Комплекс Ромео - Донцов Андрей

*

Андрей Донцов

Комплекс Ромео

Посвящается Сергею Веселову. С его песнями наша юность была чуть громче среднестатистической

Вместо предисловия

Первая книга Дуги Бримсона, написанная в соавторстве с братом, называлась «Куда бы мы ни ехали». В лондонском «Time Out» она удостоилась самой лаконичной в истории журнала рецензии: «Куда бы вы ни ехали, Дуги и Эдди Бримсоны, теперь идите на хуй».

Впрочем, лично познакомившись с братками—писателями, рецензент принес им извинения и с тех пор оценивал их творчество как сугубо положительное.

Михаил Трофименков (журнал «Афиша», январь 2007 г.)

И еще кое—что:

Том Круз только что поведал о своих нетривиальных приключениях.

– Наверное, я думаю, что мы должны быть благодарны… благодарны за то, что мы смогли пережить все наши испытания… не важно, реальными они были или только приснились…

– Ты в этом уверена?

– Уверена ли я? Не больше, чем я уверена в том, что реальность одной ночи, и уж тем более целой жизни – это и есть истинная правда…

– И что не один сон не бывает просто сном…

– Важно то, что сейчас мы уже очнулись… и, будем надеяться, это уже надолго…

– Навсегда…

– Навсегда?

– Навсегда!

– Не нужно этого слова, понимаешь, оно пугает меня…

Главная героиня Николь Кидман задумчиво смотрит мимо него на стоящие на полках магазина детские игрушки…

– Но знаешь… я люблю тебя, и есть кое—что важное, и мы должны сделать это как можно скорее…

– Что? Что сделать?

– Трахнуться…

Стэнли Кубрик. «С широко закрытыми глазами»

1

Я лежу в луже крови, и мужик с огромными, затянутыми в кожу яйцами пинает меня. Cтарается изо всех сил. Столько энергии и весеннего задора в его суетливых движениях. Предположительно он собирался меня трахать, а теперь я выгляжу не очень презентабельно и аппетитно. Мужик этим чертовски раздосадован. Его прямо жаль, так он искренне расстроен. Теперь я не похож на объект его сексуального влечения. И в этом единственный плюс моего теперешнего состояния.

Итак, есть версия, что он собирался меня трахать, хотя я не давал ему никакого повода. Уж ему—то точно никакого. Я его и вижу—то впервые. Но таковы реалии сегодняшнего дня – в любой момент вас могут избить, изнасиловать или убить. Просто убить, не моргнув глазом. И им – этим людям – не нужен от вас никакой повод.

Вы сомневаетесь, что это так? Думаете, что это преувеличение? Литературная метафора, гипербола или гротеск? Сомневаться – ваше право. Одно из немногих ваших прав. Зато не сомневаются они.

У них так складывалась жизнь. Им было то слишком холодно, то слишком жарко. Слишком много злобы, убожества и идиотизма было все время вокруг них, поэтому теперь они убивают и насилуют. Разве вас самих не отделяет тонкое «почти» от того, чтобы начать убивать? Потихоньку, с оглядкой, для начала раз в день перед ужином. Нет, еще не тянет? Зато обратите внимание, когда начнет тянуть, как много окажется вокруг достойных кандидатов.

Но сейчас ситуация кардинально другая. Другие времена – другие факты. И главный факт заключается в следующем. Сейчас, похоже, будут убивать меня. Дерьмо, драматично лежащее в луже собственной крови, – это я, главный герой этих записок.

Примечание: к сожалению, хоть я и главный герой этих записок и вполне артистично лежу в луже собственной крови, я совсем не похож на голливудского персонажа, хотя когда—то искренне мечтал об этом и вполне мог бы им стать. Если бы родился в другом месте и повстречал бы другую бабу. И вся эта история абсолютно не похожа на съемки успешного коммерческого блокбастера. Хотя вполне могла бы им быть.

2

Find—Fuck—Forget.

F—F—F.

«Три F».

Найти—трахнуть—забыть.

Так это переводится с «американского» английского языка.

Весь мир живет по этому удобному принципу. И тот, кому не суждено справиться с третьим пунктом, приговорен к жалкому ничтожному существованию. К жизни «со стороны». Наблюдению со стороны. Вялотекущему, бессмысленному наблюдению чужих эмоций, чужих успехов и неудач – своего уже ничего не будет. К жизни с законсервированной внутри себя, уже давно не кровоточащей, но такой глубокой и страшной раной… Раной, сделавшей тебя уродливым и юродивым для любого общества. Тем более для общества, сложенного по иному шаблону.

