Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)
– О, он давно уже там… – Офелия возвела глаза к потолку, – или… где-нибудь еще… Мы, люди искусства, большие грешники. Нужно быть готовым ко всему. И Леды уже нет. Леда умерла. Задохнулась в цветах. Молодая и красивая. Лежала в цветах, как в снегах… Романтическая смерть, не правда ли?
– Не знаю… – сказала Стефка, представляя себя в охапках белых цветов, – наверное…
Ей было любопытно и хотелось еще расспрашивать старушку, но девушка вспомнила про остывающую кашу и чай, который, скорее всего, уже расхватали.
– Нужно идти, – вздохнула она. – Я провожу вас в столовую. Вы сегодня так хорошо выглядите!
Оля-Офелия была вся в белом – светлая юбка, белоснежная блуза с воланами, белые жемчужины в ушах… «Наверное, сегодня она тоже – Офелия», – подумала Стефка и решилась проверить свою догадку:
– Вы – вылитая Офелия!
– Не угадала! – захлопала в ладоши Ольга Яковлевна, и Стефке уже в который раз пришла в голову мысль, что старушка давно уже не в себе. – Снегурочка! Вот кто это. Мезгирь бросил Купаву ради Снегурочки… Лель покинул Снегурочку ради Купавы… Не пощадил. А Снегурочка растаяла, как Леда в белых цветах… Так все запутано в этом мире… А что сегодня на завтрак?! Пошли быстрее!
Она накинула на плечи длинную белую шаль и пошла к двери не оглядываясь – так царственно, словно за ней ее ждали аплодисменты…
Стефка смотрела, как она идет по коридору, раскланиваясь и кивая головой во все стороны – то ли от старости, то ли откликаясь на возгласы восторженной публики. Которой не было…
Глава седьмая
Стефка едет домой
– Подбросить? – Возле Стефки остановился допотопный «газик», и из его окошка выглянуло лоснящееся лицо водителя Славика. – Я как раз в город еду. Кстати, на дискотеку…
– На казенном бензине? – съехидничала Стефка.
– Это не твое дело! Садишься или нет?
Стефка с тоской посмотрела на дорогу, уже погруженную в сырую вечернюю мглу: минут двадцать нужно идти до остановки, еще сорок – ехать в метро…
– Снова будешь за коленки хватать, как дед?
– Не буду. Дашь пятерку – не буду!
– Ого! – возмутилась Стефка.
– С чужих беру двадцатку! Так что садись, пока не передумал.
И Стефка села.
«Газик» сдвинулся с места и медленно, как навозный жук, пополз по раскисшей трассе. Стефка прикрыла глаза. Ноги ее гудели, словно камертон, отзываясь на какофонию сегодняшней суеты. Она знала, что они будут гудеть, пока не залезет в теплую ванну. Раньше, когда она не работала, такого, конечно, не было. Она лежала дома с книжкой или сидела в последнем ряду на репетиции, которую проводил муж, пока он не говорил: «Иди домой, не жди. У меня потом еще куча дел!» «Куча дел» заканчивалась обычно под утро, когда измученная Стефка проигрывала в своем воображении все сцены собственной казни – от отрубания головы в «Марии Стюарт» до замуровывание живьем в стене в «Аиде».
– Чего загрустила? – услышала голос Славика.
– Просто устала…
– Конечно, эта работа не для таких, как ты. Зачем тебя вообще сюда понесло? Я хоть живу неподалеку… Кстати, можем днем, когда пергюнты спят, забежать на полчасика. У меня куча кассет, видик, музон разный… Ты ж птичка вольная, насколько я знаю. А организм, наверное, требует своего…
– Требует… – созналась Стефка, которая решила теперь всегда говорить правду, – но не от тебя.
…Лес закончился, и машина выехала на дорогу, по обеим сторонам потянулись ровные ряды высоких сосен, вдали затрепетали блуждающие огни большого города. На дне пустого Стефкиного сердца звякнула монетка круглой луны, которая висела в окне «газика».
Этот звон рикошетом отозвался в мозгу, перекатился в такой же пустой желудок, пронзил почки, печень и другие имеющиеся внутри оболочки внутренности. Такое теперь происходило с ней достаточно часто.
– Замерзла? – спросил водитель, заметив, как она вздрогнула. Оторвал одну руку от баранки и похлопал ее по колену. Не почувствовав никакого встречного отклика, поспешил снова схватиться за руль: «Подумаешь, Снежная королева!»
Но, слава богу, довез до самого подъезда, взял пятерку, еще раз без особого энтузиазма предложил поехать в ночной клуб и покрутил пальцем у виска, глядя ей вслед.
