Майя Кучерская - Тётя Мотя
— Что ж, издержки воспитания…
— Именно! — подхватила Тетя. — Твой Борька, разумеется, тоже другой, но в чем-то, самом главном, он свой. Он те же книжки читал в детстве, он из семьи, похожей на твою, мою. Боря — нашего круга, а Коля… Да я и всегда это понимала, но мне казалось, в неравных браках присутствует бодрящее, здоровое что-то, отличное средство против мутаций. Я почему-то уверена была: все зазубрины, несовпадения с годами сгладятся, стерпится-слюбится… откуда я только это взяла? Нет! — Тетя с отчаянием замотала головой. — Не стерпится никогда! Вместо этого все овражки, рытвины, которые в глупом юном возрасте так легко было перепрыгнуть, с годами только углубляются, превращаются в пропасти без дна. Да что говорить, Тишк… — оборвала она себя, — счастья, обычного человеческого или, если хочешь, женского счастья я не знала с ним никогда.
— А он? — тихо вставила Тишка. — Знал?
— Он? Да тоже, наверное, нет. Ну и зачем тогда эта мука? Эта псевдосемья? Если бы не Теплый…
— Да, — подхватила Тишка. — Это сильный аргумент. Теплый! Но вообще я и сама не знаю, зачем эта мука, все меньше знаю, представь.
— А счастье — разве не сильный аргумент? — говорила Тетя, словно не услышав последних слов. — Тишка, вот ты ходишь в церковь… я уверена, Богу угодно, чтобы люди были счастливы. Хотя только теперь я впервые понимаю, что это вообще такое — быть счастливой, радоваться жизни, последний раз я так радовалась, кажется, только в детстве. — Тетя взглянула на Тишку и уловила вдруг в лице ее понимание и предчувствие близкого будущего. — Да ты пойми, я же вовсе не собираюсь заводить с ним романа, ни за что!
— Но как же тут без романа? — пожала плечами Тишка. — Разве это может иначе кончиться?
Тетя молча посмотрела на подругу. Слышно стало, как мелко и колко бьется в окно снег.
— Я не знаю, не знаю, тут другое главное, я… впервые, — произносила она медленно, чувствуя, что щеки у нее начинают пылать. Ведь и о поцелуе, и о том, как помчалась к нему в кабинет, она промолчала! — Впервые люблю. Мне все в нем нравится! Как он вилку держит, как голову наклоняет, как говорит с кем-то по телефону, я любуюсь им, вижу в нем человека! — Тетя смотрела на подругу блестящими глазами, — понимаешь? Ты ведь счастлива с Борей?
— Бывала, — Тишка опустила глаза. — Но… Знаешь, по-настоящему, вот как ты это описываешь, счастлива я была только с Владом, помнишь его?
— Конечно, — удивилась Тетя.
— И я, я помню, — грустно улыбнулась Тишка. — И, видимо, не забуду уже никогда. Это ведь не какая-нибудь влюбленность была, быстрая, девичья, нет. Мы правда любили друг друга и служили друг другу во всем. Он меня этому научил. Мужик был, — Тишка усмехнулась.
— Мужики разве сбегают?
— Сбегают. Для этого тоже смелость нужна, — строго глядя на Тетю, ответила Таня. — Я, как ты понимаешь, много думала об этом. И придумала уже тысячи объяснений, но самое последнее знаешь какое? Что он вообще не годился для семейной жизни. Ему нужна была другая цель, более высокая и отвлеченная… Служение науке или идее, и еще… из него хороший получился бы монах. А живая женщина, дети — ой, нет! Я же тут столкнулась случайно с одним приятелем его тогдашним, Химиком, в магазине, у него дача в нашей Апрелевке, как выяснилось. Он меня узнал, окликнул. Поговорили чуть-чуть, ну, я и спросила.
— Про Влада?
— Да, — Тишка вздохнула. — И Химик сказал мне, что Влад давно в Америке, в Нью-Йорке, знаменитость, заведующий лабораторией…
— А семья?
— Не женат! Так и не женился, представь.
— И правильно сделал! Зачем? Зачем люди вообще женятся? Кому нужна эта мука?! Ненавижу этот институт, институт семьи!
— Ну, — задумалась Тишка, — женятся либо по большой любви, либо по легкомыслию. Ведь к тому, что будет, нас никто не готовит. Мне кажется, вот в этом и вся причина — в неготовности, — Тишка поднялась, повернулась к Тете. — Неготовности к семейной жизни. Особенно мальчики наши… Женщин хоть как-то природа формирует, все-таки они носят, рожают детей, потом кормят их, заботятся, и это наполняет их жизнь. А мужчинам-то что остается? В чем заключается его предназначение?
— Ну, как же? — осторожно возразила Тетя. — Мужчина — глава семьи.
— Да, — точно ожидая этих слов, подхватила Тишка. — Именно, глава семьи! Это все как раз легко усваивают. Но что главенство — это не самодурство, не унижение другого, а одна только ответственность — кто их учит этому? Мой Боря полжизни прожил рядом с мамой, которая только восхищалась им, все ему прощала, во всем угождала, но так и не научила самому важному — видеть другого… Ты не думай, я ее не осуждаю, она хорошая женщина, но… в этом смысле такая же, как все. Сына как следует воспитать не смогла!
— Ну, а что ты хочешь? Советская женщина, практически мать-одиночка, как и моя мама…
— Я хочу? Я хочу, чтобы этому учили и в семье, и в школе, с первого по одиннадцатый класс — как относиться к будущему мужу, к будущей жене. Что такое душевный труд в семье, почему так важно не хлопать чуть что дверью, а идти другому навстречу и жертвовать, жертвовать собой! Вот чему надо учить, а не, прости Господи, сексуальной грамотности.
— Тишка, погоди! В том, что ты говоришь, звучит твоя, личная обида. Это из-за Бори? Но я же помню тебя, как ты ходила по нашему девятому этажу, в аспирантуре уже, большая, с животом и такая светлая…
— Что ж, тогда он меня спас.
— Спасатель! — хмыкнула Тетя.
— И я ему благодарна до сих пор. И да, я счастлива, — без улыбки, упавшим голосом проговорила Тишка. — Но сейчас уже из-за детей, что они есть, растут, и, хотя они безобразники, я люблю их, а Саша — и вовсе утешение. Слава Богу.
— Саша — да! — обрадовалась Тетя. — Я и забыла, что младенцы — ангелы.
— И это, конечно, счастье, — снова повторяла Тишка. — Младенец, когда он сосет твою грудь, сосредоточенно и важно, когда потом прижимается к тебе и смотрит, и в глазах у него чистота и безмерная любовь, любовь к тебе…
— Ресницы-то какие у него — длинные!
— И когда дети не ссорятся, не дерутся, а внезапно стихают и помогают друг другу, когда воспитание приносит плоды, пусть даже один сморщенный плодик — это тоже счастье. И если муж вернулся с работы, поужинал, даже сказал тебе «спасибо» и не измотан, не издерган, а просто спокоен. Это тоже, — сказала Тишка и осеклась…
Тетя подняла глаза — Тишка плакала.
— Ты… Что с тобой?
— Нет-нет, все в порядке, — говорила Тишка, отворачиваясь, смаргивая слезы и вытирая их ладонями, — это нервы просто. У меня это часто в последнее время.
— Но ты же только что… Это из-за Бори?