Увидел рекламу—попробовал—круто…

Услышал—съездил—дерьмо, больше не поеду…

Снял—оттрахал—очень жажду других приключений…

Все, что не вписывается в эти тройные схемы, постепенно отсекается и отмирает.

Ромео должен умереть. Таков закон сегодняшнего кинематографа.

Или быть слабым, уязвимым, всегда обиженным. Сосать свою любовь, как успокоительную соску, на смех окружающим. Платить эту цену за то, что не можешь справиться с третьим обязательным пунктом.

Не можешь забыть. Не можешь переключиться. Не можешь расслабиться ни на секунду.

Живешь с глубокой раной на том месте, где должно быть сердце. Здоровое сердце, пуляющее кровь по организму с такой силой, что она обращается по кругу аж за девять секунд. А с раной в сердце – какой ты вообще боец, Брат? А если ты никакой не боец, чего ты сможешь добиться в сегодняшнем мире?.. Сплошная череда вопросов, следующих друг за другом, ведущая к безысходности.

И лишь немногим настоящим Ромео удается выжить. Выжить по—настоящему. Выбраться из выгребной ямы «Стабильного Лузера».

3

Меня зовут Саша. Саша Мельков.

В школе дразнили так: «Александр Мельков – предводитель мудаков». Согласитесь, вовсе не обидное прозвище. Прозвище, задевающее скорее тех, кто участвовал в школьных военных играх и политических интригах на моей стороне. Хотя все—таки подразумевающее, что раз предводитель, то и сам тот еще мудак…

А предводителем я был так часто, что поговорка эта закрепилась за мной прочно. Как любила цитировать Высоцкого моя бабушка Лидия Ивановна, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков».

Хотя словосочетание «предводитель мудаков» подходит ко многим русским фамилиям. Иван Петров – предводитель мудаков. Алексей Мещеряков – предводитель мудаков. И даже Сергей Каблуков…

Как видно, в президенты предусмотрительно выбирают с фамилией иного фонетического склада.

Во дворе, когда мы стали постарше, друзья стали называть меня Сан Санычем. Они называли меня Сан Санычем, хотя я – Александр Владимирович. У них было богатое воображение. Но теперь у меня нет друзей. И школьные игры в очень далеком прошлом. И уже давно мое имя – Кочевник.

Именно это слово вытатуировано у меня на теле. Четыре китайских иероглифа. Четыре камбоджийских, когда я был в Камбодже. Четыре в Лаосе. Четыре в Бирме. Естественно, в Таиланде и Вьетнаме. У этих узкоглазых, оказывается, у всех не только свой язык, но и свои закорючки. Они хитрее, чем мы думали, мать их. Поэтому они и победят. Сорок татуировок, пусть и совсем небольших. В основном они спускаются дорожкой вниз по рукам, но есть и некоторое разнообразие в их расположении.

Вам кажется это неприятным?

Вам, точнее, на это наплевать, но в целом вы это осуждаете. Даже моему Брату на это наплевать. Может, он тоже это осуждает…

Не бросайте эту книжку с разочарованной миной. Тем более, она изначально писалась всего лишь для милого тихого чтения в узком семейном кругу. Причем в моем семейном кругу. На моем загаре эти иероглифы выглядят очень достойно. На моем сегодняшнем теле все это выглядит очень достойно.

Как зовут ее…

Фантастический момент – ведь сейчас я могу назвать ее как угодно.

Нет имени, чтобы выразить все мое презрение к ее делам и поступкам. Каждое ругательство, высказанное мной, будет делать меня сапожником, а ее жертвой. Хотя жертва – это я. Может, воспользоваться хитрым художественным приемом? Называть ее ЧД… Аббревиатура… Это ведь хитрый художественный прием?

«Мы познакомились с ЧД, когда в Питере еще бывали солнечные…» и т. д. «ЧД сидела в юбке, длина которой…» и т. п. А в конце книги открыть читателю страшную тайну ее инициалов: ЧД – это Чертова Дырка. К этому моменту каждому хоть что—то соображающему читателю будет понятно, что другого имени не заслуживала женщина, сотворившая со мной такое… Извините меня за слово «женщина»… Хотя единственный читатель этих записок вряд ли здесь что—то может понять.