Патриция Хайсмит - Цена соли
Кэрол спросила ее, закрыла ли она окно в комнате наверху, и Тереза снова поднялась по лестнице, потому что не могла вспомнить. Она не закрыла окно, и кровать тоже не убрала, но на это уже не было времени. Флоренс может застелить постель, когда придет в понедельник, чтобы запереть дом.
Кэрол разговаривала по телефону, когда Тереза спустилась вниз. Она посмотрела на Терезу с улыбкой и протянула ей трубку. Тереза с первого слова поняла, что это была Ринди.
— … на… у… мистера Байрона. На ферме. Ты там была когда-нибудь, мама?
— А где это, солнышко? — спросила Кэрол.
— У мистера Байрона. У него есть лошади. Но не такие, какие тебе нравятся.
— Ой. А почему?
— Ну, они такие… рабочие.
Тереза попыталась расслышать в пронзительном, самом обычном голосе хоть что-то, напоминавшее голос Кэрол, и не смогла.
— Алло, — сказала Ринди. — Мама?
— Я слушаю тебя.
— Мне пора говорить «до свидания». Папа уже уезжает, — она закашлялась.
— У тебя кашель? — спросила Кэрол.
— Нет.
— Тогда не кашляй в трубку.
— Я хочу, чтобы ты взяла меня с собой в путешествие.
— Но я же не могу, потому что ты в школе. Но мы поедем путешествовать этим летом.
— А ты мне сможешь звонить?
— В поездке? Конечно, я буду звонить. Каждый день, — Кэрол взяла телефон и села, но все еще смотрела на Терезу — минуту или чуть дольше, пока продолжала разговаривать.
— Она такая серьезная, — заметила Тереза.
— Она рассказала мне, что вчера у нее был знаменательный день. Хардж разрешил ей прогулять школу.
Кэрол виделась с Ринди позавчера, как Тереза помнила. Это явно был приятный визит, судя по тому, что Кэрол рассказала Терезе по телефону, но она не упомянула ни одной детали, а Тереза ее ни о чем и не расспрашивала.
Они уже были готовы отправиться, но Кэрол решила напоследок позвонить Эбби. Тереза побрела назад в кухню, потому что сидеть в машине было слишком холодно.
— Я не знаю никаких маленьких городков в Иллинойсе, — говорила Кэрол. — Почему Иллинойс? … Ладно, Рокфорд… Я запомню, я буду думать о рокфоре… Конечно, я о нем позабочусь. Надо было тебе зайти, глупая… Ну, так ты ошибаешься, очень ошибаешься.
Тереза отхлебнула глоток из недопитой Кэрол чашки кофе, стоявшей на кухонном столе, коснувшись губами того места, где на чашке остался отпечаток помады.
— Ни слова, — сказала Кэрол, растягивая слова. — Ни один человек, насколько мне известно, даже Флоренс… Ну что ты, дорогая… А теперь — пока.
Пятью минутами позже они уже выезжали из городка Кэрол на шоссе, которое на карте было обозначено красным цветом, и по которому они будут ехать до самого Чикаго. Небо было пасмурным. Тереза смотрела по сторонам на уже ставший знакомым ей деревенский пейзаж, на лес, глыбой нависавший слева — мимо него шла дорога в Нью-Йорк, и на высокий флагшток вдалеке, установленный в клубе, который посещала Кэрол.
Тереза чуть приоткрыла окошко. Было очень холодно, и горячий воздух от автомобильной печки приятно касался ее щиколоток. Часы на приборной панели показывали без четверти девять, и она вдруг подумала о людях, работающих во «Франкенберге», загнанных туда, как скот в загон, с четверти девятого утра, этого утра, и завтрашнего, и о том, как стрелки часов управляют каждым их движением. Но стрелки часов на приборной панели не значили ровным счетом ничего для них с Кэрол. Они могли спать или не спать, ехать или остановиться в любой момент, когда им это было удобно. Она подумала о миссис Робичек, в эту самую минуту торгующую свитерами на третьем этаже, начинающую там еще один свой год — пятый.
— Почему ты притихла? — спросила Кэрол. — Что случилось?
— Ничего, — она не хотела говорить. Хотя чувствовала, как ее горло сжимается от тысячи невысказанных слов, но, наверное, только расстояние, тысячи миль, могли расставить их по местам. Может быть, это сама свобода теснила ей грудь.
Где-то в Пенсильвании они проехали часть пути при рассеянном свете солнца, лившемся сквозь просвет в небе, но около полудня начался дождь. Кэрол чертыхнулась, но шум дождя был приятным, неравномерно барабанящим в лобовое стекло и по крыше.
— Знаешь, что я забыла? — сказала Кэрол. — Дождевик. Придется где-нибудь его купить.
И вдруг Тереза вспомнила, что забыла книгу, которую она читала. А в ней было ее письмо к Кэрол, на листе, который целиком не поместился в книгу и выглядывал с обеих сторон. Черт. Книга лежала отдельно от остальных, поэтому она ее и забыла — на столике у кровати. Она надеялась, что Флоренс не станет туда заглядывать. Попыталась вспомнить, упоминала ли она в письме имя Кэрол — и не смогла. А еще она забыла разорвать чек.
— Кэрол, ты забрала тот чек?
— Который я тебе выписала?.. Ты же сказала, что порвешь его.
— Я его не порвала. Он все еще под скатертью.
— Ну, не важно, — отозвалась Кэрол. Когда они остановились заправиться, в продуктовом магазинчике рядом с заправкой, Тереза попыталась купить стаут, который иногда нравился Кэрол, но у них было только обычное пиво. Она купила одну бутылку, потому что Кэрол к пиву была равнодушна. Потом с главной автострады они свернули на маленькую дорогу, остановились и открыли коробку с приготовленными матерью Ричарда сандвичами. Там еще нашлись маринованный огурец, сыр моцарелла и пара сваренных вкрутую яиц. Тереза забыла попросить открывашку, поэтому не смогла открыть пиво, но в термосе оставался кофе. Она поставила бутылку пива на пол, рядом с задним сиденьем.
— Икра. Очень, очень мило с их стороны, — сказала Кэрол, заглядывая внутрь сандвича. — Тебе нравится икра?
— Нет. А хорошо бы.
— Почему?
Тереза смотрела, как Кэрол откусывает маленький кусочек сандвича, с которого сняла тонкий верхний ломтик хлеба — кусочек, где было больше всего икры.
— Потому что если уж любишь икру, то любишь до смерти, — сказала Тереза.
Кэрол улыбнулась и продолжила медленно лакомиться икрой.
— К этому вкусу нужно привыкнуть. Приобретенные вкусы всегда приятнее… и от них труднее избавиться.
Терезе налила еще кофе в чашку, из которой они его пили по очереди. Она привыкала к вкусу черного кофе.
— Как же я нервничала в тот первый раз, держа в руках эту чашку. В тот день ты принесла мне кофе. Помнишь?
— Помню.
— Как так случилось, что ты тогда добавила в него сливки?
— Я подумала, что тебе бы понравилось. И почему ты так нервничала?
Тереза взглянула на нее.
— Ты меня очень взволновала, — сказала она, приподнимая кружку. Затем она снова посмотрела на Кэрол и увидела, как лицо Кэрол внезапно застыло, словно от шока. Тереза уже видела такое и раньше, два или три раза — когда она говорила Кэрол что-то подобное о своих чувствах или отпускала ей слишком изысканный комплимент. И она не могла сказать, была Кэрол польщена или недовольна.
