Комплекс Ромео - Донцов Андрей
– Вот и поговорили. У тебя в башке как будто какой—то тумблер отключили. Ты о чем ни начнешь разговаривать, всегда заканчиваешь о бабах, Брат.
– Хочешь, могу закончить деньгами. Я много получаю, Брат. И сам себе начисляю зарплату – это очень удобно. А скоро я буду совсем богатый. Куплю себе яхту, возьмем на нее пару бразильских моделей…
– Так, понятно…
17
Патриотизм. Мы здесь с Братом так много рассуждаем об этом. То на одном острове, то на другом. Я рассуждаю, а Брат—Которого—У—Меня—Нет слушает с интересом и с радостью, что эти сильные чувства обошли его стороной.
Я написал список вещей, по которым действительно скучаю в Китае.
1. Пустая сцена театра, освещенная одним софитом.
2. Мама, стирающая за мной белье по старинке в ванной.
3. «Спорт—экспресс».
4. Переходы между станциями метро в Питере поздно ночью.
5. Походы в кино и возможность разобрать по косточкам очередную бездарность, сравнив ее с похожим голливудским аналогом.
6. Игра в волейбол с русскоговорящим населением.
7. Игра в преферанс с русскоговорящим населением.
8. Беседы ни о чем с русскоговорящим населением.
9. Легкая озабоченность культурным будущим России и его обсуждение с русскоговорящим населением.
10. Волна по заполненным трибунам стадиона.
11. Волна снизу вверх по фанатскому сектору, когда стадион не заполнен.
Я смотрю на список тех, кого я ненавидел, живя в России. Я простил их всех. Возненавижу ли я их снова, когда вернусь? Наверное, да.
Так ли плохо чувство ненависти? Наверно, оно тоже может быть конструктивно. Отсутствие ненависти превращало меня в расслабленную кучу тряпья.
Я вспомнил лицо Денисова на фотографии в Интернете – лицо затраханного и сдавшегося бесшумному течению азиатской жизни европейца. Надо бороться. Со всем надо бороться. За все надо бороться. Буддийское спокойствие не находило меня и здесь.
– Представь, Брат, себя на моем месте… Представь, что оказался в моем положении.
– Только не заставляй меня делать это. Представлять себя на твоем месте. Я хочу спать спокойно. И не падать в море с доски на десятой секунде. Ладно—ладно, не оправдывайся, – проворчал Брат.
18
Мне все равно пришлось бы рассказать все Брату. Блин – тем более он все равно прочитал бы обо всем в дневнике. Да и объяснить Мэй, чего я от нее добиваюсь, своим английским я не мог.
Она поняла, что ее отправляют в Москву, и одну. Дальше включился полный ступор. Понять, зачем, она не могла. Я описал свой план Брату. Первый вопрос был, естественно, еврейский:
– И не жалко тебе денег?
– Не жалко. Пока я этого не сделаю, мне не нужны деньги. Вернее, только для этого они мне и нужны….
– Ну, в принципе, и не так дорого получается. Три месяца попродается твоя… то есть наша одежда на это мероприятие.
Одежда под маркой «RUSSKIE IDUT» к тому времени улетала в любом виде: ремни с надписью, фляги, противогазные сумки, чехлы под телефоны, напоясные кошельки – все, естественно, военной стилистики.
Под конец я уже так истощил свою фантазию на фабрике китайской одежды в провинции, что впервые повторился и пошил еще пять тысяч футболок и пять тысяч маек с лицом Че Гевары и надписью «RUSSKIE IDUT». Эта партия была самой волшебной с точки зрения исчезновения с прилавков. Гораздо волшебнее первой.
– Такое ощущение, что наша родина готовится к войне. А приедешь – опять эти аморфность и апатия.
– Не всем же быть таким активным и жизнерадостным, как ты, Брат.
– Грешно смеяться над убогим, Брат.
– А с кем воевать нашей родине, Брат?
– Крючки с наживкой, развешенные повсюду, Брат. Информационный вампиризм и полное отсутствие внутренней жизни у человека…
– Стоп—стоп—стоп… Я все это уже слышал… Погнали наши городских…
– Тебе не нравится то, что я говорю, Брат?
