Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему
Хижина оказалась лишь навесом для прикрытия колодца с доходящими до пояса взрослого человека краями и диаметром с колесо карьерного самосвала «БелАЗ». Старик явно намеревался спуститься вниз, но Игорь жестом остановил его.
– Куда это ты собираешься?
– Вниз, вниз, там, – старик вновь сделал знак: прижав левую руку к сердцу, а правой указав в жерло колодца.
– Ни черта! Я не полезу! С какой стати? – Игорю совершенно не хотелось лезть в огромный колодец, откуда доносился еле уловимый запах дыма.
– Там, там, – старик заговорил резко, его глаза разгорелись, словно уголья костра при порыве ветра, – Люциф. Он там, твой и мой дух. Надо идти.
Не желая более слушать никаких возражений, старик стал спускаться в колодец по винтовой лестнице, устроенной по его окружности. Игорь, содрогаясь и с трудом преодолевая отвращение, полез следом. Чтобы хоть немного отвлечься от тяготивших его мыслей, он принялся считать ступеньки и насчитал их сто тридцать семь. Спустившись, они оказались в настоящей пещере, очень большой, так как свет от нескольких масляных ламп, горевших в этом мраке, казалось, особенно тускло, не позволял увидеть ее пределов целиком, а выхватывал из темноты лишь кучу веток, сложенных в форме усеченной пирамиды. Верхняя площадка на вершине кучи была засыпана на вид недавно сорванными пальмовыми листьями: очень широкими и прочными, словно они были сделаны из выкрашенной в зеленый цвет свиной кожи очень грубой выделки. Факир подошел к одному из масляных светильников, снял его с грубо сделанной треноги и, подняв вверх, заговорил:
– Чагра умрет скоро, очень старая. Иди, смотри здесь.
На кожистых пальмовых листьях лежало существо еще более иссохшее, чем сам факир. Признаков жизни это подобие человека на первый взгляд не подавало, но Игорь стал всматриваться и увидел, что тело существа чуть заметно шевелится: грудь поднималась, свидетельствуя о работе легких, – эта живая мумия еще не простилась с душой.
– Кто это? – Игорю было невыносимо душно, пот заливал глаза, хотелось помочиться, но место для этого явно не подходило.
– Чагра служит здесь. Сто лет не выходит наверх. Чагра факир, я факир, – заявил старик, из чего стало ясно, что Игорь не ошибся с выбранным им для своего спутника прозвищем.
– Кому она служит?
– Люцифу.
Игорь понял, что попал в самое настоящее сатанинское капище. Люциф – то же, что и Люцифер, то есть сатана, и эта пещера не что иное, как храм, молельня, пантеон в его честь.
Отношение к легенде о падшем ангеле есть у всякого человека. Кто-то скажет, что плевать хотел на всякого рода библейские басни, перетянет жгутом руку поверх локтя, вонзит в вену шприц с дозой ангельской пыли и поедет в ночной клуб, где продолжит убивать себя во имя бога наркоманов. Кто-то будет валяться на полу в церкви и стучать головой об пол, жертвовать «на храм» и зажигать свечки перед образами, благочестиво подставляя лицо под поповское кропило, но после службы, штурмуя переполненный троллейбус, оттолкнет старуху, чтобы пролезть самому, а старуха упадет и ударится головой о дорожный бордюр. Подумаешь! Зато на службе побывал, исповедался, причастился… И нет ему никакого дела, что в сердце вместо Бога живет сатана, а Бога в сердце отродясь и не было. Ведь оно как же?! Ведь все как положено делаем! В Пасху на кладбище, на Крещение не забыть под душем постоять, если неохота лезть в прорубь, – одним словом, веруем, опять же свечечки поставить, да побольше! Вон их, святых-то угодничков, сколько, так надо перед каждым зажечь, а не то беда. А черта мы не любим. Мы его плевком трижды через левое плечо. И номеров автомобильных, которые из трех шестерок, боимся, а еще когда тринадцатого числа неприятность приключится, то это уж непременно лукавый виноват. И давно уже Божеское во всем мире стало предтечей рождественских распродаж, а спросить кого-нибудь из этой толпы, штурмующей бутики, кто написал Евангелия, так вполне можно получить ответ, что «кажется, Версаче, Армани, Гуччи и Прада». Люди не любят признавать чье-то единоначалие. Начальника на работе можно терпеть, в конце концов, это всего восемь часов в день, из тоталитарного государства можно постараться уехать, иногда получается, но признать, что на тебя имеет виды черт всемогущий, – это чересчур. Лучше мы о нем забудем. И забыли, а он о нас нет.
Игорь всегда был человеком в высшей степени светским. В церковь не ходил, в черта не верил, но сейчас понял, что здесь он со своим атеизмом находится в явном меньшинстве. Глаза его привыкли к полумраку, он смог внимательнее оглядеться. Сейчас видно было, что пещера если и не вполне дело рук человеческих, то, во всяком случае, в столь похабное место ее превратил именно человек. Куча веток была сложена посредине прямоугольного нефа, если уж быть точным до конца и выдерживать церковную терминологию, в которой неф, как известно, – это придел, или крыло храма. По периметру нефа было расставлено несколько треног с многочисленными масляными светильниками, Игорь насчитал таких зажженных светильников одиннадцать штук. В стенах нефа были сделаны широкие проходы в соседние, неосвещенные помещения, поэтому представить себе точные размеры пещеры и количество устроенных в ней помещений не представлялось возможным. В адском освещении Игорь приметил несколько ниш, сильно напоминающих алтари, но понять, что внутри этих ниш, также не было никакой возможности по той же причине – слишком мало света.
В то время, пока Игорь изучал обстановку, старик факир склонился над Чагрой и что-то пробормотал вполголоса. Затем, еще раз внимательно осмотрев ее, выпрямился и изрек:
– Умрет. Скоро. Агония.
Игорю не хотелось даже смотреть в ту сторону, где лежала чертова старуха, поэтому он, не поворачивая головы, спросил:
– Что же теперь делать?
– Звать всех. Ты позовешь.
– Я? Ты сумасшедший? Здесь кричи не кричи, никто наверху тебя не услышит.
– Я позову через тебя. Дай руки.
Игорь послушно протянул ему руки. Старик выставил вперед свои, и Игорь увидел, что пальцы на обеих его руках сложены «козой»: указательный и мизинец торчали словно рога, а средний и безымянный, наоборот, были загнуты.
– Сделай так же пальцы. Теперь прикоснись к моим. Вот так.
Первые несколько секунд ничего не происходило, а потом Игорь перестал ощущать вес собственного тела, его мозг полностью отключился, и он перестал ощущать себя сущим. Душа, тело, мозг, радость, печаль – ничего не осталось, но, несмотря на полное отсутствие физической жизни, он продолжал осознавать происходящее. Словно в нем проснулось что-то вместо человеческих обыкновенностей, и если это состояние и было похоже на прежние его экстремумы в московском дворике и возле дома отца, то на сей раз оно было во сто крат сильнее. А затем старик убрал свои пальцы, и все закончилось, а Игорь лишь стоял и хлопал глазами. Он принялся даже ощупывать себя и проверять пульс:
