Юрий Дружков - Кто по тебе плачет
— Другие? — не сразу понял он, отодвигая от себя тетрадь и как бы с трудом к чему-то возвращаясь. — Да… вы про них… Пока не знаю. Вот жду. — Кивнул на рацию. — Жду весточки от пилотов… Скажите мне, пожалуйста, хотя из вашего дневника и так все ясно, может вы забыли рассказать про какие-нибудь следы возле озера?
Следы?
— Костер, следы костра, ночевки… палатки?… Вы на южном берегу были, — добавил он утвердительно.
— Да, на южном. И видел одну зарубку на дереве, стрелку. Больше ничего мы не заметили. Кроме следов падения…
— Зарубка совсем свежая?
— Нет, уже потемнела.
— Значит, прежде сделана. Значит, прежде, а не тогда. Но сделана Романцевым.
Он умолк, повернулся к рации, тихо звучавшей перед ним на столе. В разрядах и шорохе кто-то медленно диктовал непонятные цифры, диктовал, пропадая в эфире, снова появлялся. Временами другой требовательный голос чуть более близкий, заглушал его.
— Четвертый! Вызываю четвертый. Готовьте прямые на укладку. Сидоренко говорит. Четвертый, слышите, я — Сидоренко… Второму готовиться на вечер… Я, Сидоренко. Слышите меня? Второй? Как у вас там?… Говорит Сидоренко…
Да слышу я тебя, Сидоренко, хотелось крикнуть мне. Слышу, окаянный ты, Сидоренко… Где же ты раньше был, Сидоренко? Родной ты наш далекий Сидоренко… Везенья тебе во всем. На всю жизнь, удачи тебе, друзьям твоим, семье твоей. Удачи и радости…
Голоса вдруг перекрыл совсем приближенный бас:
— Вы меня слышите?
— Слышу тебя, Ваня, слышу! — встрепенулся Академик. — Рассказывай.
— Там, понимаете, колея… — голос умолк.
— Да не тяни жилы, прошу!
— Стоянка была на линии падения самолета.
— Как? Ты не ошибся? Не может быть!! Видно что-нибудь?
— Сверху самолет…
— А на берегу?
— Ничего не осталось.
— Так ты уверен?
— Почти уверен…
— Почти?
— Кажется…
— Тебе кажется?
— Помню по деревьям.
— Они целы?
— На самой линии повал, — сухо подтвердил голос. — Там взрытая колея…
Никогда не видел, чтобы у человека так мгновенно посинели впадины под глазами.
— Хорошо, — сказал Академик, — вылетай. Подождем водолазов.
Он подвинул к себе чашку, забытую на столе, выпил остывший чай, поставил ее.
— Что все-таки произошло? — не мог не спросить я.
— Не знаю… — трудно и нехотя повернулся ко мне. — Пока есть одно… одна версия… другой нет. Но вы, конечно, вправе знать, и я вам… как могу… Назначили сюда молодого способного человека. Романцева. У него были неограниченные права. Задание уйти на два года в лесное заточенье с добровольной изоляцией от внешнего, мира. Особо важным казалось подобрать группу… В самый последний момент группа не выдержала проверки, он всех уволил…
— Так много?
— Вы думаете о строителях. Но то свое сделали раньше… Уволил постоянную группу. И знаете, почему?… Заметил увлечение алкоголем. Не пьянство, нет. Увлечение. Просто нашел несостоятельной для дела. Он всерьез говорил, что коньяк изобретен для кондитерских целей… Махом решил вечную проблему. Не пускать алкашей в очаг, выживания. Не пускать и баста… Правильный в общем-то ход, но… Романцев надумал собрать экипаж из друзей однокашников по детскому дому. Таких же сирот, как он. Заранее списался, вызвал…
— Они летели в нашем самолете?! — воскликнул я.
— Почему вы так решили? — грустно сказал Академик. — Но ваш полет, к сожалению… прямое… Вы сами слышали… Когда группа вылетела сюда, неисправимый романтик Романцев придумал подготовить ее по-своему… Себя и своих друзей велел высадить на берегу озера. Там у нас должна быть опорная точка, и к ней предполагается лесная тропа… Видно, хотел разыграть выход через тайгу на базу. Тем более, что хозяйство без надзора на какое-то время тоже планировалось программой.
— Зачем?
— Автоматика… Но не это было важным. Своих новичков он хорошо знал и хотел, видно, психологически, всерьез… Одиночество, глушь, тайга… В ту ночь они спали на берегу возле костра.
— Послушайте, — возразил я, — может быть, они заблудились?
— К сожалению, — хмуро и веско заключил он, — Романцев не умел заблудиться… Хотя матушка-тайга чего не сотворит… Но давайте не будем терять голову раньше времени, пугать женщину…
— Почему же вы так долго ни о чем не знали?