– Больше всего мне нравится, когда ты говоришь, что наш мир – это сплошная оргия…
– Из которой нужно вынырнуть живым, Брат…
Ладно… Пусть я не понят в очередной раз, зато моя режиссерская постановка не вызвала у него резкого отрицания. А значит, дожмем…
Это ведь единственное, что я умею. Чем могу тебя, Джульетта, удивить. Хороший театральный этюд. С полной верой в предлагаемые обстоятельства.
Пусть весь мир FFF ужаснется безрассудности моего поступка.
– А ты не убьешь хоть ее? – спросил у меня Брат.
Что значит «хоть ее»? Значения слова «хоть» я не понимаю.
19
Я ничего не понимал. В четвертьфинале Кубка УЕФА наша команда обыгрывает клуб из Западной Европы со счетом четыре—ноль. Что происходит у меня в стране – революция? Мистика какая—то.
Вначале я вообще был в шоке. Даже не от забиваемых голов. От игры простого русского парня по фамилии Березуцкий. Какой там Франц Беккенбауэр? Какой там Роберто Карлос? Казалось, этот парень был просто вездесущим. Он отбирал сзади все. Только к сороковой минуте я понял, что этих парней двое, и это близнецы. До того я пребывал в пол—ном ауте. Легионеры были всегда, но чтоб так играли? А что это за хмурый ребенок на воротах, отбивающий все мячи?
Я сел в джип и тихонько тронулся к магазину – эту победу надо отметить. Долго выбирал алкогольный напиток, олицетворяющий для меня божественный успех братьев Березуцких, их вездесущий румянец, упрямый и героический одновременно.
Виски – нет, Бэйлис – тем более нет, водка – упаси боже. Вдруг меня осенило. Ну конечно! Кефир! Как я сразу не догадался! Я пошел объяснять продавщицам, что такое кефир, но потерпел в этой сложной игре полное фиаско. Отыскал сам некий аналог в молочном отделе и на всякий случай купил все—таки Бэйлис. Китайский кефир и ирландский ликер в честь фантастики, свидетелем которой я стал благодаря «Евроспорту».
…Что они мне продали вместо кефира? То ли это было грудное молоко китаянок времен Великой Отечественной, то ли в данном напитке вместо молока коровьего было что—то, получаемое из собак? Праздничный ужин в честь поразивших мое воображение братьев не задался. Меня мгновенно вывернуло наизнанку.
Когда приехал Брат и, выпученными глазами глядя на мое распластавшееся в толчке тело, задался вечным вопросом: «Что здесь опять, мать его, происходит? Поиски писательского вдохновения?» – я бормотал только одно:
– Почему мы не такие, как они? Почему у нас все не так, как у них? Почему мы не такие, как они? Они… братья… не то, что мы…
– Кто хоть «они», вымолви. Кого хоть тебе показали по ящику? Группу «Смыш» по МТV? Мы никогда не будем такими красивыми… И не сможем так петь. Это насрано или наблевано? Вот это вот, в углу… О господи, это твоя майка. Пойду в море мочиться из—за тебя, завтра сам все уберешь.
– Они… Березуцкие…
– Братья Березовские? Их разве уже много? Кто? Березуцкие? А кто это?
– Они такие… такие… – Новый спазм сдавил мою грудь. Божественный у меня вышел коктейль.
– Не можешь объяснить, кто это, тогда скажи, какие они такие…
– Надежные…
– Все, надоел… пойду ссать!
20
Брату—Которого—У—Меня—Нет быстро надоедало малоколлективное трахание. Одна—две—три женщины, которых он привозил на остров, наскучивали ему уже под утро, и он ворчал, что не понимает, «почему он должен кормить всю эту свору», «трахать, а потом еще и кормить».
Утренняя навязчивость юных распутниц резко контрастировала с их вечерне—ночной покорностью. Утро – это время, когда можно что—то получить, даже в тех случаях, когда ничего не обговаривалось заранее. Но ведь попытка – не пытка. А чтобы получить – нужно просить.
Выдаваемая за деликатность и природную воспитанность осторожность, с которой мой Брат проникал в ментальность проституток Востока, и его искренние страхи, что любая проститутка, особенно тайская, может «заказать» своего клиента камбоджийскому моторикше долларов за сорок, усложняли процесс расставания. «На кхуй» грубо и резко их было не послать. Приходилось, таким образом, осваивать китайский и тайский языки. Захочешь жить – освоишь и не такую хрень.