Дома Стефка залезла в вожделенную теплую ванну с книгой в руках. Она любила читать в ванной, подолгу нежась в воде. На этот раз она едва удерживала здоровенный том, который когда-то, готовясь к экзаменам, приобрела на книжном рынке – «Энциклопедия советского кино». Книга была старая, допотопная, страницы в желтых пятнах. Никому не нужная книга…
Не особенно церемонясь, Стефка начала листать ее влажными руками. Буква «Б»… Пропустив страниц десять и уже утратив всяческую надежду, она наконец-то наткнулась на это имя – Береш. Эдит Береш. Начала читать.
«Береш Эдит (г. р. – 1914, год смерти – не известен) – актриса театра и кино. После оглушительной славы в 30‑х годах была репрессирована (1947 г.). Восстановлена в правах в 1953‑м. В кино больше не снималась, посвятив себя театру. После 1960‑го завершила театральную карьеру, занявшись преподавательской деятельностью. В середине семидесятых (по неподтвержденным данным) эмигрировала в США. Фильмография…»
Дальше шел перечень неизвестных Стефке и давно забытых кинолент.
Итак, Эдит Береш – не выдумка. Она действительно существовала, и пани Полина, наверное, хорошо ее знала. Интересно было бы расспросить… И Стефка снова начала листать дурацкий словарь, в котором скупые сведения об актерах перемежались со скучными статьями о достижениях советского кинематографа.
Возле имени Эдит Береш не было фотографии, зато под справкой о Леде Нежиной красовался тот же снимок, что висел на стене у обеих жительниц Дома.
«Нежина Леда (псевдоним), наст. имя – Ольга Снежко (г. р. – 1919). Народная артистка СССР, заслуженный деятель искусств, в середине 60‑х – депутат горсовета. Дочь известного политического деятеля Якова Снежко. В театре воплотила незабываемые образы советской женщины-труженицы, хотя кинозрителю больше запомнилась в ролях характерного плана…»
…Исследователи паранормальных явлений ищут параллельные миры. Настраивают металлические рамки, которые вертятся в их дрожащих руках, приобретают дорогостоящую аппаратуру, чтобы выловить некие потусторонние сигналы. В действительности же параллельные миры совсем рядом. И для того, чтобы наблюдать за ними, не нужна никакая техника. Каждый человек живет в своем собственном мире, движется по своей прямой. И если эти прямые неожиданно пересекаются – это происходит где-то наверху, и только благодаря тому, что, как сказал Галилей: «Земля вертится!» – или же вследствии теории Лобаческого, ведь параллельные прямые пересекаются в искривленном пространстве…
Пятый постулат Евклида о параллельных линиях, которые НИКОГДА не пересекаются, пытались опровергнуть только четыре математика (это случилось в XIX веке): в Германии – Гаусс, в Украине – Швейкарт, в России – Лобачевский, в Венгрии – Больяи. Но первый испугался своих выводов и спрятал их в стол, исследования второго об «астральной геометрии» не получили должного признания, третьего предали анафеме, а четвертый погиб на дуэли…
Мир легче воспринимать в плоской проекции. Осознание его многомерности способно свести с ума. В многомерном мире параллельные линии лишены контроля, они способны переплетаться, запутываться и вообще выделывать такие вензеля, от которых… монетка луны срывается с неба и создает болезненный рикошет.
Когда мир лежит в одной плоскости, как на ладони, – жить намного проще. Тогда все высказанное вслух не приобретает никакого другого смысла, кроме того, что был выражен. В многомерном же мире – во всей его необъятности – слова утрачивают всякий смысл, они – ничто. И если Слово есть Бог, это означает, что Слово – это молчание. Ведь никто же не слышал ЕГО голоса!
Так или примерно так думала Стефка, лежа в ванной. В последнее время ее часто охватывали подобные не совсем понятные даже ей мысли. Скорее всего, ими она старалась отвлечься от других… Так тяжелобольной мечется в постели, чтобы найти то положение, при котором боль в теле хоть ненадолго уменьшится. А Стефка предавалась вот таким мыслям. Ощутив себя линией, прочерченной на бумаге, она четко представила рядом другие такие же линии, которые существовали автономно. И ей ужасно захотелось нарушить этот стройный чертеж, смешать все в одну кучу, в клубок – вопреки всем скучным законам евклидовой геометрии.
Но эти параллельные линии могли пересечься только в иллюзорном мире. В том, в котором жила Стефка-собака… И какая-то неизвестная ей Эдит Береш, и та, что «умерла в цветах», – Леда Нежина, юная и прекрасная…