— Наш полет назначен, как один из последних в начале опыта. Самый обычный полет. Правда, задержались… Погода… Аварийные сигналы не поступали… Мы условились…
— А что произошло в небе?
— Трудно сказать. Пока… В ту ночь удалась очень редкая фиксация магнитного метеорита. Скорее сгусток энергии, не вещества. Он мог начисто порушить всю электронику. Самолет потерял связь и, вероятно, управление.
Академик встал:
— Очень прошу вас доверить мне тетради.
Он вдруг снова как-то неожиданно и почти виновато улыбнулся:
— В награду получите от меня казенные полушубки, унты, шапки, все прочее. Где вы такое найдете?… В самом деле, не отпускать же вас нагишом?
— Согласен, — кивнул я.
— Ну, вот и отлично.
— Продал за дубленки.
— Да полно вам. До книги очень еще далеко.
— Ну, если мне будет все безразлично…
— Это хорошо, что не безразлично… Последняя просьба к вам. Допишите финал. Она ведь обрывается на том, что академик смотрел сумасшедшими глазами, а вид у него был ошарашенный… Точку поставьте. Люблю аккуратность… И пришлите, пожалуйста. Не забудете?
— Постараюсь.
— А теперь скажите, зачем вы поливали крышу?
— Разве непонятно?
— Между рядами стеклянных блоков проложены трубы. Надо пустить по ним горячую воду, включить систему на зимний режим.
— Я не видел таких инструкций. Да и некогда было разбираться.
— Вот оно, как без хозяина, без Романцева… Кстати, покажите вашу черную коробку. Счетчик Гейгера… Она еще там?
— Там.
— Сходим?
— Конечно.
— Давайте прямо теперь. Невмоготу сидеть на месте. Не могу… Мы спустились вниз. Она вышла навстречу, в белом фартучке.
— У меня все готово.
Из дверей кухни шла кофейная летучая дымка, воздушные облака свежего хлеба.
— Солнышко зимнее, — сказал совершенно искренне Академик, — если можно, вернутся пилоты?… Мы идем смотреть одну шкатулку. От вас ее прятали, а вы ничего не знали.
— Вот как? Возьмете меня?
— Одевайтесь, красавица. Мороз и солнце — день чудесный… — Мы взяли наши лыжи, направились на склад, чтобы Академик подобрал себе.
— Могу вам открыть большую тайну. Почему вы не нашли тут комарья. Хотите?
Он шел, хрустя по снегу твердыми шагами, как истинный хозяин.
— Хотим, — сказала она и взглянула на меня.
— Гнус не терпит, не выносит пихтовых лесов и драпает от них, куда глаза глядят. Ему в таком лесу крышка… Вы довольны?
— Где же вы были раньше? — вздохнула наша хозяюшка.
— Это что, — грустно улыбнулся Академик. — От вас укрыли еще одну страшную тайну… Птицы над вами летели с юга на север. А вы думали, на юг. Объяснить, почему?
— Я так радовалась им, — удивилась она.
— То-то и оно… Птицы летели к теплому озеру. Появилась необычная популяция уток и гусей, которых вполне устраивает незамерзающее озеро.
— Могу я спросить, — сказал я, вспоминая вдруг, что колесо «пожарника» до сих пор не подкачано. — Так много техники?… Ну, кончится ваш опыт или не нужен станет…
— Научная база очень широкой задачи…
Мы подобрали Академику лыжи, поехали в зимний, остекленный солнцем лес. Я нашел то самое, но уже обычное дерево, смахнул снег с дупла-трещины, достал черную коробку, не дававшую мне покоя столько дней. Шут бы ее побрал, она тикала, так же упрямо, как и раньше.
Академик взял ее, послушал и так и на ухо, осмотрел со всех сторон, ловким движеньем пальцев открыл в ней что-то сбоку. Щелканье прекратилось.
— Вы знаете, — сказал такой уверенный во всем Академик, — ерунда. Свихнулся при катастрофе… Подарите мне?
— Избавьте, пожалуйста.
Он кивнул и отправил эту штучку в боковой карман шубы… Но тут снова где-то затикало в мерцающем ритме. Академик в недоумении достал из кармана черную шкатулку.
— Ах, это же вертолет!
Вдали погромыхивал сверкающий на солнце вертолет.
— Надо спешить.
Академик мягко припал на лыжи, заскользил по снегу прочным, особым шагом.
Она повернулась ко мне, совсем рядом. Воткнула в снег палки, сняла рукавицы, надела на палки.
— У вас ручонки отмерзнут, — сказал я, накрывая ладонями теплые руки. Мои рукавицы я забыл на складе.
— Почему ты не открыл мне? Я царапалась к тебе ночью. Ты не спал.
— Прости, я, правда, не слышал.
Она потянула к себе мои посинелые пальцы.
— Что ты делаешь? Зачем?
