Артур Голден - Мемуары гейши
— Ну ладно, — начала другая гейша, — этот Конда-сан — лучший изготовитель париков в Джионе, по крайней мере так все говорят. Мамеха годами ходила к нему. У нее всегда все самое лучшее, вы знаете. Достаточно посмотреть на нее, чтобы убедиться в этом.
Мамеха сделала притворно-недовольное лицо.
— И у нее, безусловно, лучшая улыбка, — сказал один из мужчин.
— Во время представлений, — продолжала гейша-рассказчица, — изготовитель париков всегда находится за сценой и участвует в смене костюмов. Часто, когда гейша быстро снимает одно платье и надевает другое, где-то может задраться нижнее платье, и… голая грудь или лобок. Вы знаете, такие вещи случаются…
— Все эти годы я работал в банке, — сказал один из мужчин. — Я хочу заниматься изготовлением париков!
— Но ему приходится еще кое-что делать, а не только таращиться на голых женщин. Итак, Мамеха, всегда подтянутая, аккуратная, идет за сцену, чтобы сменить…
— Дайте я расскажу историю, — перебила Мамеха. — Ты сейчас замараешь мое имя. Конда-сан всегда смотрел на меня так, словно не мог дождаться следующей смены костюма.
Я принесла ширму для переодевания, но не знаю, как он не прожег дырку в ней своим взглядом.
— Почему ты не могла позволить ему взглянуть на тебя? — прервал ее Директор. — Ведь твоей красоты бы не убавилось…
— Я никогда об этом не думала, — сказала Мамеха. — Конечно, вы правы, господин Директор. Какой вред может причинить всего один взгляд? Может, вы хотите дать нам возможность одним глазком взглянуть на вас прямо сейчас?
Все дружно засмеялись. Когда смех стал затихать, Директор встал и начал развязывать пояс на своей одежде.
— Я готов раздеться, — сказал он Мамехе, — если затем получу возможность взглянуть на тебя.
— Я ничего подобного не предлагала, — возразила Мамеха.
— Это не очень щедро с твоей стороны.
— Щедрые люди не становятся гейшами, — сказала Мамеха. — Они становятся покровителями гейш.
— Ну, тогда ладно, — сказал Директор и сел.
Должна сказать, меня очень обрадовал такой поворот событий. Я чувствовала себя очень неловко, хотя все остальные наслаждались этой ситуацией.
— Итак, на чем я остановилась? — спросила Мамеха. — Да, я принесла ширму для переодевания и думала, ее будет достаточно для защиты от Конда-сан. Когда я вернулась из туалета, то нигде не могла его найти. Я начала переживать, ведь мне нужен был парик для нового выхода. Вскоре он появился, но выглядел очень ослабевшим и взмокшим. В руках он держал мой парик. Я спросила, может, у него что-то с сердцем, но он лишь извинился и помог мне надеть парик. Позже, вечером, он протянул мне записку, в которой было написано следующее…
Тут Мамеха замолчала. Наконец один из мужчин сказал:
— Ну же, что он написал?
Мамеха закрыла глаза рукой. Ей было так стыдно продолжать, что все засмеялись.
— Хорошо, я расскажу, что он написал, — сказала гейша, начавшая рассказ. — Там было что-то вроде следующего: «Дорогая Мамеха. Ты самая прекрасная гейша в Джионе и так далее. После того, как ты надеваешь парик, я всегда храню его и держу в своей мастерской, чтобы иметь возможность нюхать запах твоих волос несколько раз в день. А сегодня, когда ты побежала в туалет, я пережил самый прекрасный момент в своей жизни. Пока ты была внутри, я спрятался за дверью, и прекрасный звук, более прекрасный, чем звук водопада…»
Мужчины засмеялись так громко, что гейша замолчала, пережидая, пока они успокоятся.
— …и прекрасный звук, более приятный, чем звук водопада, заставил напрячься и окаменеть ту часть моего тела, из которой вытекает ручеек…
— Он так не говорил, — сказала Мамеха. — Он написал «прекрасный звук, более красивый, чем звук водопада, возбудивший меня от одной только мысли, что твое тело обнажено…».
— После этого он сказал ей, — продолжила другая гейша, — что не мог сдержать свое возбуждение и надеется испытать подобное состояние еще раз.
Конечно, все опять засмеялись, и я тоже сделала вид, что мне смешно. Но, честно говоря, мне показалось странным, что эти мужчины, заплатившие приличную сумму за пребывание здесь, в окружении женщин, облаченных в красивые, дорогие платья, на самом деле испытывали потребность в таких историях, напоминавших истории из моего детства, рассказывавшиеся у пруда в Йоридо. Я представляла себе, что здесь будут вестись разговоры о литературе, о Кабуки или о чем-нибудь подобном. И, конечно, в Джионе было и такое, просто так получилось, что моя первая вечеринка оказалась иного свойства.
В то время как Мамеха рассказывала свою историю, мужчина рядом со мной потирал руками свое лицо и практически не участвовал в беседе. Он сидел, внимательно глядя на меня, после чего неожиданно спросил:
— Что с твоими глазами? Или я слишком много выпил?
Он на самом деле много выпил, но я решила, что мне лучше этого не говорить. Прежде чем я смогла ответить, он передернул бровями и так тряхнул головой, что облако перхоти упало ему на плечи. Как выяснилось, за обильную перхоть его прозвали в Джионе Господин Снегопад. Казалось, он забыл вопрос, с которым обратился ко мне, или же не ожидал получить ответ, потому что теперь он спросил, сколько мне лет. Я сказала, что мне четырнадцать.
— Ты самая взрослая четырнадцатилетняя девушка из встречавшихся мне раньше. Возьми это, — сказал он и протянул мне свою пустую чашку для сакэ.
— Нет-нет, спасибо, господин, я ведь начинающая…
Так учила меня отвечать Мамеха, но Господин Снегопад не слушал меня. Он продолжал держать чашку до тех пор, пока я не взяла ее, а затем протянул мне бутылочку сакэ.
Я не ожидала, что мне придется пить сакэ, потому что начинающая гейша должна выглядеть по-детски. Но мне не хотелось ослушаться его. Прежде чем налить мне сакэ, он еще раз тряхнул головой, и я с ужасом заметила, как несколько белых хлопьев упало в чашку. Господин Снегопад наполнил ее сакэ и сказал мне:
— Теперь пей. Это первая из многих. Я улыбнулась ему и начала медленно подносить чашку к губам, не зная, как поступить, но, слава богу, Мамеха спасла меня.
— Это твой первый день в Джионе, Саюри. Будет нехорошо, если ты напьешься, — сказала она, прежде всего для Господина Снегопада. — Просто пригуби сакэ, и все.
Я послушалась ее и лишь слегка намочила губы. То есть я плотно сжала губы и наклоняла чашку с сакэ до тех пор, пока не почувствовала, как жидкость коснулась их. После этого я быстро поставила чашку на стол и сказала: «Гм, очень вкусно!» — и достала из-за пояса носовой платок. Промокнув свои губы, я почувствовала облегчение и с радостью отметила, что Господин Снегопад этого не заметил. Он сидел, уставившись в чашку, которую я поставила на стол, и вдруг неожиданно взял чашку двумя пальцами, опрокинул ее в рот, а затем, извинившись, встал, чтобы пойти в туалет.
