подумал, что это была дурацкая идея – идти в воскресенье в это время в «Базар», надо было понять это сразу. И зачем только я приперся сюда, думал он, какой нечистый меня попутал, спрашивал он себя, стоя рядом с дверью внутри кафе и оглядывая удручающую реальность: приходить в «Базар» в воскресенье абсолютно бессмысленно, это было одной из причин, почему он так ненавидел воскресенье как таковое, – именно в воскресенье радость оттого, что «Базар» находился не очень далеко от его дома, омрачало неимоверное количество завтракающих людей, которые, как по команде, объявлялись здесь именно по воскресеньям.
Тут невозможно выдержать даже десяти секунд, думал господин Леман, бессмысленно стоя около двери и разглядывая помещение слева от себя и находящихся в нем людей, эти завтраки всё портят, каждое воскресенье они всё портят, подумал он и взглянул для полноты картины и в другую сторону, направо, там находились туалеты и стояло еще несколько столиков, за которыми, как и следовало ожидать, тоже сидели завтракающие; по наблюдениям господина Лемана, все кафе в городе по воскресеньям были оккупированы завтракающими. Завтракающий человек – это враг нормального человека, думал он рассеянно, освобождая проход худой девушке, которую он почему-то не знал и которая протиснулась мимо него с огромным подносом, а воскресенье – это сплошной завтрак, по крайней мере до пяти часов, даже в «Базаре», хотя они и называют свое заведение рестораном, а толку-то, думал господин Леман.
